Предыдущий текст — Следующий текст
От Ленинграда до Рижского залива
Воспоминания о боевом пути одной из гвардейских дивизий ленинградского
народного ополчения
Лениздат 1989
Составитель Ф. А. Рябов
Полковник в отставке
П. И. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ,
бывший пропагандист полка
ДОБРОВОЛЬЦЫ С ПЕТРОГРАДСКОЙ
В 1941 году я заведовал кафедрой марксизма-ленинизма в Ленинградском
педагогическом институте имени М. Н. Покровского. Были у меня еще и другие обязанности:
я работал заместителем директора по учебной части и одновременно читал лекции
по философии на партийных курсах при обкоме и горкоме ВКП(б), находившихся в
Пушкине. Там-то и застала меня весть о начале войны.
За окном служебного кабинета, в котором я готовился к очередной лекции, стояла
тишина воскресного полдня, блики солнца плясали в листве деревьев старого парка...
От мыслей о предстоящем занятии меня оторвал телефонный звонок. Сняв трубку,
я услышал взволнованный голос жены:
- Включи радио. Война! Уже несколько часов, как на границе идут бои...
Быстро собираю книги, тетради. В голове мелькает: "Вот и кончилась мирная
жизнь. Кто знает, когда теперь снова понадобятся лекции по философии?!"
[13]
Я позвонил в обком партии, спросил, что делать слушателям. Мне ответили: все
коммунисты должны немедленно выехать к местам работы.
Наутро, в понедельник, общежития, аудитории, кабинеты наших курсов опустели.
В тот же день я съездил в Ленинград, оставил в партийном бюро пединститута заявление
с просьбой направить меня добровольцем в ряды Красной Армии. Три дня спустя
отнес такое же заявление в Пушкинский райвоенкомат.
3 июля я стал военным человеком, меня направили в только что сформированную
часть - 2-й стрелковый полк дивизии народного ополчения Петроградского района.
Службу я начал в должности командира артиллерийской батареи - по военной специальности,
которую приобрел на девятимесячных курсах еще в 1930 году. Но через неделю заместитель
командира дивизии по политчасти перебросил меня на другую работу: назначил инструктором
по пропаганде в том же полку. Полковой комиссар Д. И. Сурвилло сказал:
- Поможете замполиту полка в организации политической работы. Вы пропагандист
со стажем, руководили кафедрой в институте, у вас есть опыт. Думаю, понимаете
значение морального фактора в войне, силу большевистского слова. Желаю успеха,
товарищ младший лейтенант...
С этим напутствием я и покинул Дом культуры промкооперации (ныне Дворец культуры
имени Ленсовета), где временно помещались тогда штаб и политотдел нашей дивизии,
и в тот же день приступил к своим новым обязанностям.
Мне еще не раз приходилось потом встречаться с Дмитрием Ивановичем Сурвилло,
выполнять его приказы и распоряжения. Не могу сказать, что работать под его
руководством было легко. Обычно сосредоточенный, сдержанный, он бывал порой
резок, а то и суров. Впрочем, для этого всегда имелись веские основания. Обстановка
была чрезвычайная, война требовала от каждого советского человека максимального
напряжения сил. И наш комиссар был непримирим к малейшей расхлябанности, "мирной"
нерасторопности или беспечности. Но вряд ли кто мог пожаловаться, что несправедливо
наказан или обойден похвалой комиссара, если она заслужена.
Авторитет его был непререкаем. Большевик с марта 1917 года, участник Октябрьской
революции и гражданской войны, кадровый военный, он многому [14] научил нас,
молодых политработников. Немногословный, спокойный, он как бы олицетворял для
всех нас непоколебимую уверенность в конечной победе Красной Армии, несмотря
на временные трудности и неудачи на фронте.
Немало обязан я как политработник и своему непосредственному начальнику - батальонному
комиссару М. Н. Александрову. Мстислав Николаевич до войны был членом парткома
завода "Монетный двор", имел давние и прочные связи с рабочим классом
Петроградской стороны. Меня особенно привлекало в нем умение разговаривать с
бойцами, мобилизовывать их на решение задач, которые ставило командование. Работа
с ним тоже была для меня хорошей школой.
Перейдя на казарменное положение, я обосновался в общежитии для начсостава полка.
В комнате нас было трое, прожили мы вместе около месяца. Моими соседями оказались
П. Д. Шаргун и Н. И. Исаков. Первый, инженер по образованию, был секретарем
партийного бюро, второй, вчерашний студент Электротехнического института имени
В. И. Ульянова (Ленина),- комсоргом полка. Сходились мы вместе обычно только
по вечерам, дел у каждого было по горло.
