Предыдущий текст — Следующий текст
ВОСПОМИНАНИЯ
БЫВШЕГО ПОМОЩНИКА КОМАНДИРА 17 ОСБ ПО ТЕХ ЧАСТИ
МИХАЙЛОВА Михаила Константиновича
После окончания ускоренных курсов спец набора в Военно-инженерном училище г.
Ленинграда в 1934 году в декабре месяце мне было присвоено воинское звание лейтенанта
/командира взвода/. Я служил в частях 33 СК в инженерных подразделениях в основном
в Укрепрайонах на Карельском перешейке ЛВО.
В 90 СД я прибыл в мае 1939 года и был назначен начальником боевого питания
17 отдельного сапёрного батальона который дислоцировался в то время под Ленинградом,
посёлок Гарболово. Командовал в то время батальоном майор Плахов, комиссаром
был ст. политрук Помазанный П.Е. начальником штаба был Давыдов.
Командование и коллектив батальона приняли меня и мою семью хорошо, что помогло
мне быстрее освоиться с должностью и с людьми, еще помогло и то, что я батальоне
оказались знакомые командиры с которыми я служил ранее. Это командир парковой
роты Черёмушкин Игорь Васильевич и командир роты старший лейтенант Разживин
Василий Максимович. Вскоре командира батальона майора Плахова перевели от нас
в другую часть, а к нам был назначен командиром батальона капитан Клементьев.
<...>
Наше наступление началось артиллерийской подготовкой 30 ноября 1939 года которую
довелось мне видеть впервые. Утро, чуть-чуть светает и вдруг, рявкнули сотни
орудий всех калибров, море огня, грохот орудии во всё небо огромное зарево,
казалось от такого ураганного огня и стали не останется ничего живого на земле.
Сколько продолжалась артподготовка я не заметил, но мне казалось очень долго
так велико было нервное потрясение и напряжение. Но вот огневой вал стал удаляться
в глубину обороны, за ним пошли танки, пехота. И сразу же стали оживать огневые
точки противника, подорвалось на минах несколько танков, перевернувшись вверх
гусеницами, произошёл встречный бой танков, потери были с обеих сторон. Эти
танки мы видели уже догорающими, так как непосредственно в бою мы не участвовали.
Пошли первые раненые но и убитых было не мало. Пехота и пограничники были выбиты
из первых траншей и части нашей дивизии пошли вперёд.
<...>
Я лично по своему долгу службы непосредственно в боях не участвовал, вернее
не приходилось, но придя сразу на освобождённую территорию часто видел картину
боёв. Я немного могу описать один из эпизодов в котором проявилось ограниченное
действие танков в зависимости от местности их трагедия и в то же время героизм
пехоты это взятие станции Кяммеря, весь этот эпизод до сих пор стоит перед моими
глазами. Сама станция не видна, скрыта деревьями. Перед станцией слегка заболоченное
поле, по полю проходит шоссе. Под сильным огнём по краю поля залегла пехота.
И вот пошли танки, за ними поднялась пехота. Танки шли развёрнутым строем и
вдруг один за другим танки стали тонуть в болоте, а те что шли по шоссе первыми
был подбит, второй подожгли бутылкой, а уцелевшие танки стали хорошей мишенью
для артиллерии и тогда весь огонь обрушился на пехоту, но части танков всё же
удалось проскочить на станцию и сумели подавить огневые точки, артиллерию противника
и станция была освобождена. Но мне особенно запомнилась атака пехоты. И если
бы я был художником то обязательно бы запечатлел это на картине всех этих героев
навечно. Молодой офицер выскочил первым из окопа с гранатой в поднятой вверх
руке с криком "Ура"! За ним сначала один за другим, а потом лавиной
побежала пехота. Эта атака единым порывом сильных духом людей и стала решающей
во взятии станции Кямеря подразделением нашей дивизии. Правда не всем пришлось
радоваться этой победой, особенно жаль того офицера с гранатой в руке, который
погиб так и держа неразорвавшуюся с невыдернутой чекой гранаты в его руке.
Но основной рубеж Линии Маннергейма с ходу взять не удалось наше наступление
застопорилось, ширина водных преград доходила до двух километров, [неразб.]
до нескольких километров, форсировать не предоставлялось возможным и все попытки
оборачивались неудачей.
Авиации почти не было, а перешейки между водными рубежами были сильно укреплены
танками, нашим войскам негде было развернуться поэтому мы несли большие потери
в людях. Потребовалась необходимость хорошей подготовки к штурму этого главного
рубежа обороны - Линии Маннергейма.
