Предыдущий текст — Следующий текст
От Ленинграда до Рижского залива
Воспоминания о боевом пути одной из гвардейских дивизий ленинградского
народного ополчения
Лениздат 1989
Составитель Ф. А. Рябов
Лауреат Государственной премии СССР,
гвардии полковник в отставке Г. Т. ХОРОШИЛОВ,
бывший начальник штаба артиллерии 44-й стрелковой дивизии
ВРАГ НЕ ПРОШЕЛ
После ранения меня, бывшего командира батареи 268-й стрелковой дивизии, в последней
декаде августа 1941 года назначили помощником начальника штаба артиллерии 3-й
гвардейской дивизии народного ополчения Петроградской стороны города Ленинграда.
Это назначение я воспринял без особого энтузиазма, так как полагал, что мне,
кадровому командиру, ушедшему на фронт со второго курса академии, будет ли соответствующей
служба в добровольческой дивизии... Однако после беседы с начальником артиллерии
42-й армии (если не изменяет память, это было в Пулкове) мне стало ясно, что
отказываться бесполезно и даже неразумно. Дивизия нуждалась в пополнении ее
кадровыми командирами. На прощание полковник пожелал удачи и шутя сказал, что
я там буду "вторым человеком". На вопрос, почему именно вторым, он
с улыбкой ответил: "Потому, что в дивизии пока только два кадровых офицера
- командир дивизии полковник Котельников и ты, лейтенант". [51]
Итак, я прибыл к новому месту службы. Дивизия, сформированная в середине августа,
занимала оборонительный рубеж от Петергофа, восточнее Сибилева, до Русско-Высоцкого,
прикрывая красносельское направление и не имея соприкосновения с противником.
Левее на красногвардейском направлении находилась 2-я гвардейская дивизия народного
ополчения. Обе дивизии заполняли Красносельский и Центральный секторы подготавливаемого
Красногвардейского укрепленного района. Части нашего соединения усиленно совершенствовали
свою оборону.
В штабе артиллерии встретили меня доброжелательно. Обстановка была деловая.
Начальником артиллерии дивизии был капитан В. С. Сафронов, уже в летах, бывший
доцент математики одного из ленинградских институтов. К сожалению, мне с ним
слишком мало пришлось повоевать - он погиб в первых боях. Более близким ко мне
человеком был начальник штаба - высокообразованный, с хорошей артиллерийской
подготовкой капитан Алексей Николаевич Обнорский, Ему я обязан своим становлением
как штабного офицера. Некоторые считали, что он мало приспособлен для боевой
работы. Однако все это рассеялось, когда начались бои. Его хладнокровию, распорядительности,
умению быстро ориентироваться, вносить разумные предложения и отстаивать свою
точку зрения в боевой ситуации мог бы позавидовать каждый.
Вернемся к дням августа - сентября 1941 года, Известно, что с 8 августа части
кингисеппского участка обороны завязали бои с наступающими на Красногвардейск
вражескими дивизиями, которые нанесли удары с плацдармов у Ивановского и Большого
Сабска. Фашисты теснили советские войска и все ближе подходили к оборонительной
полосе 3-й гвардейской дивизии народного ополчения. Мы уже отчетливо слышали
орудийную стрельбу, а иногда и длинные пулеметные очереди.
В эти дни приходилось много бывать на участках обороны стрелковых полков, проверяя
организацию системы огня, особенно противотанкового, оказывая помощь в размещении
огневых позиций орудий и увязывая вопросы их взаимодействия со стрелковыми подразделениями.
Одновременно приходилось вести разведку для своевременного обнаружения выхода
противника к переднему краю обороны частей и подразделений дивизии. [52]
В последних числах августа сосед слева - 2-я гвардейская дивизия народного ополчения
вступила в бой с передовыми частями врага и сорвала их попытку обойти Красногвардейск
с юга и юго-востока. Обстановка становилась все более напряженной. Наши разведчики
уже находились в боевых порядках частей 191-й и 118-й стрелковых дивизий, которые
с боями отходили к Ропше и Кипени.
