"Цитадель под Ленинградом"
Л. С. ШМЕЛЕВ,
подполковник в отставке, председатель совета ветеранов 2-й гвардейской дивизии
народного ополчения
Обстановка на 1 сентября;
"Катюши" под Гатчиной;
Отступление
СЛОВО О ТРУБАЧЕВЕ
Осень в Южном Приладожье сырая. Частые осенние дожди словно оплакивают бесчисленные
обелиски и мемориалы погибшим за Ленинград. Особенно обильными осадки были в
46-ю годовщину начала боев за верховье Невы.[61]
...Пять автобусов идут по новому участку шоссе на Марьино через недавно открытый
Ладожский мост, в левобережном пандусе которого развернута диорама «Прорыв блокады
Ленинграда». По обеим сторонам дороги мокрый подлесок, напоенные влагой участки
пригородных совхозных полей.
Девушка-экскурсовод через микрофон с уверенностью очевидца давних событий повествует
о «сплошных боях наших войск в 1941—1944 годах», перечисляет номера полков и
дивизий, «отчаянно дравшихся за каждую пядь нашей земли». А мы, участники этих
сражений, притихшие, удивленные, смотрим через окна автобуса, и каждый спрашивает
себя: «Неужели это я здесь почти полвека назад ложился под снарядами в сплошную
грязь, поднимался и бежал на штурм укреплений врага под бомбежкой и пулеметным
обстрелом? Мало же нас осталось, если уместились в пяти автобусах».
Знаю по себе: первое, что участник сражения хочет сделать по выходе из машины,
— это найти что-либо знакомое, оставшееся в памяти от тех времен. Нас ведут
асфальтированной пешеходной дорожкой. Асфальт кончается, и мы у ничем не огороженного
обрыва. Внизу на значительной глубине плещутся темные волны Невы. По левой стороне
крутого берега, если изловчиться, чтобы не упасть, можно видеть черные дыры,
похожие на ласточкины гнезда, — наше фронтовое жилье.
— А как же вы забирались в убежища? — это детские голоса.
Вспоминая прошлое кровавого «пятачка», мы и не заметили, как к нам пристроилась
стайка школьников, очевидно, из города Кировска. Чтобы ответить на вопрос, мы
еще раз бросили взгляды вниз и с удивлением обнаружили, что там нет былой песчаной
отмели. А ведь именно по ней в сентябре 1941 года мы пробегали, поднимались
к норам. Даже медицинский пункт здесь располагался, и десятки раненых порой
лежали прямо на песке под спасительной высотой берега. Теперь же тут глубокая
вода. Может быть, за 46 лет в Ладоге стало больше воды, или новая плотина, построенная
в Финском заливе, подняла уровень Невы на всем ее протяжении?..
...Для каждого участника боев в верховьях Невы осталась в памяти своя Дубровка.
У одних это первый ночной бросок на левый берег, только что занятый противником,
другие помнят беспрерывное форсирование[62] широкой реки под лавиной огня —
этакая бесконечная толчея массы людей у обреза воды на открытой местности под
прицелом разных видов оружия оккупантов. Для тех же, кому «повезло» оказаться
на «пятачке», ощущение фантастической действительности: все выжжено, масса людей,
живых и мертвых, которые говорят почему-то шепотом, снуют по песчаному откосу
под защитой высокого, крутого обрыва и ищут своих «земляков». Но все это в далеком
прошлом. А сейчас...
Сейчас совершенно неузнаваемый ландшафт и сверлящая голову мысль о том, что
пройдет еще десяток лет, и уйдут в мир иной свидетели тех трагических событий.
Уйдут все. Именно сознание такой перспективы заставляет искать встречи с боевыми
товарищами, добывать документы, подтверждающие те или иные факты, подробности
и детали военного лихолетья. Возникает желание рассказать о нашем командире,
который вел нас многими фронтовыми дорогами и которому, может быть, многие обязаны
тем, что уцелели... Итак, слово о командире 2-й гвардейской дивизии народного
ополчения Герое Советского Союза полковнике Василии Алексеевиче Трубачеве.
Уроженец Нижнего Новгорода, Трубачев 17-летним подростком принимал участие в
боях против белых на Царицынском фронте в 1919 году. Потом были годы службы
в Красной Армии, нелегкие ступени командирской лестницы. В 1929 году — участие
в боях на КВЖД, в 1939-м — Монголия, Халхин-Гол, потом поход на Западную Украину,
война с Финляндией.
