Список текстов

Н. А. ПРОХОРОВ "В суровый час"

БОЙ В ПРЕДПОЛЬЕ

Штаб Красногвардейского укрепленного района выделил нам минометную роту — 188 человек. Следом за минометчиками ночью прибыли 28 кадровых пулеметчиков и 30 артиллеристов.
С одной из групп приехал корреспондент газеты «На защиту Ленинграда» Павел Майский. Поскольку [53] за связь с прессой отвечал непосредственно я, мне и было поручено ввести Майского в курс дела.
Мы сидели в штабе батальона. В соседней комнатке, дверь в которую была открыта, находился Казначеев. На его столе зазвонил телефон. Комиссар поднял трубку и спустя мгновение громко крикнул:
— «Десятого» позовите!.. Доложите обстановку! Я по шифрованным позывным догадался, что он разговаривает с командным пунктом третьей роты.
— Наше боевое охранение вступило в непосредственное соприкосновение с противником на Лужском шоссе. Девятнадцать танков против трех наших орудий и до роты автоматчиков. А ведь у артиллеристов нет никакого пехотного прикрытия! — взволнованно произнес комиссар, выйдя к нам.
Известие о том, что на подступах к Гатчине появился противник, взбудоражило всех. Там, впереди, наши товарищи принимали свой первый бой. И нетрудно было понять тревогу комиссара. Он решил сам отправиться туда, где завязалась схватка с врагом.
Комбата в штабе не было. О своем решении Казначеев сообщил в штаб укрепрайона батальонному комиссару Копенкину и, получив его согласие, распорядился:
— Собрать бойцов комендантского взвода, кто свободен от несения караульной службы,
Через несколько минут перед комиссаром выстроились двенадцать бойцов, вооруженных винтовками и гранатами.
— Захватите пулемет, и быстро в машину, — распорядился комиссар.
Мы с Майским встали рядом с Казначеевым. Он, тотчас угадав, с какой просьбой мы собираемся обратиться к нему, сказал, как отрезал:
— Мы с вами не школьники. Можете отправиться на командный пункт третьей роты, а в предполье — ни шагу. Трогай! — крикнул он шоферу и уже на ходу захлопнул за собой дверцу кабины.
Полуторка, взвихрив пыль, помчалась по улице. На командном пункте третьей роты в деревне Химози нас с Майским встретил командир роты младший лейтенант Николай Ильиченко. Едва поздоровались с ним, как наше внимание привлек протяжный гудок паровоза. Мы оглянулись. По Варшавской железной дороге на всех парах мчался длинный воинский состав. [54] Двери товарных вагонов были раскрыты. Оттуда доносились задорные песни.
— Да ведь там, впереди, бой идет! — воскликнул Ильиченко. — Правда, пока на шоссе, но их танки могли перерезать и железную дорогу. А тут наш эшелон...
Небо наполнилось ревом авиационных моторов, фашистские бомбардировщики налетели на Гатчину. Город, лежавший позади нас, начал заволакиваться клубами дыма.
Самолеты закружились и над районом станции Суйда, куда только что проследовал воинский эшелон. Послышались тяжелые бомбовые разрывы. Именно под эти бомбы, как вскоре выяснилось, и попали бойцы эшелона. Вскоре они стали выходить к нам из лесу в одиночку и небольшими группами.
Первую группу привел невысокий круглолицый старшина. По тому, как аккуратно сидело на нем военное обмундирование, по его выправке можно было определить, что он служит в армии не первый год.
Бойцы тоже были хорошо обмундированы: новые гимнастерки, шинели, за плечами объемистые ранцы, у каждого новая десятизарядная винтовка.
— Где ваши командиры? — спросил Ильиченко.
— Ехали в головном вагоне, а этот вагон вместе с паровозом разнесло в щепки,— ответил старшина.
— А почему эшелон шел днем, а не ночью?
