Список текстов

Н. А. ПРОХОРОВ "В суровый час"

НИ ШАГУ НАЗАД

На рассвете в блиндаже командира пулеметного взвода Геннадия Ивановича Смирнова состоялось совещание командного состава первой роты. Командиры взводов Макар Залесов, Иван Квачев, Константин Керин, Арсений Козлов, Иван Петров, Василий Свитков, Павел Селиванов, Борис Шарапов и Евгений Смирнов доложили о готовности своих подразделений биться с врагом насмерть. Митьковец как представитель штаба батальона передал приказ командования во что бы то ни стало удержать позиции у Пижмы.
На пороге блиндажа выросла плотная фигура комсорга Любомирова.
— Товарищ младший лейтенант, разведчики вернулись, — доложил он командиру роты. Косарев облегченно вздохнул:
— А я уже начинал беспокоиться за вас. Что, по мнению разведчиков, замышляют немцы?
— В Воскресенское прибыла колонна автомашин с пехотой, восемнадцать танков и пять танкеток. Не исключено, что скоро подойдут и другие подкрепле-[83]ния, в районе Суйды не затихает шум моторов. Сейчас наблюдается большое оживление на южной окраине Пижмы, фашисты явно готовятся к атаке.
Любомиров принес тревожные вести. Несмотря на тяжелый урон, понесенный во вчерашних атаках, гитлеровцы не оставили намерения отбросить первую роту от дороги на Гатчину.
— Фашисты на людей не похожи, — добавил вдруг Любомиров. — Вчера поздно вечером их похоронная команда убитых с поля боя выносила. Трупы возле сарая складывали, а рядом в доме веселье шло, солдатня на губных гармошках бравые марши наигрывала, как будто бы у них ничего за день не случилось. А спать укладывались, как у себя дома, каждый себе отдельную кровать требовал. Мы от них в десяти метрах в огороде находились, весь разговор их слышали, я немецкий язык знаю.
Я с интересом смотрел на комсорга. Докладывал он не по-военному. Да и вообще во всей его внешности ничего «воинственного» не было. Все свидетельствовало о спокойном и добром характере парня. Степану оставалось закончить последний курс Текстильного института, и был бы он инженером, занимался бы самым что ни на есть мирным делом на какой-нибудь текстильной фабрике. Но война распорядилась иначе...
— Значит, фашисты сладко спали всю ночь, — проговорил Митьковец. — Вот бы их под «душ» сейчас горяченький!..
— Да, в самый бы раз накрыть огнем, пока они в куче.
Командиры взводов покинули блиндаж. Мы вышли следом за ними. Утро было пасмурное.
«Пусть бы дождь хлынул, — подумал я.— Немцы не смогли бы использовать свою авиацию, и у Пустошки дорога бы раскисла».
Эти мысли утешали слабо. Какой бы ни была погода, как бы ни складывались обстоятельства, успех в бою обеспечивали дух воинов, их умение противопоставить врагу свою волю и выдержку. Наши ополченцы уже сумели доказать это на деле.
С наблюдательного пункта мы следили за движением врага между Воскресенским и южной окраиной Пижмы. Гитлеровцы открыто подтягивали свои резервы к исходным рубежам атаки.[84]
К радости Косарева вернулся один из связных, которых он вечером направлял в штаб батальона. И что самое главное — привел с собой командира минометной роты лейтенанта Михаила Ивановича Тищенко. На груди лейтенанта сиял орден Красного Знамени. Несколько позже, когда Тищенко знакомился с Митьковцом и со мной, мы узнали, что орден получен им во время боев на Халхин-Голе. Тищенко, лихо козырнув, доложил командиру роты, что ополченцев будут поддерживать две батареи тяжелых минометов и орудия из тяжелого артдивизиона капитана Мельникова.
Настроение наше сразу поднялось. Вместе с прибывшими командир роты поспешил к опушке леса, где надо было выбрать удобную позицию для артиллерийских наблюдателей.