До Великой Отечественной войны успел окончить Военную академию имени М. Ф. Фрунзе
в Москве и получить назначение на должность командира 461-го стрелкового полка
142-й стрелковой дивизии. 1 июля 1941 года эта дивизия, находившаяся севернее
Ладожского озера, оказалась на острие удара превосходящих сил противника. Для
дивизии создалась реальная угроза полного окружения и уничтожения противником.
В эти дни командир 461-го стрелкового полка 142-й стрелковой дивизии не знал
покоя. Бойцы и командиры видели его то на передовом наблюдательном пункте, то
рядом с расчетом ведущего бой станкового пулемета. Невозмутимость командира,
спокойствие и рассудительность воодушевляли бойцов, вселяли уверенность. Только
однажды его увидели другим. С лицом, искаженным страданием. Об этом случае вспоминал
начальник артиллерии полка капитан К. Ф. Викентьев: [62]
«...В середине августа назначенный командиром одной из рот 3-го батальона старший
лейтенант Головченко в районе Ренкала удерживал со своей ротой голую каменистую
высоту, которую противник гвоздил минами. Каждый час, даже каждая минута владения
этой высотой имели исключительное для всей дивизии значение. Дело шло о жизни
и смерти соединения, и полковник Трубачев был поставлен перед необходимостью
пожертвовать ротой ради выигрыша времени. Головченко удерживал высоту сутки,
пока вся рота не погибла. Командир роты имел связь с командиром полка, и между
ним и полковником шел в моем присутствии такой разговор:
— У меня осталось 15 человек.
— Держите высотку!
— Осталось 5 человек.
— Держите высотку!
— Два человека и я!
— Держите высотку!
— Я один, что делать?
— Держите высотку!
Только тогда, когда обстановка разрядилась и все подразделения вышли из мешка,
полковник приказал отходить.
Головченко отошел примерно на сто метров и был убит...
Вот тогда я и увидел лицо полковника. Не дай Бог увидеть такое еще».
...Шел 64-й день войны. Как никогда напряженно и активно (иногда мешая друг
другу) работали оба штаба: в Смольном — командующего Ленфронтом генерал-лейтенанта
М. М. Попова, в здании на Дворцовой площади — главнокомандующего Северо-Западным
направлением маршала К. Е. Ворошилова.
Один по привычке называем штабом Ленинградского военного округа, другой — штабом
Северо-Западного направления. Трубачева вызвали в штаб фронта — в Смольный.
Он ехал и удивлялся. Еще работали пригородные электрички, а в кинотеатрах города
демонстрировали «Чапаева», трилогию о Максиме. Только в первом фильме народный
артист Бабочкин, совершенно не изменившийся за шесть лет, «не тонул» в водах
Урала, а выплывал на берег, ему преподносили кавалерийскую бурку, и он как ни
в чем не бывало вскакивал на коня и несся в психическую атаку на фашистов. То
же самое примерно проделывал и легендарный Мак-[64]сим — Борис Чирков, который
прямо с экрана шагал в зрительный зал и уверенно вел за собой ополченские полки
на гитлеровцев.
В центре города ходили трамваи и троллейбусы, были открыты магазины и рестораны.
Центральные газеты «Правда» и «Известия» помещали отклики под общей рубрикой
«Ленинградцы встают на защиту своего города». А местная печать продолжала освещать
героические дела добровольцев-ополченцев, умело дерущихся под городом «К». Знать
бы полковнику, как скоро сведет его судьба с пока таинственным городом «К» и
какие перипетии его там ожидают.
А пока... Пока он доехал в попутной полуторке до площади Пролетарской диктатуры
и оказался перед Смольным, укрытым огромными маскировочными сетями от глаз воздушного
противника.
Часовой остановил полковника. Трубачев предъявил предписание и прошел в вестибюль,
где комендант Смольного Гришин, проверив документы и сверив фамилию прибывшего
со списком, направил его в Актовый зал. Здесь было много людей, в основном военных.
Полковник поискал глазами знакомых, не нашел и подсел к капитану-летчику, надеясь
узнать у него что-нибудь новенькое: все-таки сверху виднее. Однако разговора
не получилось. К трибуне уже вышел член Военного совета фронта, раскрыл красную
папку с документами и обратился к притихшему залу.
— Дорогие боевые друзья! Мне выпала честь по поручению нашего правительства
вручить высокие награды страны славным защитникам Ленинграда. Позвольте огласить
Указы Президиума Верховного Совета СССР...
