Список текстов

Н. А. ПРОХОРОВ "В суровый час"

СНОВА НА ЛИНИИ ОГНЯ

Первым, кого мы встретили у входа в здание, на которое указал нам дядя Саша, был Русанов.
— А я, грешным делом, подумал, что пропал наш политрук, — сказал он, обнимая меня. — Лошадь твоя прискакала, а тебя нет...
— Как прискакала?! — изумился я.
— Очень просто, через реку Ижору вместе с бойцами вплавь перебралась, затем ее пришлось использовать в упряжке, раненых вывозила. И, представь себе, чемодан твой при ней! — Александр Яковлевич рассмеялся. — Умнейшее животное!
Да, это была для меня приятная новость. Так и подмывало тотчас увидеть свою вороную и по-солдатски сказать ей: «Спасибо за верность!»
Русанов распахнул дверь в просторное помещение, предназначавшееся, по всей вероятности, для будущего магазина. Нас с Васильевым моментально обступили сандружинницы и радистки. Девушки беспокоились за судьбу своих подруг. Среди них не было Ани Буяновой, Клавы Федоровой, Вали Ульяновой, Лиды Червяковой, военфельдшеров Тамары Кибкало и Тамары Онуфриевой.
Старшая радистка Нина Трофимова спрашивала меня, не видел ли я перед отходом из Гатчины Веру Лучинину и Тамару Тюленеву. Не вышли из Гатчины также Галя Свиридова, Надя Морозова, Тамара Иванова, Тамара Садовникова, Валя Кузьмина, Нина Голдобина и Анна Ефремова.
Среди сандружинниц я увидел Нину Зубкову, Шуру Соколову.
— Как вам удалось из Большой Загвоздки вырваться? — спросил я Зубкову, которую бойцы второй роты за веселый нрав и небольшой рост звали Чижиком.
— Лучше не спрашивайте об этом, товарищ политрук, — устало махнула она рукой. — Мы с Шурой и сами не верим, что оказались здесь.
Возле окна сидели старший врач санчасти Вера Шафрановская, врач Ирина Юкавская, сандружинницы Елена Глушенко и Мария Андреева.
Юкавская сообщила мне, что получивший тяжелое ранение комбат Демьянов не скоро вернется в строй. В госпиталь отправлен и комиссар Казначеев. [144]
— Да, герой наш комиссар! — заметила Вера Шафрановская. — С таким ранением ноги отказаться от эвакуации и с батальоном совершить путь от Гатчины до Ленинграда!..
Я узнал, что батальоном теперь командует бывший начальник штаба старший лейтенант Григорий Абрамович Бохман. Помощником командира батальона стал начальник артснабжения Игорь Михайлович Топилин. Помощник командира по разведке Александр Яковлевич Русанов был назначен начальником штаба.
Топилин в дни отхода бойцов из Гатчины многое сделал для того, чтобы собрать и сохранить ядро батальона. В Гатчине я видел его последний раз утром 11 сентября. Топилин уезжал в Пулково. В машине лежали раненые. Обратно Игорь Михайлович должен был привезти боеприпасы. Но еще днем обратный путь закрыли вражеские танки, прорвавшиеся от Красного Села.
Утром 12 сентября Топилин предпринял отчаянную попытку прорваться сквозь вражеские заслоны в Гатчину. Но проскочить по шоссе, несмотря на все старания, не удалось. Пришлось возвратиться в Пулково. Здесь Игорь Михайлович дождался подхода тыловых служб батальона и затем четверо суток собирал всех, кто выходил из-под Гатчины.
Новый командир батальона поручил мне выехать на пересыльный пункт, расположенный в доме № 90 по набережной реки Фонтанки. Туда прибывали выходившие из окружения бойцы и командиры. Я разыскал более ста ополченцев нашего батальона. Велика была их радость, когда они узнали, что могут вернуться в свою часть.
Мы ждали подхода разведчиков из отряда политрука Андрея Григорина и тех, кто оставался в Малых Колпанах и в деревне Химози. Но их не было.
Наступило утро 18 сентября. Прошло целых пять суток с того дня, как мы оставили Гатчину. Что случилось за это время с нашими товарищами? Эта мысль не давала нам покоя.
Очень переживала за свою третью роту сандружинница Маша Андреева. 12 сентября она отвозила раненых в санчасть и в тот день не успела вернуться в распоряжение своей роты. И теперь ее не оставляло тягостное ощущение вины перед оставшимися в окружении бойцами. [145]
В послеобеденный час мы сидели с ней на скамейке перед входом в здание. Вдруг Маша радостно вскрикнула. К нашему дому подходила большая группа бойцов. Впереди шагал политрук третьей роты Иван Сергеевич Крынкин.
— Вот, принимайте на все виды довольствия семьдесят четыре человека! — проговорил он.
Дальнейшие события походили на радостный сон. Не успели мы как следует наговориться с Крынкиным, как прибыли еще 57 человек. Эту группу ополченцев вывел из окружения политрук второй роты Василий Косарев и политрук первой роты Евгений Поташов. А чуть позже мы встречали третий отряд, состоящий из 42 бойцов. Его возглавляли старшина Гавриил Яковлевич Трофимченко и Владимир Горстин.
Я старался не пропустить ни единого слова, слушая рассказы товарищей, записывал в свой блокнот все. Это помогло мне воссоздать полную картину последнего героического боя 13 сентября на Лужском шоссе, в Малых Колпанах и в деревне Химози.
Дорого обошлись врагу попытки овладеть этими опорными пунктами нашей третьей роты. Ополченцы, не получив 12 сентября приказа об отходе, стояли крепко, несмотря на то что к вечеру немцы зашли им в тыл.
Секретарь партбюро батальона Николай Харитонович Митьковец и сопровождающий его связной третьей роты в густом тумане благополучно вышли к гатчинской товарной станции и к утру 13 сентября добрались до Малых Колпан. Их встретил политрук Крынкин.