Вскоре с высокой елки уже доносился голос:
— «Вышка», я — «Дубок», «Вышка», я — «Дубок», как меня слышите?..
Враг открыл огонь первым.
Мы с Николаем Харитоновичем находились в расположении пулеметного взвода Павла Семеновича Селиванова. Командир взвода — бывший матрос, участник гражданской войны, подавления кронштадтского мятежа, — несмотря на свои зрелые годы, оставался, по характеристике Косарева, сорвиголовой в бою, действовал бесстрашно, дерзко. Ядро его взвода составляла молодежь. Смельчаками показали себя в первом бою молодые пулеметчики Александр Буздаков, Борис Крылов, Николай Дмитриев, Лев и Александр Беловы. Они и сейчас были начеку, зная, что фашисты кинутся в атаку сразу, как только прекратится их артиллерийский налет.
Артналет прекратился довольно быстро. Мы выглянули из траншеи. К речушке перед нашими позициями двигались вражеские автоматчики.
Я приготовился стрелять по общей команде. Но вот тут-то ополченцы увидели и почувствовали, что такое огневая поддержка. «Дубок» передал «Вышке» точные координаты. Десятки наших мин и снарядов внезапно обрушились на цепи атакующих и на южную окраину Пижмы. Смертоносный ураган в двухстах метрах от нас, казалось, все перемешал с землей.
— Получили «душ» горяченький, наглецы! — кричал, не скрывая радости, Митьковец.[85]
«Душ» подействовал на гитлеровцев отрезвляюще. Они откатились, оставив перед речкой десятки трупов.
Применение с кашей стороны тяжелой артиллерии на участке перед Пижмой явилось для фашистов полнейшей неожиданностью. Это говорило если не о слабости разведки врага, то о его чрезмерной самонадеянности, о пренебрежении к противнику. В бою за это, как известно, расплачиваются кровью.
Лишь через полтора часа вновь загудели моторы в Воскресенском. Неприятель решил повторить атаку. Впереди шли несколько танков и две танкетки.
— На испуг берут, — спокойно сказал оказавшийся рядом со мной Степан Любомиров. — Танки все равно свернуть с дороги не могут, сразу увязнут, а на мосту у них полный завал.
Действительно, танкисты остановили машины далеко от нашего переднего края, не желая попадать под выстрелы орудия из дзота...
На луговину выскочили танкетки. Ведя бесприцельный пулеметный огонь, они по-лягушачьи «запрыгали» в нашу сторону. Автоматчики бежали следом.
Повторилась та же картина, что и при первой вражеской атаке. Из глубины нашей обороны ударили минометы и орудия Мельникова. Вспыхнула одна из танкеток. Другая, не «допрыгав» до реки, дала задний ход, стремясь выскочить из-под огня.
Еще несколько десятков неприятельских солдат навсегда уткнулись в землю. Но многим гитлеровцам на этот раз удалось попрятаться в воронках и ямах. Мы увидели, как на брустверах воронок стали вырастать холмики свежей земли. Фашисты окапывались. Это создавало для первой роты серьезную опасность.
— В атаку! — пронеслась над траншеей команда, которая мигом подняла на ноги бойцов.
Мы бросились вперед с такой верой в себя, что нас не могли остановить беспорядочно застучавшие нам навстречу вражеские автоматы.
Впереди меня из ямы выскочила серо-зеленая фигура. У гитлеровца, очевидно, кончились патроны. Он бросил автомат на землю и скачками, петляя из стороны в сторону, побежал вдоль речки к дороге. Я не мог достать его штыком и, остановившись, чтобы лучше прицелиться, нажал на спусковой крючок. Гитлеровец рухнул наземь.[86]
Справа от себя я увидел Митьковца. Он уже настигал офицера, как вдруг тот обернулся и выстрелил в него из пистолета. Но гитлеровец промазал, и они сцепились врукопашную.