Николай Исаков, живой, энергичный, общительный молодой человек, быстро установил
контакт со студенческой и рабочей молодежью, которой было много среди бойцов-добровольцев.
Он любил комсомольскую работу и, едва надев армейскую форму, горячо принялся
за дело, помогал командованию в воспитании и обучении молодых ополченцев.
П. Д. Шаргун был старше нас по званию и служебному положению. Коренастый, плотный,
Петр Данилович держался солидно и разговаривал с нами редко. Мы не обижались,
понимая, что ему, человеку, обремененному большой ответственностью, может быть
свойственна известная замкнутость. Мы знали, что Петру Даниловичу случается
заменять комиссара, составлять, а порой и подписывать политдонесения.
Что представляла собой по составу наша дивизия народного ополчения, которой
уже при рождении с 24 июля было дано гордое, ко многому обязывающее наименование
3-й гвардейской? Ленинградским обкомом партии было предложено назвать четыре
дивизии народного ополчения гвардейскими в честь добровольных отрядов питерской
Красной гвардии, героически защи-[15]-щавших город Великого Октября от белогвардейских
полчищ [См.: Ополченцы, с. 24.].
Она была сформирована из лучших представителей Петроградской стороны. Костяком
этого добровольческого соединения были рабочие, инженеры и техники предприятий
нашего района - заводов "Электрик", "Электроприбор", "Красногвардеец",
имени Макса Гельца (ныне "Полиграфмаш"), "Знамя труда" и
дру-[16]-гих. Около четверти состава дали дивизии вузы района - Электротехнический
имени В. И. Ульянова (Ленина), инженеров сигнализации и связи, Первый медицинский
имени И. П. Павлова, Педагогический имени М. Н. Покровского, Химико-фармацевтический.
Жители Петроградской стороны буквально осаждали военный комиссариат, требуя
записать их в народное ополчение. Пламенные советские патриоты, люди эти, независимо
от возраста, здоровья и военной подготовки, считали своим долгом в момент смертельной
опасности для Родины стать в строй ее защитников.
Активное участие в добровольческом движении приняла ленинградская интеллигенция.
В Петроградский райвоенкомат в те дни поступили сотни заявлений от видных ученых,
артистов, художников, архитекторов, учителей, врачей.
В полку шла напряженная боевая учеба. Добровольцы с Петроградской стороны старательно
осваивали азы военного дела, усиленно готовились к тому, что стало главным стремлением
их жизни,- к встрече с врагом на поле боя, к отпору захватчикам.
Учебный день начинался с утренней гимнастики - зарядки, как она именовалась
в расписании занятий. Затем политруки читали по ротам очередную сводку Совинформбюро.
С суровыми лицами слушали ее ополченцы. Почти каждый раз сыпались вопросы:
- Когда же нас отправят на фронт? Когда выдадут оружие?
Занимались между завтраком и обедом, а затем и во второй половине дня - девять-десять
часов. Бойцы и командиры учились рыть окопы и траншеи (это называлось "зарываться
в землю" или даже "врастать в землю"), ползать по-пластунски,
метать гранаты в цель и на дальность, стрелять из винтовки и пулемета, вести
рукопашный, штыковой бой. Уроки эти проводились обычно в парке имени В. И. Ленина
и на площади Революции, на глазах у жителей Петроградской стороны.
В конце июля прошли первые стрельбы и тактические учения. Проводились они на
окраинах и в пригородах Ленинграда - на Каменном острове, в Кушелевке, Яблоновке,
Озерках. В стрелковых батальонах с огневой задачей успешно справились каждые
два бойца из трех. В специальных подразделениях - пулеметной, минометной, саперной
ротах и во взводе полковой артиллерии, где было больше побывавших в свое время
[17] на действительной службе, а также милиционеров, - дело обстояло лучше:
метко поразили мишени каждые трое из четверых. Стрельбы и учения в целом показали,
что ополченцы успешно овладевают основами военной премудрости.
2 и 3 августа командиры вывели полк на ночные тактические учения. Отрабатывалась
тема "Полк в обороне". Руководил учениями наш полковой командир -
полковник А. П. Могильников, бывший преподаватель военного училища. Действия
ополченцев оценивал сам командир дивизии полковник В. П. Котельников.
После проверочных занятий в штабах полка и дивизии были сделаны обстоятельные
выводы и в свете их спланирована дальнейшая боевая учеба. Это позволило несколько
улучшить полевую выучку ополченцев.
В последнюю декаду перед выходом на фронт усиленно велась партийно-политическая
и идейно-воспитательная работа во всех ее звеньях. Политические занятия и информации,
лекции, групповые и индивидуальные беседы, громкие читки сводок Совинформбюро,
сообщений с фронтов и материалов из газет о ходе войны - все использовалось
для того, чтобы укрепить моральный дух бойцов, претворить клокотавшую в них
ненависть к захватчикам в готовность не пощадить жизни ради победы.