В начале сентября начальник штаба дивизии приказал мне провести практическое
занятие с командирами штаба и служб по метанию гранаты Ф-1. Не скрою, меня это
несколько обескуражило, так как я не считал себя специалистом по этому виду
оружия. Другое дело - стрельба из орудия, винтовки, пистолета, а тут - ручная
граната... А с гранатой, как известно, шутки плохи... Но делать было нечего,
и пришлось ответить привычное: "Есть!" Оказалось, все обучаемые выли
людьми из запаса, а некоторые вообще впервые видели боевую гранату. Применять
же "карманную артиллерию" должен был уметь каждый. Целый день я тщательно
готовился, изучая инструкцию по гранатному делу. Занятие в целом прошло успешно
в одном из заброшенных тиров. После объяснения я лично произвел два броска боевыми
гранатами, ибо учебных не было. На момент взрыва все укрывались за гребнем насыпной
мишенной стенки. Затем каждый командир произвел по одному броску и убедился
в своем умении это делать, а главное - в поражающих свойствах взрыва. Занятие
подняло мой авторитет в глазах товарищей.
В первой декаде сентября соединения 8-й армии в ходе тяжелых боев остановили
фашистов на рубеже реки Воронки - у Большого Горлова и Кипени. Противник находился
в 5-б километрах от переднего края левофланговых полков дивизии. Ширина полосы
обороны дивизии возросла до 30 километров. Поэтому управление огнем артиллерии
сосредоточивалось в основном в руках командиров групп поддержки пехоты, созданных
на полковых участках обороны. Командный пункт дивизии разместился в овраге у
деревушки Камерязи, на ожидаемом направлении главного удара противника.
8 сентября стало известно, что врагу удалось прервать сухопутные коммуникации.
Это означало начало блокады с суши. Однако мы как-то недопонимали в тот момент
всех последствий случившегося. Все наше [53] внимание сосредоточивалось на назревавших
грозных событиях в полосе дивизии. С запада отходили измотанные в боях части
8-й армии. Я даже встретил однополчан из 268-й стрелковой дивизии, которая начала
свои действия в Эстонии. Их рассказы не радовали. Данные разведки показывали,
что противник рассчитывает прорваться к Ленинграду, нанося удар от Ропши на
Красное Село. Над расположением дивизии все чаще завязывались воздушные бои.
Мы привыкли, что обычно они заканчивались успешно для наших истребителей, а
вражеским бомбардировщикам не удавалось прорваться к городу. Каково же было
наше огорчение, когда, если не изменяет мне память, 8 сентября под вечер вдруг
донеслись глухие звуки взрывов и мы увидели столбы дыма над городом. Стало ясно
- фашистской авиации удалось прорваться к городу...
9 же сентября после сильной артиллерийской и авиационной подготовки неприятельские
танки и пехота атаковали части 191-й и 118-й дивизий, а также левофланговые
полки нашей дивизии. В районах Русско-Высоцкого и Финско-Высоцкого завязался
ожесточенный бой. Первые танковые атаки, несмотря на потери с нашей стороны,
были отбиты огнем артиллерии прямой наводкой и с закрытых позиций. На поле боя
враг оставил до 27 танков и штурмовых орудий. Однако наши расчеты на орудия
укрепрайона в дотах и дзотах оправдались не полностью. Мощные флотские пушки,
установленные на бетонные основания, выходили из строя... Бетон не успел обрести
необходимую прочность, чтобы удержать орудие при выстреле. Нам не хватило времени...
Отразить последующие танковые атаки на широком фронте обороны и при непрерывных
ударах фашистской авиации с воздуха оказалось свыше возможностей наших стрелковых
полков. К вечеру враг вклинился в оборону дивизии на ее левом фланге от одного
до трех километров.
По решению армейского командования с утра следующего дня на смежных флангах
3-й и 2-й гвардейских дивизий народного ополчения готовились провести артиллерийскую
контрподготовку, а затем контратаковать противника. Ночь прошла в планировании
огня, доведении задач до дивизионов, батарей и выводе резерва дивизии на рубеж
контратаки. Следует отметить, что данные о противнике для огневого планирования
у нас в штабе были самые скудные. Но дело [54] несколько облегчилось тем, что
в то время фашисты ночью не наступали и занятое ими накануне положение оставалось
до рассвета относительно стабильным.