Я бросился к ним. Однако моя помощь не потребовалась. Когда я подбежал, Николай Харитонович уже снимал с убитого офицера планшетку и оружие.
Схватка с гитлеровцами продолжалась всего несколько минут. Захватив трофейные автоматы, ополченцы быстро возвратились в свою траншею. Это было сделано вовремя. Над головами завизжали мины. Фашисты открыли минометный и артиллерийский огонь по всей северной окраине Пижмы.
Мы лежали на дне траншеи. Налет не прекращался.
— Теперь это надолго, — сказал лежавший рядом со мной Митьковец. Он приподнял голову и засмеялся:
— А здорово мы их шуганули!
Я предложил Николаю Харитоновичу добежать по траншее до наблюдателей, которые могли связать нас со штабом батальона.
У наблюдателей мы застали Косарева.
— Только что разговаривал с Демьяновым, — сообщил он нам. — Под Красным Хутором тяжелая обстановка. Немцы сумели укрепить дорогу от Пустошки, и по ней проходят танки. Балтийцы сами уже держат оборону. Нам подкрепления не будет. Приказ прежний: держаться. Я думаю, как нам переправить раненых в Гатчину? Не могу понять, куда девался наш вчерашний обоз с ранеными. Отправлял его с военфельдшером Тамарой Кибкало. Ей должна была помогать повар Клава Михайлова. Но вот сейчас Демьянов сказал, что никакой обоз из нашей роты не приходил...
С обозом, как выяснилось позже, произошла следующая история. Едва подводы с ранеными свернули на лесную просеку, как из чащобы раздались выстрелы. Стреляла фашистская «кукушка». Тамара приказала немедленно повернуть коней с просеки в кусты.
Какое-то время обоз двигался, постоянно меняя направление. От «кукушки» оторвались, но вскоре поняли, что потеряли ориентировку. Попытались выбраться, отыскивая просветы между деревьями, но безуспешно.
Сгустились сумерки. Обоз окончательно застрял в лесу. Требовалось перевязать и накормить раненых,[87] укрыть их потеплее. Всю ночь никто не сомкнул глаз. А утром нежданно-негаданно на обоз наткнулся замковый из артиллерийского расчета Константина Поцюса Иван Архипов.
Припоминая все детали боя, Архипов казнил себя за ту неосмотрительность, с какой отнесся к задержанному солдату со снайперской винтовкой — врагу, переодевшемуся в красноармейскую форму.
Николай Сорокин, убитый так же, как командир, диверсантом, был закадычным другом Архипова. Они вместе до ухода в народное ополчение работали мастерами в ремесленном училище. Находясь в ополчении, табак и хлеб — все делили между собой поровну.
Архипов тяжело переживал утрату друга. Но вдруг ему пришла в голову мысль: а сколько же новых диверсий может совершить фашистский лазутчик, находясь у нас в тылу!
Иван решил пройти по расположению роты и посмотреть, не прячется ли фашист теперь где-нибудь здесь? Начавшаяся вражеская атака не дала возможности до темноты осуществить это намерение.
Целую ночь Иван ходил по траншеям, заглядывая в блиндажи и землянки. Рассвет застал его на правом фланге роты. Отсюда прямиком через лес возвращаясь в Пижму, он встретился с обозом.
Иван появился как нельзя кстати. Тамара с наступлением рассвета опасалась новой встречи с немцами. Обоз был совершенно беззащитен. У Архипова же имелись две гранаты и бутылка с горючей смесью. Тамаре, которая еще два месяца назад была студенткой Текстильного института, это казалось достаточным для защиты от возможного нападения врага. Но самым главным было то, что благодаря Архипову они узнали, в какую сторону продвигаться.
Архипов взял топор и принялся расчищать путь.
Часа через полтора они выбрались к дороге.