— Это не мое дело, товарищ младший лейтенант. Торопились. Говорили, Луге туго приходится. Мы в Вологде формировались и от нее неслись почти без остановок.
У командного пункта роты остановился грузовик. Мы увидели командира батальона.
Ильиченко доложил Демьянову, что час назад из боевого охранения прибыл связной. В доставленном им донесении от Степаняна говорилось, что танки врага остановлены, гитлеровцы потеряли четыре танка, но бой продолжается. У наших вышло из строя орудие Волкова.
Указывая на солдат из вологодского эшелона, Ильиченко невесело пошутил:
— А это к нам «подкрепление» прибыло... Молодые солдаты растерянно смотрели на нашего комбата.
Демьянов взглянул на старшину: [55]
— Как ваша фамилия?
— Морозов.
— Товарищ Морозов, собирайте бойцов, немедленно окажите помощь раненым, заберите оружие и документы убитых. А я доложу о случившемся командованию.
Далеко идти комбату не пришлось. К нам подкатила легковая машина, и из нее вышел генерал Крылов.
Комбат, вытянувшись в струнку, доложил коменданту укрепрайона о положении в боевом охранении и о разбомбленном эшелоне.
Комендант укрепрайона сердито набросился на комбата:
— Почему солдаты сгрудились вдоль дороги? Ждут, когда снова «ласточки» прилетят? Немедленно рассредоточить и заставить окопаться.
— Товарищ генерал, это не мой батальон...
— Я передаю их в ваше подчинение, комбат. Организуйте с ними оборону на Лужском шоссе у Больших Колпан.
— Товарищ генерал, но у нас основная линия обороны создана перед Малыми Колпанами...
— Вы слышали приказ? Выполняйте. И от Больших Колпан ни на шаг. Запомните: вы лично будете нести ответственность за этот участок обороны.
Крылов, давая понять, что разговор на этом окончен, сел в машину, и «эмка» умчалась.
Демьянов, как можно было судить по выражению его лица, находился в большом смятении от свалившихся на него столь неожиданно новых обязанностей. Перед Большими Колпанами лежало ровное поле, инженерные сооружения здесь совершенно отсутствовали. Предстояло отрыть траншеи, оборудовать позиции для огневых точек. И все это надо было делать спешно, в напряженном ожидании того, что сюда вот-вот нагрянет противник.
Забегая несколько вперед, скажу, что 567 бойцов и младших командиров из вологодского эшелона, влившихся в наш батальон, образцово выполнили приказ, быстро создали у Больших Колпан прочную линию обороны и с честью в течение трех недель отражали здесь яростные атаки врага.
Вместе с бойцами-вологодцами численность нашего отдельного пулеметно-артиллерийского батальона в те [56] дни достигла двух тысяч трехсот человек, и это обстоятельство имело немаловажное значение для укрепления обороны Гатчины.
Весь день 20 августа в окрестностях города гремела артиллерийская стрельба. В воздухе то и дело показывались «мессершмитты» и «хейнкели», тяжелые «юнкерсы». Но бой по-прежнему шел в предполье, не захватывая главной полосы нашей обороны.
Мы с Майским только с наступлением сумерек вернулись в штаб батальона и здесь узнали, что в санчасть доставлены из боевого охранения восемнадцатилетний Володя Хренов, сын командира орудия, и наблюдатель из дзота Волкова Иван Новиков. Комсомольцы наотрез отказались от эвакуации в госпиталь. К счастью, ранения у обоих оказались легкими, и их сочли возможным оставить при нашей санчасти.
Почти одновременно с нами в штаб прибыли Крынкин, Степанян, сандружинницы Тамара Онуфриева и Дуся Чеплюкова. Боевое охранение до конца выполнило свою задачу. Каждый продолжал жить возбуждением своего первого боя, и по коротким рассказам людей мы с корреспондентом Майским восстанавливали детали боя в предполье.