С утра 10 сентября артиллерия дивизий и немногочисленные части усиления нанесли
огневой удар по целям и объектам гитлеровцев, затем резерв дивизии контратаковал
их. Наша активность и дерзкие действия на какое-то время ошеломили врага. Однако,
придя в себя, он стал вводить в действие свои превосходящие по численности огневые
средства, авиацию и в конце концов отразил нашу контратаку. Несмотря на слабость
нашего удара, он все же сыграл свою роль - гитлеровцы смогли возобновить наступление
лишь во второй половине дня. Противник, введя в бой свою 1-ю танковую дивизию,
стремился при поддержке авиации прорваться через Телизи на Красное Село. Обстановка
на левом фланге и в центре полосы дивизии продолжала осложняться - в штаб поступали
противоречивые доклады.
11 сентября артиллерия дивизии, поддерживая бригаду моряков, обеспечила отражение
вражеских тан-[55]-ковых атак юго-западнее Красного Села. Большую помощь оказывала
артиллерия флота. С этого дня на нашем НП постоянно находились флотские корректировщики
с радиостанциями. Они вызывали огонь корабельной артиллерии, в том числе линкоров
"Марат" и "Октябрьская революция". Однако фашистам, обладавшим
подавляющим превосходством в воздухе, все же удалось овладеть Дудергофом и Николаевкой.
На следующий день противник, несмотря на большие потери, все же ворвался в Красное
Село, а также захватил Большое Витолово. Таким образом, он занял все господствующие
высоты. Наши части от Сибилева до Пулкова по существу оказались как на ладони
у противника. КП к этому времени переместился в поселок Володарский.
Правофланговый 1-й полк по-прежнему занимал оборону фронтом на запад (от Петергофа
до Сибилева), а понесшие потери два других полка оборонялись фронтом на юг от
Сибилева до Пулкова, тесно взаимодействуя с частями 1-й гвардейской дивизии
народного ополчения, 11-й стрелковой дивизии, 5-й дивизии народного ополчения
и бригадой моряков. 13 сентября стало известно о вступлении в командование фронтом
Г. К. Жукова, который был известным военачальником еще до войны.
Этот день для дивизии вновь сложился трудно. С утра я с комиссаром дивизии полковым
комиссаром Д. И. Сурвилло выехал в район Аннина, где оборонялся наш 3-й полк.
На северной окраине Аннина на огородах мы увидели, как моряки устанавливают
шестнадцать 76-миллиметровых полковых пушек. Комиссар и я вышли из машин и в
бинокль разглядели, как по западным скатам высот от Кутузи движутся цепи вражеской
пехоты, а за ней - то ли танки, то ли штурмовые орудия. Комиссар приказал мне
остаться с моряками и немедленно открыть огонь по противнику, а сам поехал в
Аннино.
Моряки слабо были знакомы с полковыми пушками, и мне пришлось взять все в свои
руки.
Противник просматривался с огневой позиции, поэтому каждое орудие по моей команде
открыло беглый огонь и вело его дальше по существу самостоятельно... Скаты высот
покрылись разрывами снарядов. Наблюдая за результатами огня, я видел, как отдельные
группы противника успели спуститься с высот, а большая часть неприятельской
пехоты откатилась об-[56]-ратно в Кутузи, укрываясь за строениями. Вражеские
танки стали рассредоточиваться вправо и влево, стремясь выйти из зоны артиллерийского
огня. Противник редким и неточным минометным огнем пытался подавить батарею,
но это ему не удалось.
Примерно через 40-50 минут ведения огня выяснилось, что кончаются снаряды. Бой
уже переместился к противоположной окраине населенного пункта. Поскольку средств
тяги для пушек вблизи не оказалось, не исключалась возможность захвата орудий
противником. Пришлось приказать, чтобы у каждого орудия оставили по одному снаряду
на случай подрыва пушек.
К 11 часам бой в Аннино шел и впереди, и справа, и слева. Кругом свистели пули,
показались группы наших пехотинцев, отходивших на новый рубеж, а комиссара все
не было. Стало ясно, что он проехал другой дорогой, и мне ничего не оставалось,
как подать команду на подрыв орудий и отход моряков-артиллеристов в сторону
поселка Володарского. Начался сильный дождь. Дорога находилась под плотным вражеским
огнем. Пришлось отходить через поле по канавам, заполненным водой.