— Нас остановил полковой комиссар, — припоминала потом подробности Тамара Кибкало. — Он распорядился, чтобы дальше раненых сопровождала одна Клава Михайлова, а нам с Архиповым приказал встать в строй. Мы оказались среди ополченцев — василеостровцев. Они спешили на помощь своим товарищам, которые бились с врагом у Красного Хутора. В первые же минуты атаки я потеряла из виду Архипова...[88]
Здесь я вновь должен сделать некоторое отступление. Архипов так больше и не появился среди нас, и мы считали его погибшим. И только через двадцать лет, когда я разыскал его в Киеве, он сообщил мне:
«...В бою под Красным Хутором я был ранен: слепое ранение левого бедра. Уже по дороге в Ленинград в санитарной машине было много разговоров об этом бое. Говорили, что погибло много ополченцев, в том числе и полковой комиссар. Я, грешным делом, подумал, что в этом огне погибла и Тамара. Уж больно густо рвались мины, но, как говорится, слава богу, — через двадцать лет узнал, что ошибся».
Гитлеровцев не выручил и обходной путь через Пустошку.
Рабочие-балтийцы встретили вражеские танки гранатами и бутылками с горючей смесью. Сразу в поле запылало несколько костров.
От Пустошки медленно ползли через низину новые неприятельские машины. Ополченцы остановили атаку и стали быстро окапываться. По врагу с закрытых позиций ударили тяжелые орудия дивизиона Мельникова. Бой у Пижмы скоро вновь достиг высшей точки ожесточения.
Гитлеровцы, уже не надеясь на успех своих атак вдоль дороги по открытому пространству, рискнули атаковать позиции первой роты, просочившись в лес. До этого в лесу действовали лишь отдельные группы вражеских автоматчиков да «кукушки». Гитлеровцы старались избегать большого боя в лесных зарослях и топях, потому что здесь невозможно было развернуть танки и использовать артиллерию и минометы. Мины, ударяясь о вершины деревьев, рвались высоко в воздухе. Это с непривычки пугало неопытных бойцов, но они скоро привыкли к взрывам «наверху».
Фашисты, нацелившись вести атаку лесом, бросили две роты солдат на один лишь взвод Селиванова, уже сильно поредевший. Имея почти десятикратное превосходство, враг достиг нашей траншеи. Завязалась отчаянная рукопашная схватка.
Прямо на Митьковца бежали трое гитлеровцев. Двоих он успел сразить очередью из трофейного автомата, но третий вцепился ему в грудь, подмял под себя. Я, швырнув гранату в выскочивших передо мной из кустов гитлеровцев, пришел на помощь парторгу, прикончив фашиста ударом приклада.[89]
Положение на участке взвода Селиванова становилось угрожающим. Косарев, получив донесение об этом, опять, как и вчера, бросил сюда Любомирова и его ребят-разведчиков.
Степан разделил свою группу на две части, нескольких комсомольцев направил в обход немцам, а сам с оставшимися товарищами кинулся в самое пекло схватки.
Фашисты, не зная истинного числа вступивших в бой свежих бойцов, дрогнули. Когда же выстрелы и крики «Ура!» послышались и за спиной у них, они оставили нашу траншею и начали поспешно отходить, посчитав, по всей вероятности, что имеют дело с крупными силами. Чужой лес пугал их.
Ополченцы в яростном порыве бросились преследовать врага. На небольшой полянке произошел последний бой комсорга роты с целым подразделением немцев. Когда друзья пришли ему на помощь, фашистам уже удалось сразить героя. Вокруг убитого валялось двенадцать вражеских трупов.
После неудавшейся атаки на участке селивановского взвода гитлеровцы подвергли новому массированному артиллерийско-минометному обстрелу опорный пункт роты.
Десять часов подряд отражали ополченцы атаки врага. Второй день сражения у Пижмы клонился к вечеру. Не добившись удачи на дороге через Пустошку, остановленный у Красного Хутора неприятель повернул отсюда три танка в тыл нашей первой роте.