По заданию комиссара полка мне приходилось часто выступать перед бойцами ополчения.
Особенно запомнилось полковое комсомольское собрание, которое мы с Николаем
Исаковым тщательно готовили. Оно состоялось 1 августа. Я был докладчиком. На
собрании выступили А. Ф. Тарасов, член бюро Выборгского райкома и Ленинградского
горкома ВЛКСМ, и Я. М. Тверской, член бюро Василеостровского райкома. Помощник
начальника политотдела ЛАНО по комсомольской работе Максимов рассказал о боях
на Лужском оборонительном рубеже. Его слушали с особым вниманием.
Между прочим, в Ленинградском партийном архиве сохранился листок с записями,
сделанными в ходе собрания тогдашним помощником начальника политотдела дивизии
по комсомольской работе Г. П. Шатуновым (перед войной - секретарь Петроградского
райкома ВЛКСМ). В этой записке отмечено, что на собрании присутствовали все
426 комсомольцев полка, перечислены выступавшие товарищи, а о моем докладе [18]
сказано: "Качество хорошее. Использован местный материал, показаны отдельные
люди. Задачи, стоящие перед комсоорганизацией, сформулированы четко и ясно.
Собранием доклад воспринят хорошо".
Приближался день отправки на передовую. К этому времени заметно укрепились дисциплина
и армейский порядок в подразделениях. Ополченцы словно переменились: в их облике
явственнее проступили черты строгости, деловитости, серьезности. Все горели
одним желанием: скорее бы на фронт, в бой!
Надо сказать, в ту пору наша дивизия еще не была полностью обеспечена боевым
оружием и снаряжением. Пришлось вмешаться в это дело Петроградскому райкому
партии. Благодаря решительным мерам, предпринятым райкомом во главе с первым
секретарем Антоном Филипповичем Жигальским, в начале августа снабжение ополченцев
улучшилось и мы получили почти все, чего нам недоставало.
Наконец ускоренная программа обучения бойцов и оснащение дивизии были завершены.
Мы стали готовиться к выступлению на фронт.
9 августа, около 9 часов вечера, полк покинул казармы и построился в походную
колонну на скрещении проспектов Максима Горького и Кировского. Состоялся короткий
митинг. Перед выходом в район боевых действий петроградских ополченцев напутствовали
секретарь райкома партии А. Ф. Жигальский, комдив полковник В. П. Котельников,
военком Д. И. Сурвилло. Командир полка полковник А. П. Могильников заверил от
нашего имени ленинградцев, что ополченцы не пощадят ни сил, ни самой жизни для
отпора захватчикам и защиты родного города.
Под марш духового оркестра наша колонна двинулась с места. Мы прошли мимо особняка
Кшесинской, мимо знаменитого балкона, с которого в 1917 году выступал перед
петроградскими рабочими и солдатами В. И. Ленин и с которого сегодня прозвучали
горячие речи наших товарищей и командиров. И каждый из: нас поклялся преградить
путь врагу.
Наша колонна пересекла площадь Революции, вступила на Кировский мост... Мы прошли
по улице Степана Халтурина, по площадям Урицкого (ныне Дворцовая), Исаакиевской,
Театральной, по улице Декабристов и проспекту Маклина, по проспекту Стачек,
мимо [20] Нарвских ворот и Кировского завода. Каждая улица, площадь, здание,
монумент - глава истории Родины, революции, социалистической стройки. Нет, ни
одной пяди ленинградской земли, ни одного камня нельзя отдать врагу!
Нас провожали тысячи ленинградцев. Вслед нам неслись возгласы:
- Держитесь стойко! Бейте фашистских гадов без пощады! Домой - только с победой!
Сделав один большой и два малых привала, полк прошел пятьдесят два километра
и достиг железнодорожной станции Тайцы.
Двумя днями раньше на передовую отправился 1-й стрелковый полк, 12 августа -
артиллерийский, 14 августа - 3-й стрелковый. 3-я гвардейская дивизия народного
ополчения выступила на фронт. Перед ней стояла задача прикрыть опорные пункты
Красногвардейского укрепленного района, расположенные в Старом Петергофе, Стрельне,
Ропше, Красном Селе.
1-му полку был указан район Старого и Нового Петергофа, наш, 2-й, занял позиции
по линии Тайцы - Красное Село - Русско-Высоцкое, а 3-му предстояло оборонять
Стрельну, Урицк и Володарский. [21]
Первую неделю ополченцы усиленно рыли окопы, возводили блиндажи, ставили проволочные
заграждения.