Наступление было приостановлено. Командование дивизии приступило к серьёзной
подготовке. Для практиче[ских] занятий были произведены на практике искусственные
рубежи. В виду того что при штурме укреплений противника наши потери были велики,
были для штурмующих изготовлены стальные щиты с амбразурами. Они были закреплены
на лыжи для передвижения пехоты и пулемётов ползком. Их быстро изготовили на
заводах, но они были тяжёлыми и громоздки[ми] и мало где прижились только стесняли
пехоту. Но подготовка к новым боям шла своим чередом. Мне по долгу службы часто
приходилось бывать в ротах чтобы знать как и в чём они нуждались помочь, если
что нужно немедленно.
<...>
В конце 1940 года к нам в Эстонию прибыли наши семьи и мы расселились все комсостав
по частным квартирам стали обживаться на новом месте. Начало 1941 года у нас
в батальоне опять меняется руководство. Начальника штаба батальона Давыдова
переводят нач. инженерной службы дивизии, а на его место назначается командир
роты ст. лейтенант Разживин В.М.. Немного позднее командира батальона Клементьева
переводят в другую часть, а на его место прибывает новый командир батальона
капитан Лисин а на должность помощника командира батальона прибыл из Академии
капитан Спотко. Я еще при переводе в Эстонию был назначен помощником командира
батальона по технической части. К нам в батальон к нам также прибыло несколько
командиров взводов.
В мае месяце 1941 года я был отпущен в отпуск и уехал в город Запорожье к родителям
моей жены. Туда мы ездили всей семьёй, тогда у нас уже было двое детей. Отпуск
мы провели хорошо, но неспокойно, там уже чувствовалось напряженное положение
разговоры о войне, чего я не замечал в Эстонии и мы спешили скорее домой. В
это время наш батальон выехал в лагеря в Литву на границу с Германией на строительство
оборонительных сооружений. Батальон был расквартирован в посёлке Паюрис-Шилале,
а комсостав в большинстве на частных квартирах. Я прибыл из отпуска в начале
июня и на партсобрании был избран секретарём штабной партийной организации и
был утверждён на дивизионной конференции буквально накануне войны. Работать
в этой области я не успел даже не принял дел как началась война.
В ночь с 21 на 22 июня 1941 года я дежурил по объекту на строительстве дота
до 24 часов, после чего передал командиру 2-й роты Смирнову ничего особенного
я не заметил во время дежурства, поговорили с ним и его женой которая была у
него вместе с ним.
Я оставил их, но домой решил не идти, так как было квартира моя была далеко,
а штаб рядом, думаю уже скоро идти обратно, а уже был час ночи.
Так я лёг в штабе на кушетке и заснул.
Проснулся я от суматохи и стрельбы. Вскоре в штабе собралось командование батальона,
командир батальона капитан Лисин, комиссар батальона старший политрук Помазанный
П.Е., начальник штаба старший лейтенант Разживин, командиры рот и командиры
служб. Командир батальона отдавал каждому распоряжения и отправлял в подразделения.
Мне было приказано взять транспорт, т.е. автомашины для отправки рот к месту
дислокации у начальника участка строительства майора Солдатенко, тот выругал
меня послал подальше, вот Вам а не машины. Я был сильно возмущён таким обращением
и быстро доложил командиру батальона, так как контора участка была рядом со
штабом. Командир батальона приказал взять его машину и срочно доложить об этом
ЧП командиру дивизии полковнику Голубеву. Я только что выехал из расположения
штаба, навстречу мне идёт к нам командир дивизии. Я ему доложил о случившемся
и мы вернулись к нам в штаб где он остался с капитаном Лисиным, а мне капитан
приказал отправиться в ДОП дивизии и привести бензина, так как на участке откуда
мы снабжались бензином его не оказалось. Там я встретил Совина Н.Д. он хромал
так как был ранен и я его спросил о расположении ДОПа так как не знал где он
точно находится. Он ответил что там его уже нет. Я всё-таки достал несколько
бочек бензина и быстро стал возвращаться обратно в штаб. Добраться обратно было
уже трудно, навстречу шло много транспорта, отряды невооружённых солдат с лопатами
которые работали на строительстве оборонительных сооружений, то пронеслась колонна
танков, разбросав всех по обочинам дороги. По пути я встретил наших командира
2-й роты Смирнова, командира роты Ефремова, начальника военного довольствия
Дербина, и начальника боепитания Барановского с группой бойцов на автомашине.
Когда я их остановил и спросил куда направляются, они ответили, что спешат на
зимние квартиры по распоряжению командира батальона. До штаба я добрался лишь
поздно ночью и доложил о всём случившемся командиру батальона капитану Лисину.
Утром капитан сказал, что бы я шёл в 1-ую роту указав мне направление её расположения.