— Я стоял на посту недалеко от шоссейной дороги, — рассказывал Иван Новиков. — Утром по дороге, как и в обычные дни, двигался транспорт. К нам прибыли политрук роты Крынкин и парторг роты Сазонов. Часов в десять в сторону Луги прошла грузовая машина с боеприпасами. Затем на некоторое время шоссе опустело. Но вскоре появились беженцы из села Никольского. Они сообщили, что фашистские танки ворвались в село со стороны поселка Волосово и теперь находятся в Никольском. Командир нашего орудия Волков приказал усилить наблюдение.
Сначала, как рассказывал далее Новиков, он увидел большой конный обоз. Его настигали фашистские танки. Лошади мчались во весь опор. Обоз уже приближался к противотанковому рву, как гитлеровцы открыли по нему пулеметный огонь. Немногим удалось уйти от преследования.
Головные машины врага быстро приближались к нашим позициям. Крынкин, Степанян и командир орудия Волков устроились в окопчике рядом с наблюдателем. Они насчитали девятнадцать вражеских машин. [57]
В эти секунды Крынкин вспомнил о саперах, которые при появлении танков противника должны были взорвать шоссе в проходе между надолбами мощными фугасами. Но саперов у надолб не оказалось. Степанян побежал к сараю, где до этого располагались саперы, но и там их не было. Куда ушли саперы и почему они не предупредили боевое охранение о своем уходе, было неясно.
Почти рядом с сараем стоял хорошо замаскированный танк КВ.
— За нас не беспокойтесь, товарищ политрук. Не подведем, — сказал командир экипажа лейтенант Евдокименко, когда Степанян подбежал к танку.
Под защитой такой грозной машины можно было чувствовать себя уверенно. Но до поры до времени танк не должен был себя обнаруживать.
Наводчик орудия в дзоте Волкова Александр Абросимов держал на прицеле головной фашистский танк, выжидая, когда тот достигнет прохода в надолбах. И когда это произошло, прогрохотал выстрел из дзота. Бронированную машину словно отбросило назад. Черный шлейф дыма вырвался из нее. Артиллеристы с первого выстрела поразили головной танк.
Успех окрылил наших артиллеристов. Но вражеские танки в свою очередь обрушились всей огневой мощью на дзот Волкова. Взрывами снарядов раскидало верхний накат. Взметнулась земля перед самой амбразурой. Щит пушки прикрыл артиллеристов от осколков снаряда, но один из них рикошетом угодил в Новикова.
— Клубы пыли, земли, которая сыпалась на нас, как сквозь решето, с накатов, удушливая гарь, дым — все перемешалось внутри дзота, — рассказывала Дуся Чеплюкова. — И вот в такой обстановке мне пришлось перевязывать Новикова.
Орудие вышло из строя. Над полем боя появились немецкие самолеты. Свыше десяти «юнкерсов» низко прошлись над дзотами, сбросив свой тяжелый смертоносный груз. Только после этого танки снова устремились к проходу. Но тут по врагу ударили орудия из дзотов Кропачева и Хренова. И застыл на шоссе еще один фашистский танк, раскидав разбитые гусеницы.
Приблизительно в километре от позиций ополченцев появились автомашины. Через борта на землю соскакивали автоматчики. [58]
На бреющем полете, стреляя из пулеметов, пронеслись над боевым охранением два «мессершмитта».
Замолчала пушка Кропачева. Только дзот Хренова продолжал держать шоссе под обстрелом.
Гитлеровцы, подтянув пехоту и почувствовав резкое ослабление нашего огня, двинулись вперед. Танки с черными крестами на башнях вновь приближались к проходу между надолбами. Цепь фашистских автоматчиков расползалась по кромке противотанкового рва, обходя гарнизон дзота Волкова. В дзоте на всех имелась одна винтовка и пистолет у Крынкина. Правда, у каждого имелось еще по несколько гранат. В эти минуты они должны были стать главным оружием ополченцев.