Одновременно продолжалось боевое обучение и стрельба в полевых условиях.
Утром 12 августа севернее Красного Села, у деревни Малая Истинка, был оборудован
командный пункт полка. Батальоны занялись улучшением своих позиций. Оборонительные
работы неоднократно прерывались налетами немецкой авиации. Ополченцы стреляли
из винтовок и даже ручных пулеметов. Но фашистские самолеты были недосягаемы.
В тот день гитлеровский бомбардировщик появлялся несколько раз. Он обстреливал
ополченцев и, видимо, вел разведку. Бойцы досадовали, что ничего не могут поделать
с назойливым фашистом. Но вот из-за облаков выскочил советский истребитель.
Бой оказался коротким. Меткими, короткими очередями "ястребок" вогнал
фашиста в землю.
Раздались ликующие крики бойцов:
- Сбит гад! Вот здорово!
Это была первая увиденная нами победа. И хотя бомбардировщик был сбит советским
летчиком, все мы чувствовали себя причастными к этому боевому успеху и радовались
всей душой.
Экипаж сбитого самолета выбросился на парашютах.
Три белых купола медленно опустились в близлежащий лес. Группа ополченцев с
винтовками бросилась туда, чтобы захватить парашютистов. Но вскоре они вернулись
огорченные: никого не нашли. Оказалось, что вражеские летчики были взяты в плен
бойцами соседней части.
Этот эпизод, хотя и не был связан с боевыми действиями полка, заметно поднял
дух ополченцев. Я слышал, как один боец говорил товарищу:
- Их можно бить в воздухе, можно и на земле...
Гитлеровские самолеты не только бомбили и обстреливали нас, иногда они сбрасывали
листовки. Нелепая по содержанию, с грубейшими ошибками в русском языке фашистская
пропагандистская стряпня оказывала на наших ополченцев воздействие, совершенно
противоположное тому, на которое рассчитывали ее сочинители. Лживые посулы,
смешанные с угрозами, только усиливали ненависть к захватчикам.
Прошли учебные тревоги. Политруки провели бесе-[22]-ды, в которых обобщили опыт,
обратили внимание бойцов на имеющиеся недостатки. Мы, политработники, старались,
чтобы наша работа всячески способствовала решению конкретных задач, вытекавших
из боевых условий.
"Дадим врагу сокрушительный отпор. Ни шагу назад!" - таков был главный
тезис агитации и пропаганды, которую мы вели среди наших ополченцев.
19 августа дивизионная разведка обнаружила движение фашистской танковой колонны
на направлении Кипень - Ропша. Дивизия вступила в соприкосновение с передовыми
частями врага.
В ночь с 21 на 22 августа поступил приказ о перемещении нашего полка на рубеж
Слуцко-Колпинского укрепленного сектора. В 4 часа 50 минут утра мы походным
маршем двинулись по шоссейной дороге от Красного Села через Николаевку, мимо
южных окраин Пушкина, на Павловск. Но и здесь мы пробыли недолго, вскоре передислоцировались
на юго-запад, в район Гатчина - Форносово - Ново-Лисино.
При столь частой смене позиций особое значение приобретала хорошо поставленная
войсковая разведка. У командования полка всякий раз, естественно, возникала
потребность как можно быстрее уточнить обстановку на новой местности. Вот если
бы достать "языка"!.. Дело это, понятно, непростое, да и рискованное.
Но как он был бы сейчас кстати, "язык"!
...Еще до выхода на фронт, в начале августа, командование полка приняло меры
для укрепления разведывательных подразделений. Во взводы пешей и конной разведки
были направлены лучшие ополченцы, преимущественно комсомольцы, из числа молодых
рабочих и студентов. Тщательно отбирались люди физически крепкие, уверенно владевшие
оружием, умевшие ориентироваться на местности. Так стали разведчиками Анатолий
Дмитриев, Иван Воробьев, Николай Голубков, Николай Потапов, Алексей Фурашов,
Ибрагим Сулеймандин, Борис Фалис.
Григорий Русанов, рабочий торфозавода из Бокситогорска, возглавил отделение
разведки, а на студентов Давида Сапожникова и Юрия Гешелина легли обязанности
переводчиков при штабе, и юношам пришлось мобилизовать все свои знания, чтобы
не осрамиться в столь необычной для них роли.[23]
И, что очень важно, командовать нашими разведчиками стали люди, уже имевшие
некоторый боевой опыт, - участники финской войны 1939/40 года. Из них запомнился
сержант Николай Александрович Григорьев, рабочий с Выборгской стороны, кавалер
ордена Красного Знамени (он погиб в бою под Малой Пижмой).