У Косарева оставалось единственное орудие, которое могло противостоять этим танкам. Командир орудия Иван Иванович Васильев приказал выкатить пушку на стрельбу прямой наводкой. Артиллеристы открыли беглый огонь. Гитлеровцы, потеряв танк, отпрянули назад. Рота Косарева и в этот день удержала свои рубежи.
В одиннадцать часов вечера, когда бой на всех участках прекратился, рота отдала последние воинские почести погибшим в тот день товарищам. Под тремя большими соснами были похоронены Степан Любомиров и его боевые друзья Иван Блинов, Иван Виноградов и Виктор Аполенский.
Через два месяца пришло известие, что за подвиг в бою Степан Артемович Любомиров посмертно награжден орденом Красной Звезды.[90]
Ночью мы с Митьковцом возвратились из первой роты в штаб батальона. Митьковец доложил комбату и комиссару, что мы видели, выложил на стол пистолет, автомат и документы, отобранные им лично у фашистского офицера. Казначеев крепко пожал парторгу руку:
— Встать не могу — нога в гипсе, а то расцеловал бы тебя, Николай Харитонович! А это носи сам, заслужил, — комиссар протянул Митьковцу трофейные пистолет и автомат.
Несмотря на усталость и две бессонные ночи, мы не ложились спать. Я решил написать статью в ополченскую газету о подвигах бойцов первой роты. Николай Харитонович тоже склонился над школьной тетрадкой. Некоторое время спустя он окликнул меня:
— Слушай, политрук, я, кажется, тут вконец расхвалился, жена не поверит, чего доброго, вот почитай-ка...
Он протянул мне письмо. Я смутился, боясь прикасаться к чужим тайнам.
— Ничего, — увидев мое замешательство, сказал Митьковец, — у меня тут секретов нет. Если что я «приукрасил», скажи сразу, героем с ангельскими крылышками выглядеть не хочу.
«...У нас начались горячие дни, — писал Николаи Харитонович жене, — принял первое боевое крещение. Постараюсь рассказать подробнее. Политрук одного из подразделений получил задание командира части выяснить обстановку, сложившуюся в одной из частей, которую почти окружили фашисты, и оказать ей помощь. Я пошел вместе с ним. Идти было не скучно, так как местами нас встречали и провожали «пением» гитлеровские «кукушки». Не было времени, чтобы заняться охотой за этими фашистскими птичками. В общем, до места расположения дошли благополучно... Вскоре началось наступление фашистской сволочи. Криками и шумом автоматов и пулеметов они думали нас испугать и принудить к отступлению. Но не тут-то было. Этот участок занимали добровольцы — большевики, партийные и непартийные, которые пришли сюда с целью твердо защищать вверенный им участок до последней капли крови, люди стальной выдержки, несгибаемые бойцы. Наступление врага мы с успехом отбили...[91]
В этом бою и мне посчастливилось уничтожить одного из фашистов... У него я отобрал автомат, пистолет, документы и другие вещи. Кроме оружия, которое мне командование разрешило носить, все остальное сдал комиссару. Оружие употреблю на то, чтобы уничтожить еще не одного фашиста. В этом я дал слово себе. Сонечка! Какие чудесные у нас люди, если бы ты знала! С таким народом мы будем только побеждать. Многие из нас не «нюхали пороха» совершенно, и между тем никто из добровольцев не проявил даже подобия трусости.
Буду стараться как можно лучше служить своей Родине, чтобы оправдать звание добровольца и политработника Красной Армии...»
— Ну как? Поверит Соня, что я такой герой? — смеясь, спросил Николай Харитонович, когда я протянул ему письмо обратно.
Он осторожно свернул письмо по-солдатски, треугольником.
Разве мог подумать я в ту минуту, что через много лет снова возьму это письмо в руки? Полуистертые, пожелтевшие листки всколыхнут в памяти далекие события, напомнят о бессонной ночи накануне нового боя...[92]

наверх

Список текстов

Главная страница