— А мы в дзоте Кропачева, — припоминал эти мгновения Степанян, — пытались исправить поврежденный прицел. Но как только немецкие танки пошли в новую атаку, командир крикнул: «Выкатывай орудие на запасную! Бить прямой наводкой!»
Из артиллерийского расчета вместе с командиром орудия осталось четыре человека. Остальные были ранены и находились в специальном укрытии, где их готовила к отправке в тыл Тамара Онуфриева.
Ополченцы выкатили орудие из дзота и, обжигая руки о горячий ствол, устанавливали пушку на открытой площадке.
Выведенное на прямую наводку, орудие открыло беглый огонь. Гитлеровцы, по-видимому, никак не ожидали того, что надолго замолчавшее и, как им думалось, уничтоженное орудие оживет. Танки врага, продолжая двигаться вперед, повели ожесточенную стрельбу по нашему расчету.
В этот критический миг воздух потрясли мощные выстрелы. Это в бой вступил тяжелый танк КВ. Он бил без промаха. С близкой дистанции, почти в упор, наши танкисты расстреляли два передних танка врага, свернув одному из них башню. Еще несколько точных выстрелов, и еще два танка заполыхали перед проходом, лишив остальные машины всякого маневра.
— Это были, наверное, самые напряженные минуты боя, — говорил Иван Сергеевич Крынкин. — Мощный танк КВ представлял грозную силу против средних танков противника, и вступил он в дело как раз тогда, когда наши дзоты по существу были разбиты и не могли уже противостоять танкам. [59]
— Оглушенные, опаленные огнем, черные от пороховой копоти, — продолжал Степанян, — мы все в эти минуты были несказанно обрадованы появлением комиссара Казначеева. Я доложил, что у нас все пока в порядке, убитых нет. Филипп Иванович некоторое время вел наблюдение за полем боя. Вражеские танки, потеряв, очевидно, всякую надежду прорваться по Лужскому шоссе в Гатчину, свернули с шоссейной дороги налево и двинулись вдоль противотанкового рва по овсяному полю к деревне Черницы.
Мы ждали распоряжений комиссара, как вдруг у дзота Волкова затрещали автоматные очереди, раздались взрывы гранат. Группа немецких автоматчиков со стороны противотанкового рва устремилась к дзоту. Не было сомнения, что противник решил окружить и уничтожить дзот. Комиссар сказал, что с бойцами комендантского взвода пойдет на выручку орудийному расчету, и тут же побежал вдоль шоссе по глубокой канаве в сторону деревни, туда, где его ждали прибывшие с ним бойцы.
— Нас, находящихся в дзоте Волкова, выручил именно комиссар, — сказал Крынкин. — Он со своей группой зашел в тыл гитлеровцам и от противотанкового рва внезапно ударил по ним. Автоматчики с большими потерями откатились от нашего дзота. Мы воспользовались этим и соединились с расчетом Кропачева. Думали, что и комиссар появится здесь скоро, но вся его группа словно в воду канула.
Ночь в штабе батальона прошла в тревоге. Наши разведчики, которыми командовал теперь Андрей Григорин, проникли в противотанковый ров, где, по словам Крынкина, комиссар принял бой с фашистскими автоматчиками, но никаких следов обнаружить не удалось.
Поиски продолжались, как вдруг, уже под самое утро, мы услышали скрип телеги и голос... Казначеева:
— Ты куда меня привез? Я же велел ехать к штабу! Лена Глущенко первой бросилась на улицу. Вслед за ней выскочили мы с Майским. Комиссар Казначеев лежал на телеге. Он был ранен в ногу. Старший врач Вера Шафрановская осмотрела рану и приказала Глущенко:
— Собирайтесь! Будете сопровождать комиссара до госпиталя. [60]
— Никакого госпиталя! — резко произнес Казначеев.
— Но с момента ранения прошло, как вы сами говорите, шестнадцать часов, с этим шутить нельзя.
Комиссар был бледен. Вероятно, он потерял немало крови. И старший врач была права, настаивая на срочной госпитализации.