— Приказано отступать, Иван Сергеевич, — передал приказ комбата Митьковец и объяснил сложившуюся вокруг Гатчины обстановку.
Вскоре к доту, который находился возле шоссе у Малых Колпан, стали подходить бойцы со всех огневых точек. Первыми пришли артиллеристы из дотов Астахова и Васильева. Астахов сообщил горькую весть: фашистские автоматчики уничтожили дот на правом фланге, где командиром расчета был Гуревич. Окруженные артиллеристы бились до последнего. Никто не сдался врагу.
В Малых Колпанах после выхода из строя всей техники в дотах Митьковец отдал приказ: вдоль озера, по проселочной дороге выйти к деревне Химози и соеди[146]ниться со второй половиной роты, чтобы сообща искать пути отхода.
Густой туман позволил ополченцам покинуть Малые Колпаны незаметно для врага. До Химози свыше восьмидесяти ополченцев добрались без потерь.
Здесь на утро 13 сентября насчитывалось около трехсот ополченцев, которые заняли круговую оборону.
Крынкин рассказывал:
— Нам удалось провести партийное собрание трех рот, на котором было решено, учитывая серьезность обстановки, создать своеобразный «революционно-военный совет», в который вошли Митьковец, командир третьей роты Николай Ильиченко, парторг роты Петр Степанович Сазонов, политрук минометной роты Иван Галицкий и секретарь комсомольской организации батальона Вениамин Лифшиц.
— Нам надо продержаться еще один день, а вечером начать пробираться на Пушкин и на Пулково, — высказал свое предложение на совете Митьковец. Николая Харитоновича поддержали единогласно. Совещание в командирской землянке еще продолжалось, когда в той стороне, где стоял дот Горстина, разразилась стрельба. Вскоре на деревню обрушился шквал артиллерийского и минометного огня. Солнце в небе заслонили бомбардировщики.
Так начался в Химози день 13 сентября.
Деревня стала для гитлеровцев бельмом на глазу. Высота, на которой она стояла, позволяла ополченцам держать под контролем всю окружающую местность, включая и главные магистрали — Варшавскую железную дорогу и Лужское шоссе. Гитлеровцев бесило, что они застряли здесь и никак не могли двинуться вперед, на поддержку тем, кто уже почти достиг Пулкова. Несколько десятков русских солдат, засевших в бетонных бункерах, упрямо не желали покориться.
Атака следовала за атакой, а результата не было. Артиллеристам несколько раз приходилось покидать доты и отбиваться винтовками и гранатами от наседавших автоматчиков. Трупами фашистов были буквально устланы все склоны высоты. Позиции артпульбатовцев оставались неприступными.
Продлись бой еще три-четыре часа, и тогда у ополченцев не оказалось бы боеприпасов. Иссякали и физические силы. Положение было тяжелым. Но осен[147]ний день кончился. Наступала темнота. Она была сейчас союзницей ополченцев.
Стрельба повсюду смолкала. Только у дота Горстина еще слышались выстрелы. Этот дот причинил гитлеровцам, пытавшимся продвинуться по Лужскому шоссе, огромнейший урон. Не уничтожив его, враг не мог расчистить шоссе от разбитых танков и машин для движения своей техники. Вот почему фашисты не оставляли его в покое. Весь день по доту били пушки.
С наступлением сумерек по стенам дота опять забарабанили немецкие пули. Перед вражескими солдатами, очевидно, была поставлена задача блокировать нашу огневую точку под покровом темноты. Автоматчикам удалось подобраться к доту почти вплотную. Тогда командир отдал расчету приказ отходить.
Артиллеристы вынули клиновый затвор пушки, отвернули окуляр перископа, распределили между собой оставшиеся патроны и гранаты и, открыв бронированную дверь, вышли в узкую траншею, по которой к командному пункту роты тянулся телефонный провод.
Пройдя по траншее метров двести, расчет Горстина соединился с группой ополченцев во главе с Трофимченко.
— На западной окраине немцы, — сказал Трофимченко, — нам надо пробиться, три наших группы уже покинули деревню.
Скрытно, огородами и задворками, приблизившись к гитлеровцам, окопавшимся на околице, ополченцы пустили в ход гранаты и с криками «Ура!» устремились вперед. Фашисты явно не ожидали этой ночной атаки. Наши бойцы без потерь достигли южной окраины деревни, откуда было рукой подать до леса. Здесь находился дот Всеволода Красногородского. Сейчас он пустовал. Трофимченко приказал занять оборону вокруг него. Требовалось проверить путь отхода через лес. На разведку ушел сержант Зощенко.
Одновременно Трофимченко велел нескольким бойцам обследовать ближайшие доты и окраину деревни. Надо было посмотреть, не остался ли случайно здесь кто-нибудь из раненых.
Скоро все снова были в сборе. Возвратился из разведки Зощенко и сообщил, что немецких постов в лесу нет. [148]
Последний отряд ополченцев скрытно покинул Химози.
Группа, возглавляемая Крынкиным, в пути отклонилась в сторону станции Сусанино на Витебской железной дороге. Все деревни в этом районе были заняты немцами. По дорогам сновали мотоциклисты, ходили патрули. Выручил ополченцев старик крестьянин по фамилии Виролайнен. Одному ему известной тропкой, затерявшейся в болотистых мшарах, молчаливый финн, рискуя своей жизнью, вывел наших бойцов к Павловскому лесопарку.
Отряд Трофимченко и Горстина отходил лесом через Пижму на Сусанино и появился в Пушкине буквально за полчаса до того, как наши войска оставили город.
Четверо суток пробиралась по лесным зарослям группа Косарева и Поташова. Трижды столкнувшись с засадами врага, пробивая себе дорогу гранатами и штыками, ополченцы пересекли наконец линию фронта и вышли к поселку Шушары.
