СЕСТРОРЕЦКИЙ ЛЕВША

(Семенов Геннадий Евстигнеевич)

Герой моего рассказа, Геннадий Евстигнеевич Семенов, родился в 1921 году в небогатой крестьянской семье на Смоленщине. После смерти отца его отправили к родственникам в Сестрорецк, где он начал работать на заводе "Красный Октябрь" слесарем-сборщиком моторов самолетов.
Когда фашистская Германия напала на СССР, на заводе прошло собрание - собрались представители партийных органов (из райкомов) и комсомольцы. Тогда добровольцами на фронт ушла вся комсомольская организация, 172 человека. Вернулись, кроме моего героя, трое. Сейчас уже только он в живых остался.
Но тогда, в конце июня 1941 года, они стояли по три дня перед заводским клубом, чтобы оформить документы для отправки на фронт. Геннадий Семенов попал в 6-ю дивизию ЛАНО, его зачислили в отряд морским десантником. Затем отправили в военное училище на два месяца, чтобы устав выучил, да винтовку держать в руках смог.
"Первое боевое задание, - вспоминает Геннадий Евстигнеевич, - мы выполняли в ночь с 28 на 29 сентября 1941 года. Перед нами поставили задачу захватить немецкий штаб в Константиновском дворце, в Стрельне. Ночью мы на катерах по Финскому заливу подошли к Стрельне. Правда, к берегу вплотную катера подойти не могли - там тростник рос. Да и лед был уже 3-4 миллиметра. Начали высаживаться: идешь, воды по грудь, начинаешь залезать на лед, а он обламывается. Пока до берега доберешься, три-четыре раза искупаешься. На берег выскочили, смотрим - там трех человек не хватает, там четырех нет. А кто смог до берега добраться - того фашисты прикончили, один из них успел выстрелить мне в грудь, и пуля прошла у меня насквозь. Мне еще повезло - большинство там навсегда остались лежать. У моего приятеля ногу снарядом оторвало, причем не полностью. Он идет, а нога на сухожилиях болтается. Я ему лямкой от противогаза ногу привязал, хотя сам весь в крови был. Добрались мы вдвоем до стога сена (опознавательный знак), за ним санчасть была.
Высадка десанта окончилась полным провалом, успеха не имела. Почему? Нас было мало, мы были плохо подготовлены и вооружены. У нас в руках только винтовки были, а немцы из автоматов нам отвечали".
После боя его отправили в госпиталь. А тогда, по словам ветерана, страшнее места было не найти - в то время немцы целенаправленно бомбили госпиталя. За полтора месяца он около десятка госпиталей сменил. Бывало, в одну ночь по три-четыре раза перевозили.
Иногда перевезти не успевали. В начале ноября Геннадий Семенов лежал в госпитале Военно- медицинской академии на Неве - так туда в прачечную по соседству бомба попала. Все постройки разнесло - от здания госпиталя тогда половина осталась. В конце ноября его, уже оправившегося, перевели в батальон выздоравливающих.
По городу было несколько таких батальонов - они располагались в старых казармах. В батальоне держали неделю. По словам Геннадия Евстигнеевича, у него самая жуткая неделя пришлась не на бои, а на пребывание в одном таком батальоне, около Калинкина моста. Туда попадали те, кто пытался себя покалечить, чтобы не воевать: кто-то палец рубил, кто-то кипяток на руку лил... Но таких быстро вычисляли, и каждое утро офицер выстраивал батальон и по несколько человек расстреливали. Расстреляли одного комиссара, который людей не повел в бой за собой. Расстреляли и одного матроса. Он, так же как и я, в разведку ходил. Отправили его с донесением в Ленинград. Он донесение сдал, а в часть не вернулся. Говорил, что у девушки был. А вернуться должен был в определенный срок.
Расстреливали люди без опознавательных знаков, в специальных комбинезонах, но "выздоравливающие" догадывались, что это СМЕРШ. Как вспоминает ветеран: "Расстреливали перед строем, при всех. Бывало, стреляют в кого-то из нагана, а тот, в кого целились, не падает - это наган осечку дал. Стреляют еще раз. Он по-прежнему стоит, а потом начинает медленно-медленно падать. Потом расстрелянного клали на носилки, относили за угол и делали еще по три выстрела... Состояние тогда было такое, что я не мог даже ложку держать или стакан - так у меня руки тряслись".
После этого батальона Геннадия отправили в Красный Бор, а там такой шквал огня был, что и пошевелиться нельзя. Там получил очередное ранение. И после госпиталя его отправили разведчиком в 880-й полк. Полк стоял на Пулковских высотах. Там тогда сосредоточились все наши основные силы и командование - ведь стоило немцам Пулково взять, то города уже не было бы. Туда шли все подкрепления. В феврале 1942 года с моим героем произошла одна интересная история: "Нас кормили там относительно неплохо: давали баланду какую-то, кашу, пюре - нам это все привозили из города. Немцы должны были готовить где-то на месте. И однажды до нас донесся запах немецкой полевой кухни. Определив направление ветра, мы доложили начальству. Нам дали всего два снаряда на батарею, но и их хватило, чтобы от кухни следа не осталось".