Казначеев хотел увидеть командира батальона, но ему доложили, что комбат по личному приказу коменданта укрепрайона находится на Лужском шоссе, организуя оборону в деревне Большие Колпаны.
— Сейчас уеду в госпиталь, — сказал Казначеев начальнику штаба, — вернусь скоро, а пока передайте Демьянову: пусть требует от коменданта укрепрайона пехотного прикрытия для всех артиллерийских расчетов. Передайте ему также, что орудие от села Воскресенского перебазировано в деревню Пижма по моему приказанию.
Пока вызывали машину и готовили комиссара к отправке в госпиталь, мы узнали от него почти все, что случилось с его группой на Лужском шоссе. А потом мы беседовали с ополченцем Сидоровым, который доставил Казначеева в санчасть. Он охотно дополнил рассказ комиссара и сообщил, что вместе с комиссаром вышли еще два бойца, которые находятся в расположении второй роты.
Не задерживаясь, я с корреспондентом газеты отправился на командный пункт второй роты. Здесь мы и встретились с наводчиком орудия Константином Омельянчуком. И нам удалось подробно записать рассказ еще одного непосредственного участника Событий. В конце концов вырисовывалась яркая картина всего, что произошло с комиссаром и его отрядом.
Когда Казначеев на Лужском шоссе увидел, что гитлеровские автоматчики обходят дзот Волкова двумя большими группами, он понял, что атаковать фашистов напрямик с десятком бойцов бессмысленно. Надо было попытаться незаметно обойти врага. И тогда он возвратился от дзота Кропачева к грузовой машине, приказал шоферу Кондакову свернуть с шоссе на узкий проселок и ехать к деревне Большая Вопша, стоявшей неподалеку.
Перед Большой Вопшей машина остановилась, и четыре ополченца ушли вперед, чтобы разведать, нет ли [61] врага в самой деревне. Разведчики не возвращались, а медлить было нельзя.
Грузовик на большой скорости промчался через деревню и остановился на ее южной окраине у самого противотанкового рва. Ополченцы сняли с машины станковый пулемет. Неожиданно от крайнего дома хлестнули автоматные очереди. Машина вспыхнула, как факел. Казначеев скатился на дно глубокого рва. Он был ранен в левую ногу.
По-видимому, в деревне была устроена засада, в которую угодили посланные в разведку ополченцы, не успев дать сигнала.
Комиссар принял решение не отвечать на огонь автоматчиков, засевших в деревне, а спешить на выручку дзоту Волкова. Пуля, очевидно, не затронула кость, он мог двигаться сам. Ополченцы быстро добрались до изгиба рва, откуда открывался вид на Лужское шоссе. До дзота Волкова оставалось метров двести. Совсем рядом с ним лежала на земле цепь автоматчиков. Значит, наши еще держались.
Ополченцы вскарабкались на гребень рва. Пулеметчик Егоров установил пулемет в неглубокой выемке. Связист Косарев подтащил две коробки с пулеметными лентами.
Вражеские автоматчики в эту минуту кинулись в атаку на дзот Волкова. От дзота навстречу им полетели гранаты.
Пожилой ополченец Егоров был оружейным мастером и недаром считался самым опытным и метким стрелком. Ровная, длинная пулеметная очередь прошила цепь гитлеровских автоматчиков. Они не сразу сообразили, что огонь по ним ведется из их тыла, за который они не беспокоились. Но когда ткнулся в землю один, другой, третий, фашисты почуяли недоброе и опять залегли. Но Егоров теперь бил короткими очередями из пулемета по тем, кто пытался отползти от дзота к противотанковому рву. Необходимо было отвлечь врагов на себя и тем самым дать возможность артиллеристам Волкова вырваться из вражеских клещей.
Комиссар успел заметить, как артиллеристы перевалили за грядку валунов, неся на руках кого-то из своих товарищей. Теперь они были в безопасности.