...По дорогам, ведущим к Ленинграду с запада, юга и юго-востока - от Кингисеппа,
Луги и Чудова, двигались гитлеровские моторизованные дивизии. Опьяненный временными
успехами враг рвался вперед, не считаясь с тяжелыми потерями. Советские войска,
оборонявшие подступы к городу, оказывали захватчикам упорное сопротивление.
Оно возрастало по мере приближения линии фронта к городской черте.
Но с каждым днем возрастала и опасность, нависшая над Ленинградом.
Поздним вечером 21 августа в политотделе дивизии была получена газета "Ленинградская
правда" с воззванием, подписанным К. Е. Ворошиловым, А. А. Ждановым, П.
С. Попковым. Понимая всю важность этого документа, политотдел к утру 22 августа
отпечатал в дивизионной типографии шестьсот экземпляров воззвания и разослал
во все подразделения. Первые экземпляры были переданы в наш полк перед выходом
в Слуцко-Колпинский сектор.
Непосредственное обращение руководителей обороны города к его защитникам подняло
боевой дух бойцов и командиров. Во время марша, на привалах, политработники
зачитывали текст воззвания. Многие ополченцы откликнулись на этот призыв вступлением
в ряды партии и комсомола. Боец шестой роты И. В. Артеменко написал в своем
заявлении: "Прошу принять меня в ряды дважды орденоносного комсомола. Обязываюсь
с честью носить звание комсомольца и в боях за Родину, за Ленинград показать
силу Ленинского комсомола". А вот слова из заявления бойца первой роты
Б. Р. Голода: "В сей грозный час смертельной схватки с фашизмом хочу идти
в бой членом Ленинского комсомола. Обязываюсь быть передовым бойцом".
Позже оба этих молодых ополченца хорошо проявили себя в ходе боевых действий.
Первый бой наш полк принял у деревни Пижмы, в семи километрах южнее Гатчины,
25-27 августа. [24]
Я в те дни по заданию комиссара выезжал в политотдел ЛАНО и о подробностях этого
события узнал позже от товарищей. По их рассказам
это произошло так.
Подразделения нашего полка были выдвинуты южнее Гатчины с задачей наступать
на деревню Пижму. Ранее на этом участке действовали ополченцы 2-й гвардейской
дивизии. Деревня находилась на возвышенности, и тот, кто ею владел, получал
известные преимущества перед противником. Пижма уже несколько раз переходила
из рук в руки. Сейчас в деревне засели фашисты. Под прикрытием домов стояли
их орудия, минометы, около десятка танков.
Во второй половине 25 августа полк был стянут к лесу напротив деревни. От широкого
поля с еще тлевшими снопами ржи тянуло гарью. На опушке леса дымились обугленные
деревья. Все напоминало о прошедшем здесь недавно жарком бое.
Атака была назначена на 17.00. Перед ее началом в подразделениях прошли короткие
собрания. Их проводили политработники М. Н. Александров, П. Д. Шаргун, Н. И.
Исаков, А. М. Александров, А. А. Костромин, П. В. Метелкин и другие.
В небо взвилась красная ракета - это был сигнал, и полк двинулся в атаку. Третьему
батальону, который наносил главный удар, были приданы два орудия на конной тяге
и пулеметный взвод. Когда ополченцы вышли к дороге, командир батальона закричал:
- Коммунисты, комсомольцы, вперед! За Родину!
Ополченцы вышли на горелое ржаное поле и короткими перебежками стали быстро
продвигаться к деревне. Атаку поддержали бойцы двух других батальонов, которые
наступали из леса.
Через все поле тянулся противотанковый ров, выкопанный руками ленинградских
женщин. Сюда под сильным артиллерийским и минометным огнем и устремились атакующие.
Собралось сотни две. Противник перенес огонь на ров. Появились первые убитые,
послышались крики и стоны тяжелораненых. Атака захлебнулась. Некоторые бойцы
стали перебегать изо рва в поле, пытаясь укрыться в кустарнике или за обгорелыми
снопами.
Прошла ночь. Под утро ополченцы начали готовиться к новой атаке. Третий батальон
сосредоточился за железнодорожной насыпью, где он ночью окопался. Подошли три
танка для поддержки наступления. [25]
В 15.00 полк снова пошел в атаку. Третий батальон сумел уцепиться за окраину
Пижмы. Два других батальона достигли противотанкового рва и там залегли.
Полк понес значительные потери. Гитлеровцам удалось подбить два наших танка.
Многие бойцы были убиты или ранены.
Фашисты предприняли несколько попыток вытеснить ополченцев с окраины деревни.