К исходу дня дивизия и ее артиллерия уже не представляли собой единого целого,
она оказалась разделенной на две слабо взаимодействующие между собой части -
восточнее и западнее поселка.
Самыми трудными были следующие три дня - 14, 15 и 16 сентября. Ожесточенность
боев на земле и в воздухе нарастала. Выбыл из строя командир дивизии, мы потеряли
начальника артиллерии дивизии, и Обнорский временно выступал в двух ролях: начальника
артиллерии и начальника штаба. Я у него был на подхвате, но тогда еще мой опыт
не позволял мне стать его надежным помощником.
Выдвижение частей 10-й стрелковой дивизии на рубеж южнее поселка Володарского
временно повысило устойчивость нашей обороны на направлении Красное Село - Урицк.
Однако 15 сентября противник, нащупав стык между 10-й и нашей ослабленной в
боях дивизией, нанес основной удар между поселком Володарским и Урицком. Группы
его автоматчиков стали просачиваться к Сосновой Поляне. КП дивизии, находившийся
фактически "на колесах", 16 сентября переместился в район Стрельны.
[57]
Противник, стремясь расширить фронт активных действий, свертывал оборону нашего
первого полка. Нас беспокоило то обстоятельство, что все более усложнилось снабжение
артиллерии, которая поддерживала бой этого полка под Петергофом.
Гитлеровцам удалось просочиться через Сосновую Поляну, выйти к заливу, перерезать
Приморское шоссе. Таким образом, расчленение нашей дивизии стало фактом. В суматохе
боя мы с Обнорским к вечеру оказались в Стрельне... Стало ясно, что основные
силы дивизии, в том числе в артиллерии, дерутся восточнее Урицка. Оценив положение,
мы решили прорваться любой ценой к основной группировке. Но как? Решение пришло
само собой - на восточной окраине Стрельны оказались разрозненные подразделения.
Здесь были и танкисты, и зенитчики, и пехотинцы. Собрав группу под командованием
Обнорского, мы решили с наступлением темноты прорваться в сторону Урицка по
Приморскому шоссе в расчете на внезапность и притупление бдительности фашистов
к концу успешно закончившегося для них боя.
В полночь добрались до КП дивизии, который находился южнее Автова в поселке,
насколько помнится, Дачное. Здесь стало известно, что прибыл новый командир
дивизии полковник П. А. Артюшенко, в прошлом артиллерист, а 42-й армией стал
командовать генерал И. И. Федюнинский.
Особенно трагическим был день 17 сентября. Ворвавшись накануне в Урицк, противник
с рассветом при мощной поддержке авиации пытался прорваться к Ленинграду с юга.
Части нашей дивизии во взаимодействии с 21-й мотострелковой дивизией НКВД, 5-й
дивизией народного ополчения и бригадами морских пехотинцев героически сражались
и отбили все атаки врага на рубеже: восточная окраина Урицка - Лигово - Старо-Паново
- Кискино.
Последующие дни, когда фронт временно стабилизировался благодаря ряду принятых
командованием мер, я пытался наладить ведение разведки в артиллерийских подразделениях
дивизии. Особое внимание уделялось направлениям на Старо-Паново и деревню Новую,
где ожидались попытки врага прорваться к Автову.
19 сентября 8-я армия нанесла наконец долго ожидаемый нами контрудар своим левым
флангом. И хотя ей не удалось вновь соединиться с нашей армией, [58] она значительно
помогла разрядить напряженность обстановки, особенно в полосе 3-й гвардейской
дивизии народного ополчения.
В конце второй декады сентября до войск был доведен суровый приказ Военного
совета фронта, требовавший "стоять насмерть!" и категорически запрещавший
всякий отход с занимаемых позиций без письменного приказа старшего начальника.
И как показали последующие события, он был выполнен! Последние 4-5 километров
враг так и не смог преодолеть, чтобы достичь окраины Ленинграда.
В начале двадцатых чисел дивизию отвели в Казачьи казармы на доукомплектование
и приведение в порядок. Здесь 22 сентября ей присвоили новое наименование -
44-я стрелковая дивизия (второго формирования) в составе 25-го, 146-го, 305-го
стрелковых полков и 122-го артиллерийского полка. Так закончился ее "добровольческий
период". Артиллерийский же полк дивизии с позиций не снимался. Поэтому
нам приходилось регулярно докладывать об его огневой деятельности и собирать
разведывательные данные в штаб артиллерии 42-й армии.