В этот момент немецкие танкисты, не обращая никакого внимания на положение, в котором оказалась [62] их пехота, начали вдруг разворачивать свои машины и съезжать с шоссе на проселочную дорогу. Танки направлялись в сторону станции Суйда и деревни Новокузнецово. Но там тоже были своевременно выставлены наши артиллерийские расчеты.
Автоматчики определили, откуда так неожиданно был открыт по ним пулеметный огонь, остановивший их атаку на окруженный почти со всех сторон и, по существу, безоружный дзот.
Сотни пуль вспарывали землю перед пулеметом Егорова. Он решил попытаться переменить позицию и чуть-чуть приподнялся над выемкой. Эта секунда стала для бойца роковой. Егоров упал мертвым.
Стоило смолкнуть пулемету, как фашисты перебежками начали быстро приближаться к ополченцам, затем все разом поднялись в полный рост и, ведя непрерывный огонь, пошли в атаку.
Комиссар метнулся к пулемету. Но за пулеметом уже лежал связист Косарев. Он ударил по гитлеровцам частыми короткими очередями. Казначеев схватил лежавшую рядом с Косаревым винтовку и, поймав на мушку одного из атакующих, нажал спусковой крючок.
Ополченцы пустили в ход гранаты. Фашисты залегли.
Неожиданно автоматы застучали с той стороны, откуда двадцать минут назад пришла сюда группа Казначеева.
От Большой Вопши, не таясь, шагало полтора десятка гитлеровцев.
Погиб Косарев. Казначеев сам развернул пулемет, быстро заправил ленту в приемник.
Первая же очередь скосила цепь немцев.
Комиссар оглянулся. К нему подполз молодой ополченец Сидоров.
В живых остались они вдвоем. Прямой путь к своим, в сторону Гатчины, был отрезан, и комиссар решил углубиться в лес, а затем двигаться в направлении станции Суйда, где находились наши артиллерийские расчеты. Вскоре они с Сидоровым услышали артиллерийскую перестрелку в районе Новокузнецова. Бой, чувствовалось, был ожесточенным. В небе кружились вражеские самолеты.
Минут через сорок после того, как затихла пальба, комиссар с Сидоровым подошли к овсяному полю и [63] сквозь мелкий кустарник увидели шесть горящих немецких танков. Наша пушка подстерегла их на узком проселке. Немецкие танки, зажатые с двух сторон болотистыми низинами, не могли произвести маневра, не вырвавшись на простор поля. И артиллеристы-ополченцы, судя по всему, умело использовали это обстоятельство
Лишь седьмой вражеской машине удалось прорваться к позициям артиллерийского расчета. Пушка была вдавлена в землю. Рядом с ней лежали тела погибших бойцов. Ополченцы до последней секунды выполняли свой долг.
Казначеев насчитал вокруг пять воронок от бомб. Значит, именно здесь пришлось вмешаться в бой вражеской авиации.
Опираясь на сук, подобранный в лесу, комиссар прошел метров двести до опушки и опустился на старый пень. Левая нога совсем отказывала. С момента ранения прошло уже около трех часов, а рана не была еще перевязана. Молодой боец попытался стянуть с ноги окровавленный сапог. Но голенище разбухло от крови. Оставалось разрезать его, но ни у комиссара, ни у его спутника не оказалось ножа.
Вот здесь к ним и вышли два ополченца — наводчик орудия Константин Омельянчук и подносчик снарядов Леонид Александров.
То, что они рассказали комиссару, Омельянчук в подробностях пересказал и нам.
— Нашим орудийным расчетом командовал член партии, участник гражданской войны Василий Ефимович Финогенов, — говорил он. — Восемнадцатого августа орудие было выведено на прикрытие дороги, которая вела от села Никольского к станции Суйда, Мы оборудовали площадку в овсяном поле, прикрыли орудие стожком сена. Утром двадцатого продолжали рыть окопы, ниши для снарядов, соорудили из березовых веток шалаш недалеко от огневой позиции. Никто не мог подумать, что с часу на час нам придется принять неравный бой с фашистскими танками. Услышали гул моторов. Он с каждой минутой нарастал. Мы немедленно изготовились к бою. Фашисты, видимо, не думали здесь, в овсяном поле, встретиться с нашим противотанковым полковым орудием. Люки танков были открыты. Гитлеровцы, высунувшись, смотрели по сторонам. Стожок сена в поле ничем не привлек их вни-[64]мания. И когда танки стали выходить из леса, наш командир подал команду: «По головному бронебойным!»