Под вечер на позицию третьего батальона пошли танки. Группа ополченцев седьмой
роты, в которой находились лейтенант Алексей Решетников, сержант Николай Григорьев
и политбоец Тимофей Иванов, встретила их гранатами. Решетников и Григорьев в
этом бою пали смертью храбрых. Иванов был контужен.
- Очнулся я на следующее утро в медсанроте, - рассказывает Тимофей Тимофеевич.-
Тут же лежали другие раненые ополченцы. Они негромко разговаривали. Еще я услышал
голоса командира и комиссара полка. Первый кому-то докладывал о ходе боя за
Пижму, а второй называл раненых и каждого кратко характеризовал. Подошли и к
моему топчану. Тут я наконец понял, что происходит. В комнате находился К. Е.
Ворошилов. Командир полка рассказал маршалу о нашем бое с фашистскими танками,
о том, как погибли Решетников и Григорьев, а я получил контузию. Климент Ефремович
наклонился ко мне, крепко пожал руку, спросил: "Сколько тебе лет? Откуда
ты?
Я ответил, что семнадцать и что я комсомолец Петроградской стороны. К. Е. Ворошилов
кивнул и чувством сказал: "Молодец, комсомолец. Благодарю за храбрость.
Выздоравливай. Сражайся с гитлеровцами так же, как во вчерашнем бою".
А я эти два дня провел в Ленинграде. Минуло всего две недели с того вечера,
когда мы выступили на фронт, а казалось, что прошли по меньшей мере месяцы.
Так много событий и переживаний вместили эти недели.
Заметно изменился за это время и наш город. В его облике отчетливо проступили
черты военной подтянутости, собранности, суровости. На окраинах возникла система
оборонительных сооружений.
Я побывал в штабе армии народного ополчения, в Мариинском дворце. Договорился,
что 2-й полк будет [26] получать газеты и всю остальную корреспонденцию через
полевую почту соседней дивизии. Затем вернулся в свою часть.
В последних числах августа и в начале сентября наш полк несколько раз перебрасывали
с места на место. Мы передвигались то на автомашинах, то пешком. Несколько дней
дислоцировались в районе поселков Антропшино и Коммунар, затем в совхозе "Кобралово".
28-30 августа некоторые подразделения полка вели бой в нескольких километрах
от совхоза. Мы здесь вырыли окопы, построили блиндажи. Противник обрушил на
наши оборонительные сооружения сильный артиллерийско-минометный огонь. Интенсивный
обстрел наших позиций продолжался с небольшими перерывами почти двое суток.
Очевидно, гитлеровцы готовились наступать. Мы, естественно, ожидали атаки, но
ее почему-то так и не последовало. Возможно, на намерения противника повлияло
то, что он встретил с нашей стороны сосредоточенный огонь.
Несмотря на частые перемещения, в полку своим чередом шла боевая учеба, непрерывно
велась, все более усиливаясь, массовая политическая работа.
2 сентября я присутствовал на партийно-комсомольском собрании в третьем батальоне.
В тот день несколько передовых бойцов-комсомольцев, хорошо проявивших себя в
боях, были приняты в партию. Коммунисты и комсомольцы активно обсуждали вопросы,
стоявшие в повестке дня, говорили о своей готовности выполнить любую задачу,
которую поставит перед нами командование.
Я рассказал о том, как выглядит, как живет и трудится в эти дни Ленинград, сообщил
некоторые новые подробности боев на подступах к городу, привел примеры замечательной
стойкости и мужества бойцов народного ополчения.
В конце августа наша 3-я дивизия вместе со 2-й гвардейской дивизией народного
ополчения была подчинена командованию 42-й армии.
1 и 2 сентября наш полк на автомашинах был переброшен к Ново-Лисину, где закрепился
севернее железнодорожного полотна. Политработники сразу же провели во всех подразделениях
партийно-комсомольские собрания, на которых разъяснили директиву главнокомандующего
Северо-Западного направления. Бойцы заявили, что все, как один, готовы сражаться
до последнего патрона.[27]
Несколько дней противник не проявлял активности на нашем участке. Командование
решило направить во вражеский тыл несколько групп разведчиков для выяснения
обстановки и захвата "языка". Одну из этих групп возглавил младший
лейтенант Николай Зозуля, командир взвода седьмой роты третьего батальона. С
ним отправились еще один младший лейтенант (фамилии его я, к сожалению, не запомнил)
и четыре бойца, все комсомольцы, в том числе двое - Евгений Богданов и Александр
Тарасов - политбойцы. Разведчикам выдали скорострельные десятизарядные винтовки,
по шесть гранат-"лимонок" на каждого и двухдневный паек.
С наступлением темноты, сдав партийные и комсомольские билеты политруку, они
двинулись в путь. Ползком перебрались через железнодорожное полотно и лесом
пересекли линию фронта. Под утро вышли к деревянному мосту через небольшую речушку.