Потом он три месяца сражался на "Невском пятачке" - "пятачке смерти", размеры которого в самые трудные моменты были 800 на 250 метров. Если продолжать тему продовольствия, то еду им доставляли в специальных контейнерах - первого там никогда не было, каши были в основном. Готовили, скорее всего, в местных деревнях - так как со стороны Невы что либо доставить было очень проблематично: берег Невы немцы по ночам поливали из брандспойтов и он почти всегда ледяной был. У всех разведчиков поэтому (это мало кто знает) всегда были "кошки" и канатная веревка.
Мороз там стоял страшный - обмороженных было больше, чем раненых. Согревались лишь противоипритными пакетами. На него немного снега положишь-там реакция начинается, и он как рукавичка получается.
"Я сейчас вспоминаю, - говорит ветеран, - и удивляюсь, как в живых-то остался. Был у меня приятель, тоже разведчик, так ему мина прямо в спину попала. Мы вместе шли в штаб: обернулся - только кусочек от фуфайки на ветке болтается да ботинок поодаль валяется.
Я сам отделался лишь небольшим ранением, опять попал в госпиталь, около месяца там пролежал. Потом пришли офицеры (мы их покупателями звали), и меня направили в один из батальонов для освобождения города Пушкина".
Эти места ему были хорошо знакомы, ведь он туда, на станцию Александровская, за Пулковские высоты, ходил в разведку еще до освобождения. Неделями лежали в канаве у дороги, следили... Штаб армии фашистов находился в Пушкине. Разведчикам нужно было брать "языков". Задача была захватить штабной фургон или штабного офицера.
В разведку берут три группы: группу захвата, саперов и группу прикрытия. Лишних людей мы не брали - чтобы не терять. Однажды они втроем выслеживали несколько дней "виллис". Смотрели, в какое время идет в штаб, а в какое - обратно. Обратно же машина должна была ехать с документами. Они выслеживали эту машину три дня и захватили. А ее, между прочим, голыми руками не возьмешь.
Геннадий Евстигнеевич вспоминает: "Погода была для этого дела подходящая - метель, вьюга: машину при такой погоде заносит на большой скорости... Кинули гранату под "виллис". Сзади офицер сидел, а у него капюшон был. И окошечко сзади в машине. Офицера взрывной волной в это окошечко отбросило и захватило, как в капкан. И вот он в этом капюшоне из окна машины высунулся и ни туда - ни сюда... А шофера убило. Офицер же был только ранен. Оказался начальником штаба. Мы его и поволокли к себе. Был у этого офицера огромный желтый портфель... Документы там из Берлина были... Мы его несли и через нейтральную полосу, и через передовую... Мой однополчанин, Андрей его звали, и говорит: "Ну, фашист, дай я тебя хоть разок стукну..." Стукнул - и убил. Если бы не те уникальные документы, то были бы мы все в штрафной роте. За то, что он языка убил. Но документы нас спасли, они утром уже были в Ленинграде. Офицеры тогда получили награды, а мы - ничего".
Хорошо запомнился и эпизод, когда однажды немецкий самолет сел на нейтральную зону. "Заплутал, наверное", - подумал Геннадий. Наш отряд его окружил. Но летчики все сбежали, побросав в самолете абсолютно все документы и даже свои вещи. Так что наши сначала документы забрали, а потом, ночью, и самолет утащили на себе.
На мой вопрос, помнит ли он, как брали Пушкин, Геннадий Евстигнеевич улыбнулся: "Как не помнить - такое не забыть. Ребята собрались храбрые, только приказ раздался, бушлаты побросали, в тельняшках одних остались и побежали. Фашисты нас перепугались, как черной смерти. Фашисты бежали за город, на аэродром. Сам штурм, надо сказать, прошел очень успешно, почти без потерь".
Блокаду его часть прорывала со стороны Пильной Мельницы, потом мы Кеннингисепп штурмовали, потом взяли Шлиссельбург. А перед штурмом Нарвы одна странная история произошла. Около города, в небольшом лесу, стояли "Катюши". И вот дня за два до штурма налетели наши "Илы" - их еще летающими крепостями называют. И разбомбили все установки. Никто по сей день не знает, кто за штурвалами сидел: то ли фашисты, то ли наши предатели, или же летчикам неправильные координаты дали. И на штурм Нарвы пришлось идти почти с голыми руками.