В сентябре - октябре 44-я дивизия заняла оборону восточнее и юго-восточнее Урицка.
КП дивизии распо-[59]-лагался в Шереметьевском парке, невдалеке от больницы
Фореля, и подвергался частым обстрелам вражеской артиллерии. Теперь в нашем
распоряжении, кроме артполка под командованием майора Дробышева, имелся дивизион
120-миллиметровых минометов капитана Котенева. Одновременно нас поддерживали
полки резерва Верховного Главнокомандования - 101-й гаубичный артиллерийский
полк подполковника Н. Н. Жданова, 704-й пушечный артиллерийский полк и другие.
Нашей главной заботой было создание непреодолимой противотанковой обороны. Такую
оборону мы создали. Достаточно сказать, что плотность орудий достигла 10-15
пушек на 1 километр, способных отразить только своим огнем атаку плотностью
не менее 20-30 танков противника на 1 километр.
Главное, что требовал от нас начальник артиллерии армии полковник Михалкин,
- обеспечить высокую живучесть орудий, предназначенных для ведения огня по танкам
прямой наводкой. Эта задача успешно решена благодаря оборудованию укрытий в
виде аппарелей - "карманов", имевших перекрытия из рельсов, камня,
бревен и земляной обсыпки. Перекрытия выдерживали прямое попадание 150-миллиметрового
снаряда и 100-250-килограммовых авиабомб. Для ведения огня 45-76-миллиметровое
орудие выкатывалось из укрытия на площадку, а после отражения вражеской атаки
вновь спускалось в укрытие.
Неоднократные попытки фашистов сокрушить оборону дивизии успешно отражались.
Это являлось следствием исключительного упорства частей и высокой активности
нашей обороны, которая выражалась в проведении частых контратак, поддерживаемых
сильным артиллерийским огнем, а также в проведении контрподготовок.
Вскоре к нам прибыл новый начальник артиллерии дивизии подполковник М. А. Никольский
- человек общительный, требовательный, отлично подготовленный в тактическом
отношении. Под его руководством я вырос впоследствии до начальника штаба артиллерии
дивизии. За науку и добрые советы я не испытываю к нему другого чувства, кроме
благодарности. За войну и в послевоенный период он стал крупным военачальником.
Но, как в те далекие годы, и сейчас генерал-полковник артиллерии в отставке
Миха-[60]-ил Александрович Никольский такой же простой, неизменно доброжелательный,
интересный человек.
В ходе октябрьских боев стало очевидно, что сила ударов врага уже не та, что
в сентябре, а взятые в плен гитлеровцы растеряли былую спесь.
Высокая артиллерийская плотность в обороне - до 50 орудий и минометов на 1 километр
(без 50-миллиметровых минометов) явилась решающим фактором, обеспечившим высокую
устойчивость обороны дивизии. Стало возможным срывать сосредоточенным и заградительным
огнем вражеские атаки в их за-[61]-родыше. Кроме того, огонь наземной артиллерии
усиливался флотской артиллерией. Более сложным для нас было ведение контрбатарейной
борьбы, так как у нас в дивизии мы не располагали нужными средствами инструментальной
разведки батарей. Вскоре эту функцию на себя взял штаб артиллерии 42-й армии,
возглавлявшийся подполковником Селивановым. Наша же разведка давала лишь эпизодические
сведения о батареях, засеченных с помощью сопряженного наблюдения, которое было
организовано в угольном порту на недостроенном корабле и на одном из чердаков
высотного здания в Автове.
Вскоре пришел приказ, согласно которому дивизия перебрасывалась комбинированным
способом на самолетах и кораблях под Тихвин, где чрезвычайно осложнилась обстановка
для немногочисленных советских войск.
На этом завершились первые боевые испытания для нашей дивизии, в ходе которых
мы все - от рядового до командира дивизии прошли большую школу борьбы с превосходящим
по численности противником, защищая город Ленина, колыбель Великой Октябрьской
социалистической революции. [62]
Предыдущий текст — Следующий текст