Когда я пришёл в расположение роты её уже там не было, я там застал только одного
сверхсрочника старшину, который еще собирал вещи на повозку и сказал мне в каком
направлении пошла рота во главе с командиром роты Фурманским. Когда я вышел
на шоссе по нему шла колонна, это шли тылы нашей дивизии и я решил что вероятно
здесь идёт и наша рота. Как я узнал позже, что тылы дивизии возглавлял начальник
химзащиты дивизии майор /фамилии не помню/. Я примкнул к этой колонне стараясь
найти своих. Сколько мы шли в колонне я не могу определить, так как выбился
из сил, почти не спал несколько дней, лишь на ходу и на привалах. Прошло уже
несколько дней как движется колонна по шоссе. Вдруг налетела авиация противника
и стала бомбить и обстреливать колонну. Колонна не раз подвергалась обстрелу
из пулемётов и миномётов. Уже прошло четыре дня войны, когда в нашу колонну
стали вливаться группы бойцов, которые рассказывали, что наши передовые части
полков дивизии, в их числе и штаб дивизии встретились [с немцами] лоб в лоб
в районе города Куршаны, где произошло страшное сражение, о котором говорили
капитан Лисин, который также влился в эту колонну.
После этого наша колонна свернула в другую сторону и на другую дорогу. О том
что в том встречном бою нашей дивизии и войскам противника было очень много
убитых и раненых о чём я узнал потом от Федоренко, писаря штаба и Мишуры с которыми
я встретился в плену.
Продолжая движение по новому пути мы с Лисиным случайно потеряли друг друга.
Случилось так что случайно со стороны леса на шоссе выскочил наш танк, колонна
застопорилась и в сутолоке мы не нашли друг друга, но зато я встретился с капитаном
Скотко, который быстро шёл тоже разыскивал своих. Он сказал мне чтобы я организовал
оборону с тыла колонны, а я пока пойду вперёд. Но тыл хорошо прикрывал броневичок
вооружённый пушечкой и пулемётом, он своим огнём подавлял огневые точки противника,
если такие возникали на пути следования нашей колонны.
Но вот на пути нашей колонны встретился большой дом, внизу которого проходил
овраг. И когда наша колонна втянулась в низину этого оврага с тыла и с боков
на нас обрушился шквал миномётного и пулемётного огня.
Завязался страшной силы бои. Мы оказались в ловушке и вели бои, отбивались от
противника отходили к лесу, который был на другой стороне балки. Картина была
страшно жуткой. Бывшие в колонне лошади устремились в овраг который был обнесён
колючей проволокой. Лошади нарвавшись на это заграждение вспарывали себе животы
и бока, стонали страшными лошадиными голосами. В этом бою многие погибли и много
было раненых. Этот бой уже произошёл на территории Латвии, место боя я не помню.
Тем воинам, кому посчастливилось выйти из этого кромешного ада и добраться до
леса начали сосредотачиваться. Но всю ночь еще происходили стычки и пальба,
а в небе вспыхивали ракеты.
К утру бой затих, начальник колонны собрав всех оставшихся живых после этой
ночи, сказал, что колонной нам не прорваться, нужно разбиться на группы по 2-3
человека и пробиваться к своим и предупредил, что среди нас есть люди которые
сеют среди нас панику.
После этого колонна быстро растаяла, каждый подбирая себе группу старался попасть
в ту, кого больше знал. Я шёл с двумя солдатами. Шли стараясь обходить селения
сначала ночью, но не имея карты и не зная хорошо местности наша группа часто
кружила.
Как говорится, действия старшего командира не обсуждаются, но у меня получилось
так выполняя распоряжения я, как-то сразу был оторван от людей своего батальона
и только случайно встречался с ними, но с этими солдатами двумя здорово подружились
но тоже не надолго.
Когда мы шли то мы на своём пути рвали попадавшуюся полевую связь и очень старались
попасть к своим. Один раз, это было ночью. Было очень темно и мы нарвались на
расположение немцев. Они по нам открыли сильный огонь из автоматов, от которого
мы разбежались в разные стороны после чего мы не могли найти друг друга и я
пошёл один, держась по солнцу на северо-запад к своим в Эстонию.
На моём пути мне всё время мешали реки всегда приходилось искать средства переправы
чтобы переправиться через них. И вот мне на моём пути всё время мешала река.
Найти в этом крае лодку или что-то подобное, так как мосты все охранялись немцами,
мне не удавалось.
Не помню когда я ел или спал. Питался лишь тем что попадалось в поле. На хутора
или селения я старался не заходить так [как] был такой случай. Захожу на хутор
там была одна женщина, попросил у неё есть, она пообещала, пошла в другую комнату
и начала куда-то звонить по телефону, так я мигом оттуда рванул подальше. Как-то
сижу в кустах у реки и заснул. Слышу шум вскочил бежать, вдруг удар по голове,
я упал, меня схватили, обезоружили.