В 1944 году Геннадий Семенов освобождал Прибалтику, "выкуривал" власовцев и эсэсовцев с островов в Балтийском море. Там он снова попал из разведки в морские десантники. В Эстонии он орден получил за то, что при малых потерях операция завершилась успехом. На том острове были и СС, и власовцы. Наши подбирались к ним ночью - двигатели за несколько километров заглушили и на аккумуляторах подходили. По словам ветерана: "В ту ночь на море волнение было сильное, ветер завывал - попробуй какой-нибудь посторонний звук с моря услышь. Подобрались - и вперед! Меня всегда в числе первых посылали, ведь главное высадиться, а сзади уже и подкрепление шло. И какой пошел тогда бой! Неприятно об этом говорить, но сколько мы перерезали, перестреляли, перекололи..."
А на одном из островов наши увязли, и вот почему. Фашисты связали воедино две баржи. В первом, внешнем ряду, людей поставили, во втором - животных, а в центре спрятаны были крупнокалиберные пулеметы, техника военная.
С нашего корабля им первый сигнал "остановиться" дают, а они идут. Сигналят ракетой, флажками, семафором - идут. А подошли поближе, они огонь открыли. Тогда одного нашего бойца тяжело ранили.
"Делать нечего, - говорит Геннадий Евстигнеевич, - заходим второй раз и торпеду посылаем. Баржи - в щепки. Заходим в третий - и вторую торпеду туда же: никого в живых не осталось. Причем, если первая торпеда мимо цели пройдет, тебя ещё не расстреляют, а вот ежели второй раз промахнешься, расстреляют обязательно. Скажут: "Ты специально это делаешь".
В сорок пятом мой герой участвовал в освобождении Пруссии, Курляндии. Штурмовал Кенигсберг.
А после 9 мая их отправили в Маньчжурию. На аэродроме близ Кенигсберга погрузили ночью на самолеты дальней авиации. Перелет проходил в обстановке строжайшей секретности - летели только ночью, чтобы не обнаружили, и полпути их сопровождали истребители. Полет длился около 30 часов, и пришлось сделать три посадки для дозаправки. Настроение среди солдат было не очень веселое, говорили: "фашисты не убили - самураи убьют". Геннадий Семенов им доказывал, что мы сами их убьем и домой вернемся.
Они прилетели в Маньчжурию в середине лета 1945 года. Против них была японская армия - одна из лучших армий в мире - и около 11 хорошо укрепленных городов. Каждый город приходилось брать с ожесточенными боями. Огромную работу выполняли минеры - практически вся граница там была окружена тройным кольцом мин. Штурм городов начинался обычно на рассвете, с мощнейшего артиллерийского удара, после которого шла моторизированная пехота. Наша армия наносила такие сокрушительные удары, которых квантунская армия и ожидать не могла.
Так, захватив одиннадцать городов, Советская Армия дошла до Порт-Артура. Когда в 1947 году компания закончилась, всех отправили во Владивосток, а затем- домой.
В Ленинград он вернулся в звании сержанта и с медалями "За отвагу", "За оборону Ленинграда", "За взятие Кенигсберга", "За победу над Германией" и Орденом Славы всех трех степеней. Коллекцию ветерана также украшает неприметный значок в виде дубового листа. Им Геннадия Евстигнеевича наградили в 2005 году, в день 285-летия Сестрорецка, как победителя в номинации "Сестрорецкий Левша".
После войны Геннадий Евстигнеевич работал строителем, был бригадиром, прорабом. Освоил все строительные специальности, но более всего полюбилась работа с металлом. Его руками построены металлические конструкции пансионата "Балтиец", санаториев "Репино" и "Марциальные воды" в Карелии, корпусов здравниц "Сестрорецкий Курорт" и "Черная речка" и многое-многое другое.
В 1971 году он получил звание "Мастер золотые руки" и почетное звание "Заслуженный строитель РСФСР".
Выйдя на пенсию, Геннадий Евстигнеевич превратил свою квартиру в музей и творческую мастерскую.
Больше всего в квартире изделий из металла. Аккуратные деревянные полочки украшает макет памятника городу-герою Ленинграду, готов к выстрелу миниатюрный лафет, в прихожей сияют китайские фонарики, подмигивает вырезанный из оргстекла маяк. А о приходе гостей возвещает корабельный колокол - рында. Но самый дорогой экспонат в домашнем музее - солдатский мундштук. Эту элегантную и необычную вещь Геннадий Евстигнеевич смастерил в самом начале войны из трофейных мыльниц, части сбитого самолета, гильзы, части зубной щетки и части фляжки. Мундштук Геннадий Евстигнеевич хранил всю войну и даже сфотографировался с ним.
А к прошлому новому году он соорудил у себя дома для малышей игрушечную снежную горку с лыжниками, саночниками из папье-маше и макет сказочного города-крепости для детей постарше.

Тимур Белый, РГПУ им. А. И. Герцена