Итак, три большие группы бойцов 18 сентября снова влились в состав своего родного батальона. Правда, мы еще ничего не знали о судьбе четвертой группы, вместе с которой уходили из Химози Николай Харитонович Митьковец, командир третьей роты Ильиченко и Петр Степанович Сазонов. Но теперь после радостной встречи с прорвавшимися из окружения товарищами мы твердо верили в то, что не сегодня-завтра к нам подойдет и эта группа.
Никаких сведений пока не было и об отряде разведчиков Андрея Григорина, прикрывавшем наш отход из Гатчины и, бесспорно, сыгравшем решающую роль в обеспечении отхода батальона. Что стало с отрядом разведчиков Григорина и с ним самим, оставалось для нас загадкой. Из тридцати шести бойцов, входивших в его отряд, не вернулся ни один. О том, что разведчики геройски выполнили боевую задачу, мы поняли еще тогда, когда утром 13 сентября отходили из Гатчины. До самой реки Ижоры нас не преследовали ни танки, ни мотопехота противника.
Пропали без вести во время отхода помощник начальника штаба Вениамин Айдикович Маринов, помощник командира батальона по артиллерии Михаил Кириллович Карякин, помощник начальника артснабжения Василий Тимофеевич Журавлев, командир чет[149]вертой роты Адам Евдокимович Трофимчук и заместитель политрука роты Сергей Дмитриевич Монахов, комсорг батальона Вениамин Лифшиц и начальник связи батальона Владимир Александрович Капорский.
В Ленинграде на 21 сентября собралось свыше пятисот бойцов батальона. Узнав об удачном выходе ополченцев из Малых Колпан и Химози, не улежал в госпитале Казначеев. Он появился, хромая, опираясь на трость, рано утром, крепко расцеловал Крынкина, Косарева, Поташова, Трофимченко, Горстина.
К общей нашей радости из госпиталя досрочно выписался командир первой роты Даниил Косарев. Он пришел похудевший, бледный, но с прежней улыбкой на лице. За доблесть и мужество в боях под Гатчиной он был представлен к ордену Красного Знамени.
Обязанности командира третьей роты стал исполнять политрук Иван Сергеевич Крынкин. За смелые решительные действия в гатчинских боях командование батальона представило его к ордену Красной Звезды. Политрук Степан Михайлович Степанян был представлен к медали «За отвагу», а отважная радистка Аня Сахоненко — к медали «За боевые заслуги».
Комбат, комиссар, начальник штаба день и ночь занимались неотложными организационными делами. Были вновь сформированы роты и подразделения. Снова стали политруками рот Василий Косарев и Евгений Поташов, проявившие себя в первых боях умелыми политическими воспитателями и организаторами. Меня назначили политруком четвертой роты.
Большую инициативу и изобретательность проявили в эти дни работники штаба и тыла. Они сумели в тяжелой обстановке сохранить все дела и документы личного состава части, а теперь прилагали немало усилий, чтобы обеспечить батальон необходимым вооружением и боеприпасами. Особенно энергично действовали Игорь Михайлович Топилин, Александр Яковлевич Русанов, заместитель комбата по тылу Лев Михайлович Шейдлин, начальник продовольственной части Николай Иванович Деюс, заведующий делопроизводством штаба Семен Яковлевич Розенцвейг.
Появились винтовки и боеприпасы, шинели и новое обмундирование, походные кухни и транспорт.
В батальоне прошли открытые партийные и комсомольские собрания. Ополченцы были готовы снова [150] идти в бой. Все горели желанием отстоять от фашистского нашествия Ленинград и отомстить врагу за погибших боевых друзей.
Мы с нетерпением ждали приказа. Но произошли события, которые заставили всех нас изрядно поволноваться.
23 сентября приказом по Ленинградскому фронту все ополченские соединения преобразовывались в кадровые. Они получали новую нумерацию и должны были пройти довольно сложный процесс переукомплектовки.
Подлежал расформированию и наш батальон. Весь личный состав передавался в резерв 42-й армии для пополнения различных частей.
Для нас это был жестокий удар. Распадалась наша боевая семья, которая уже вновь обрела свою силу.
Волновались и переживали мы все, но больше других, пожалуй, комиссар. Сколько забот и труда было отдано боевой выучке батальона, сплочению людей, воспитанию в каждом бойце чувства товарищеского локтя, взаимовыручке в боевых схватках с врагом!.. И вот теперь нам всем предстояло расстаться друг с другом.
— Надо немедленно связаться с нашим райкомом партии, с Николаем Васильевичем Лизуновым! — сказал комиссар на совещании командного состава батальона.
В Куйбышевский райком партии от нас пошла машина со связным, который вез первому секретарю донесение.
Николай Васильевич Лизунов появился в нашем расположении через час.
— Мы сохранили знамя батальона. Целы все дела и документы личного и командного состава, в сохранности батальонная печать, но главное — люди снова в сборе, свыше пятисот бойцов. И какие люди! Они прошли суровое испытание. Каждый теперь будет драться за троих. Мы сейчас готовы выполнить любую боевую задачу. Нельзя расформировывать батальон! — взволнованно убеждал Казначеев.
Секретарь райкома выслушал командира, начальника штаба, затем побеседовал с ополченцами.
— Вижу, сам убедился: батальон должен жить, — сказал он, собираясь уезжать. — И хотя приказы, говорят, не обсуждают, буду за батальон бороться. [151]