Оказывается в это время была облава и взяли не одного меня а несколько человек
и оставили в посёлке на попечение старосты. Там я встретил писаря штаба Федоренко
и Мишуру.
Один пожилой мужчина охранявший нас в штабе взял автомат и говорит: Давайте
я его отведу, ну думаю сейчас отведёт меня в лес и расстреляет, но он привёл
меня на один хутор, что-то переговорил по латышски с хозяином а потом говорит
мне что я буду у него работать. Смотри только работай хорошо, я проверю. Я остался
у него. Думаю отдохну немного и опять буду пробираться к своим, здесь уйти легче.
Относился ко мне хозяин хорошо, кормил тоже хорошо. Прожил я у него некоторое
время и однажды слышу автоматную стрельбу на шоссе и группу людей. Это примерно
в километре от хутора, подумал что какая-то наша группа борется с немцами и
хотел сразу же бежать туда, но вижу что хозяин сидит с ружьём в кустах, подумал
что он караулит меня.
Стрельба прекратилась, группа ушла, мелькнув Красным Знаменем, и хозяин вернулся
домой, а я сорвался догонять эту группу и как только выбежал на шоссе нарвался
на полевых жандармов едущих на мотоциклах, которые сразу же подцепили меня и
как я уже узнал потом позже, что знамя красное с чёрным немецкое, а эта группа
была немецкая которая проводила расстрел евреев и если бы я её догнал, может
быть за компанию расстреляли бы и меня, кто знает, что было лучше. Когда меня
допросили в основном кто я и что делаю, я решил рассказать, что я командир,
коммунист меня больше не стали ничего спрашивать и заперли. Всё, думаю меня
ночью расстреляют. Но на утро под конвоем меня поездом отправили в город Митаву
и посадили там в тюрьму.
Там я очень жалел, что сбежал от хозяина. Может быть там тогда я добрался бы
до своих. В тюрьме несколько дней я сидел в одиночке, слышал как по коридору
кого-то таскали и били, пить и есть не давали, но не трогали.
Потом ко мне в камеру посадили полковника с которым мы там и познакомились.
Им оказался Иван Васильевич Хлюпин. Нас не тревожили. Он научил меня спокойствию,
выдержке и поведению, чего у Меня не доставало кроме того он поддержал меня
питанием, но откровенного доверия у нас не получилось, было такое время, что
боялись открыться, но я ему очень благодарен. Вскоре нас отправили в лагерь
военнопленных там в Митаве, а несколько позже, группу военнопленных в которую
попал и я были отправлены в лагерь Саласпилс под городом Ригой, а затем и в
Германию под Дрезден, там из наших я встретил начальника связи дивизии ст. лейтенанта
фамилию позабыл. Несколько позже из этого лагеря стали рассылать по другим лагерям,
а полковника Хлюпина я больше не встречал, хотя еще был я во многих лагерях.
Последний лагерь где я был это М. Ликвичи в Чехословакии где и освободили нас
наши войска, идущие на Прагу 8 Мая 1945 года.
Этот последний лагерь куда я попал уже больной и опухший, куда направлялись
все доходяги, а уходили только в яму.
Сам лагерь был большой, рабочий, огорожен как и все лагеря, а внутри этого лагеря
еще один лагерь, также огорожен и с своей охраной. Это был наш лагерь, где находились
всякие больные и назывался он больницей, только что в ней никто не выздоравливал,
был там и врач из военнопленных, но помочь он мог лишь сочувствием и чтоб легче
было умереть. Но там было легче чем, что немцы боялись заразы к нам не заходили,
следовательно было спокойно, во-вторых кое-что нам перепадало от мёртвых которых
мы по несколько дней не выносили, а пайки на них получали и поскольку у нас
там было самоуправление всё делили поровну, развешивая на самодельных весах.
Перед освобождением весь рабочий лагерь немцами был куда-то отправлен а наш
барак на ночь был наглухо закрыт ставнями и как нам после рассказал немец, старший
охраны, ему было приказано нас сжечь, чего конечно он не сделал за что его после
все благодарили.
После освобождения к нам приходило много жителей, всех переодели и через пару
дней когда мы еле двигались, нас отправили на лечение в госпиталь там же в Чехословакии.
После того как мы подлечились проходили проверку в Чехословакии Венгрии и дома
в г. Козельск Калужской области до декабря месяца I945 года в "Смерш"
при 53 СД Смоленского ВО. В декабре 1945 года я возвратился к семье в город
Запорожье, где она находилась у матери моей жены. Возвратившись из эвакуации
в 1944 году от моих родителей с Урала где она жила во время войны.
<...>
МИХАЙЛОВ Михаил Константинович родился в I911 году
В 1932 году по спец набору призван в Армию
Место рождения г. Бузулук Оренбургской области.
Предыдущий текст — Следующий текст