Его охранял крупный наряд фашистских солдат с пулеметами и танкеткой. Чувствуя
себя в безопасности, гитлеровцы громко смеялись и разговаривали.
Наши разведчики залегли в прибрежных кустах и стали внимательно наблюдать за
фашистами. Один из ополченцев хорошо понимал по-немецки, он внимательно прислушивался
к болтовне вражеских солдат и шепотом передавал младшему лейтенанту Зозуле названия
захваченных противником населенных пунктов, фамилии командиров и т. п. Зозуля
все это записывал, некоторые данные наносил на карту.
На вторую ночь гитлеровцы сняли охрану моста. Наши ополченцы перебрались на
другой берег реки и скрытно подошли к занятой фашистами деревне. Вокруг нее
бродили патрули. Разведчики решили попытаться захватить "языка". Но
едва приблизились к деревне со стороны огородов, во дворах залаяли собаки. Патрульные
открыли беспорядочный огонь, стали освещать местность ракетами. Ополченцам пришлось
отойти в лес.
Весь следующий день разведчики наблюдали за интенсивным движением грузовиков
по проселочным дорогам. В лесу несколько раз встречали прятавшихся от гитлеровцев
местных жителей. Они дали сведения о расположении вражеских гарнизонов в поселках
Семрино, Сусанине, Поги и Апраксин Мост, сообщили о появлении фашистских самолетов
на временных аэродромах в районе Вырицы.[28]
На третий день группа младшего лейтенанта Зозули благополучно вернулась в расположение
полка. За важные данные о противнике разведчики получили благодарность от командования
дивизии.
9 сентября был получен приказ провести разведку боем. Решено было осуществить
ее силами первой роты первого батальона. За день до выхода в разведку я побывал
во всех взводах, побеседовал с ополченцами. Мне не удалось только поговорить
с политруком роты Алексеем Мироновичем Александровым,- он куда-то вышел, и я
оставил ему записку с выражением уверенности, что он и его подчиненные успешно
выполнят боевое задание.
Мне нравился политрук Александров. Это был человек прямой, глубоко принципиальный.
Он умел свои коммунистические убеждения, твердую веру в победу нашего правого
дела внушить тем, кто с ним общался, в первую очередь бойцам своего подразделения.
Комиссар полка разрешил мне принять участие в разведке. Я знал эти места. До
войны по выходным не раз бродил здесь с ружьем и охотничьей собакой.
10 сентября с рассветом мы двинулись лесом в сторону Ново-Лисина. Со мной было
десять человек. Шли тихо, без разговоров. Настроение у бойцов было решительное.
Постепенно мы довольно далеко углубились в лес и оказались наконец на территории,
занятой противником. Здесь мы шли преимущественно кустарником, быстро перебегали
через открытые поляны.
С нами был пулемет "максим". Я приказал пулеметчикам огонь без моей
команды не открывать. Гитлеровцы несколько раз нас обстреливали, мы отвечали
огнем из винтовок, пулемет пока не использовали.
Примерно через час где-то позади и слева от нас разгорелся бой. Слышалась интенсивная
стрельба из винтовок, автоматов и пулеметов. К этому времени гитлеровские автоматчики
заметно усилили огонь по моей группе. Они начали обходить нас справа и приблизились
настолько, что мы хорошо слышали их голоса. Я решил, что настала пора подключить
к делу пулемет, и дал команду расчету:
- Ребята, а ну-ка поддайте жару фашистам, а затем вслед за нами отходите.
Мы двинулись в обратном направлении. Позади застрекотал "максим".
Вскоре пулеметчики догнали нас. Теперь снова наша группа была в сборе. Я шел
справа, шагах в двадцати от своих товарищей. Неожидан-[29]-но увидел прямо перед
собой голову гитлеровца. Он медленно поднимался из высокой травы, собираясь
то ли дать очередь из автомата, то ли бросить гранату. Надо было его опередить.
Я как мог резко крикнул:
- Хенде хох! - и направил на него винтовку.
Солдат бросил автомат и поднял руки. К нему подбежали наши бойцы, отобрали оружие,
документы.
Позже мы встретили небольшую группу фашистов, вступили с ними в бой, нескольких
убили, одного взяли в плен. Остальные разбежались. Наш отряд потерь не имел.
Вскоре мы соединились с основной группой ополченцев, участвовавших в разведке.
И тут я узнал о гибели политрука роты. Во время боя он находился в первых рядах.
Когда под огнем гитлеровцев цепь ополченцев залегла, Алексей Миронович бросился
вперед с возгласом:
- За Родину! За Ленинград!