— Танк был подбит с первого выстрела, — рассказывал наводчик. — Машины шли друг за другом почти вплотную. Секунды, и запылали еще два танка. Остальные попятились, но нам удалось подбить еще один танк. Тут вот над полем и закружились самолеты. От взрыва бомбы взлетел на воздух наш шалаш. Командир орудия Финогенов, бойцы Степан Желудев, Павел Щербаков, Сергей Фадеев погибли. Подносчика снарядов Леню Александрова засыпало землей. Я бросился к нему, помог ему подняться на ноги, и мы сразу снова встали у орудия. На нас шел танк. Но я и на этот раз не промахнулся. Снаряд разворотил гусеницу танка. Вторым снарядом мы угодили в моторную часть, и танк вспыхнул. И откуда у нас взялись силы, номы еще одну машину подбили. После этого над нами снова появились самолеты. Взрывом нашу пушку перевернуло вверх колесами. Меня и Леонида отбросило от орудия. Я лежал оглушенный, засыпанный землей. Леонид оттащил меня в сторону, в лес...
Через несколько дней бойцы нашего батальона с гордостью читали в газете «На защиту Ленинграда» рассказ о мужестве и стойкости этого артиллерийского расчета. «Железную выдержку, стойкость, высокое мастерство проявили сыны Ленинграда — командир Финогенов, помощник машиниста железнодорожных мастерских Константин Омельянчук, его боевые друзья — комсомольцы «Теплостроя» тов. Желудев и тов. Александров...»
Двое бойцов уцелело в этом неравном поединке с танками врага. А дальше дело было так. В лесу они встретились с комиссаром. Подхватив Казначеева под руки, ополченцы устремились к железной дороге. Недалеко от Суйды они увидели застывший на месте длинный состав, а возле вагонов вражеских автоматчиков. Ополченцы вновь углубились в лес и перебрались через железнодорожное полотно уже в другом месте, а потом вышли к селу Воскресенскому.
На окраине села стояли два орудия. Гитлеровцы тут пока не показывались. Артиллеристы были готовы встретить врага. Но оба расчета не были обеспечены пехотным прикрытием, и комиссар по опыту первого боя на Лужском шоссе и в овсяном поле быстро пред-[65]ставил, чем это может закончиться. Он приказал артиллеристам отойти и занять новые позиции на северной окраине деревни Пижма, где проходила линия обороны первой роты.
Кто-то из артиллеристов вспомнил, что в колхозе еще днем работал трактор. Послали двух бойцов в разведку. Не прошло и часа, как мощный трактор подкатил к позициям артиллеристов и взял одно из орудий на прицеп.
На передислокацию ушло несколько часов. И все это время раненый комиссар находился среди артиллеристов. Ему хотелось лично убедиться в том, что орудия на новом месте получат надежное прикрытие. Нельзя позволить гитлеровцам беспрепятственно блокировать наши доты и дзоты.
Таков был первый урок, вынесенный из боя на Лужском шоссе. Враг пользовался несогласованностью в наших действиях. Она была ничуть не меньшим злом, чем недостаток в вооружении. Получалось так, что мы плохо использовали даже то, что имели. Артиллерийские расчеты, которые могли нанести врагу большие потери и отстоять свои рубежи, вынуждены были вступать в бой не только с танками, но даже с вражескими автоматчиками, проникающими на флангах, в никем не контролируемые бреши в нашей обороне.

наверх

Список текстов

Главная страница