<...>

Автобусы движутся по шоссе вдоль железной дороги на Пушкин. Дубовая аллея. Среди молодых деревьев вдруг вижу срезанный снарядом ствол старого дуба, упрямо обрастающий молодыми ветками. Жизнь берет свое!
Где-то здесь группа выходивших из вражеского окружения ополченцев, в которой были Митьковец, Ильиченко и Сазонов, наткнулась на фашистов...
Трое наших однополчан — Тамара Кибкало, Тамара Колокольчикова и Владимир Захарчук, входившие в эту группу, сегодня среди нас. Они, дополняя друг друга, восстановили события трагических дней.
— Наш отряд — свыше сорока бойцов — вышел в город Павловск, — рассказывает военфельдшер Тамара Кибкало. — Усталые, голодные, мы вынуждены были сделать привал в парке, куда к этому времени вышло много бойцов и командиров из окружения из-под Луги. Нам показалось, что среди своих мы в безопасности. Однако рано утром 17 сентября нас неожиданно окружили вражеские автоматчики. Мы приняли бой. На моих глазах погиб парторг третьей роты Петр Степанович Сазонов. Я была тяжело контужена и в бессознательном состоянии осталась на поле боя. Вечером меня подобрала местная жительница...
Разведчик третьей роты Владимир Захарчук дополнил:
— Мне и некоторым бойцам из нашей группы, а также командиру роты Николаю Ильиченко и парторгу [197] батальона Митьковцу, который был ранен в голову, удалось вырваться из огневого кольца. Мы оказались на окраине города и укрылись в сарае, где решили выждать до ночи и выходить к своим. Однако нас обнаружили. Сарай был окружен вражескими автоматчиками, и мы все оказались в плену.
На второй день в полевом лагере первым погиб наш командир роты Николай Ильиченко, а под вечер во время перегона военнопленных прямо на дороге конвоиры убили Николая Харитоновича Митьковца...[198]

наверх

Список текстов

Главная страница