Бойцы дружно поднялись в атаку вслед за своим политруком и опрокинули противника.
Но сам Александров этого уже не видел. Вражеская пуля оборвала его жизнь...
Упорные бои развернулись на участке нашего полка 10-13 сентября.
4 сентября противник начал наступать в районе севернее Ново-Лисина и Красного
Бора. Силами 121-й и 122-й пехотных дивизий, при поддержке танков и бомбардировочной
авиации, он стремился прорвать оборону 260-го и 402-го Краснознаменного полков
168-й стрелковой дивизии. Фашисты рвались к Слуцку (Павловску), Пушкину, Колпину.
Мы получили приказ поддержать боевые действия 168-й стрелковой дивизии. Ранним
утром после короткой артиллерийской подготовки полк перешел в наступление. Разгорелся
бой, который запомнился мне на долгие годы.
Второй и третий батальоны штурмовали вражески" позиции вдоль железной дороги,
идущей от Ново-Лисина к разъезду Стекольному. Противник возвел здесь систему
блиндажей, использовав при этом наши старые бетонные укрепления. На ополченцев
обрушился ураганный артиллерийский, минометный и пулеметный огонь. Мы понесли
тяжелые потери. На наших глазах упал сраженный насмерть командир седьмой роты
третьего батальона старший лейтенант Алексей Барышников, был убит вражеской
пулей командир первого взвода младший лейтенант Николай Зозуля. [30] Упал с
простреленной головой коммунист-ополченец Сергей Ксенофонтович Данчич. Его пытался
перевязать комсомолец-политбоец Евгений Богданов, но и он был тяжело ранен.
От седьмой роты осталось в строю лишь несколько ополченцев.
Я находился в составе первого батальона.
Мы двигались сперва лесом, затем вышли к болоту и здесь попали под минометный
огонь. Залегли. Вскоре голос Штейнберга замолк. Комбат был или тяжело ранен
или убит. И я крикнул:
- Слушай мою команду! Командование беру на себя!
Несмотря на значительные потери, батальон постепенно продвигался вперед. Ополченцы
где перебежками, где ползком шли на сближение с противником. Я приказал пулеметчикам
вести сосредоточенный огонь по фашистским минометам, а сам с группой бойцов
стал перебегать от кочки к кочке в направлении станции.
Но вот одна из мин шлепнулась в нескольких шагах от меня. Я услышал разрыв.
И сразу острая боль пронзила затылок. Перед глазами поплыли круги. Я понял,
что меня ранило, по-видимому, осколком мины. Достал из кармана перевязочный
пакет, разорвал, кое-как перебинтовал голову. Осматриваясь вокруг, заметил,
что в боевых порядках батальона появился парторг полка П. Д. Шаргун.
Подполз к нему:
- Петр Данилович, принимай командование. Комбат убит, а меня вот ранило.
Ранение свое я определил как легкое, решил, что до медсанроты доберусь как-нибудь
сам, без посторонней помощи.
Шаргун с ополченцами скрылся в мелколесье. А я, оставшись один, долго полз по
болоту, временами теряя сознание. Ориентировался по компасу, который захватил
еще из дому.
Сгустились сумерки. Я решил переждать ночь в лесу, укрылся за одним из кустов.
Пистолет держал наготове, со спущенным предохранителем...
Позже на меня набрели наши ополченцы, отходившие от станции. Наступление на
Ново-Лисино не удалось.
Мне сделали перевязку на медицинском пункте, а затем отправили в Ленинград.
Лечился я в больнице имени И. И. Мечникова. Уже потом узнал, что наш [31] полк
совместно с частями 168-й стрелковой дивизии еще несколько дней оборонял Павловск
и Пушкин. Противнику удалось занять эти пункты лишь 18 сентября. В это же время
1-й и 3-й полки нашей дивизии упорно оборонялись севернее Красного Села и так
же, как и мы, понесли тяжелые потери.
Я же после излечения был направлен в 227-й Краснознаменный отдельный гаубичный
артиллерийский полк, в рядах которого сражался за Ленинград до середины декабря
1941 года, до нового, на сей раз более тяжелого ранения.
Прошло более трех десятков лет. Многие подробности той поры стерлись в памяти.
Каких-либо записей, следуя строгим правилам военного времени, мы тогда не вели.
Многое забылось. Но трудные для нашей армии упорные бои под Ленинградом осенью
1941 года, стойкость и отвага тех, кто сдерживал напор фашистских полчищ, остались
одним из самых ярких воспоминаний в моей жизни.
И конечно, коллективный подвиг защитников города Ленина, совершенный ими в те
грозные дни, никогда не изгладится из памяти народной. [32]
Предыдущий текст — Следующий текст