Первыми шли по алфавиту те, кому Советское правительство присваивало звание
Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».
Открывал список капитан Алексей Касьянович Антоненко. За ним была названа фамилия
старшего сержанта Алексея Михайловича Борисова. Этих товарищей полковник не
знал. Но вот фамилия младшего лейтенанта Михаила Петровича Жукова что-то ему
напомнила.
— Это не тот ли Жуков, который первым из наших совершил таран и вогнал «юнкерса»
в Чудское озеро? — спросил Трубачев соседа-капитана.
— Он самый! — последовал ответ.
За ним шла фамилия красноармейца Александра [65] Ивановича Заходского, погибшего
подчиненного Трубачева, и полковник с места сообщил об этом.
— Капитан Матвеев Михаил Алексеевич, — вызвали со сцены.
Сосед поднялся, быстро пошел вдоль прохода. Поздравить летчика Трубачев не успел,
так как вдруг назвали его собственную фамилию. Когда он, молодой полковник,
шел к члену Военного совета, в зале раздались аплодисменты. Такого ранга офицеров-«сухопутчиков»
в первые дни войны с подобной щедростью не отмечали...
Потом в отделе кадров штаба фронта ему предложили «побыть некоторое время в
Ленинграде, отдохнуть, набраться сил». Но какой отдых! 8 августа после мощной
артподготовки фашистские войска перешли в наступление на Кингисеппском направлении,
а двумя днями позже на Лужском и Новгородском. 14 августа вражеским моторизованным
соединениям удалось прорваться к линии железной дороги Кингисепп — Красногвардейск.
Командующий Северным фронтом получил приказ: «Занять полевыми войсками Красногвардейский
укрепрайон». 16 августа нашими войсками оставлен город Кингисепп. 19 августа
враг захватил восточную часть Новгорода. Завязались бои в предполье Красногвардейского
укрепрайона. «Вот тебе и бои у города „К„», — с тревогой думал полковник. А
тут еще чище: возобновилось наступление финских войск на Петрозаводском и Олонецком
направлениях. «Ведь это же на восточном берегу Ладожского озера. Как же наша
142-я стрелковая? — беспокоился командир полка. — И сколько же мне еще отдыхать?
Ведь до Ленинграда остается каких-то 40—50 километров!»
Впрочем, «отдых» кончился неожиданно, как и начался. Полковника в последних
числах августа вызвал генерал-лейтенант М. М. Попов. Встреча была короткой.
Командующий фронтом несколькими фразами охарактеризовал обстановку под Красногвардейском,
сказал:
— Командира 2-й гвардейской генерала Иванова забираем в 42-ю армию. Вас Военный
совет рекомендует на должность командира 2-й гвардейской дивизии народного ополчения.
Выезжайте в Красногвардейск немедленно, все документы находятся на месте. Завтра
туда прибудет начальник артиллерии Красной Армии Николай Николаевич Воронов.
Под его началом вам будет легче ознакомиться с обстановкой. О своих впе-[66]чатлениях
доложите на очередном заседании Военного совета фронта. Все, счастливого пути.
Начальник артиллерии где-то в пути задержался,
и Трубачев встретился с прежним комдивом в Красногвардейске.
— Мне о вас сообщили из штаба фронта. Сказали: на твое место едет полковник
Трубачев, герой обороны Энсо и Элисенваары, только что получивший Золотую Звезду.
Поздравляю, полковник! — Генерал-майор Иванов тяжело вздохнул и добавил: — До
войны служил в Особом Прибалтийском военном округе. Был заместителем командующего
8-й армии. Потом война, отступление с тяжелыми боями и потерями. После оставления
Риги мне было приказано принять командование 8-й армией. Впрочем, какая уж это
была армия. Да и та 29 июля была разрезана 26-м пехотным корпусом противника
и прижата к побережью Финского залива. Хорошо еще то, что моряки-балтийцы выручили...
С 15 августа командую вот ополченцами — 2-й гвардейской дивизией народного ополчения.
— А что это такое — гвардейская ополченская дивизия? Она что — отличилась чем-то?
— не выдержал Трубачев.
— О! Это довольно долгая история, ее лучше расскажет начштаба полковник Грунин.
А сейчас давайте-ка рассмотрим на карте положение дивизии.
Чем подробнее знакомил генерал-майор Трубачева со сложившейся обстановкой, тем
мрачнее становилось лицо полковника. Противник только что закончил перегруппировку
сил. Войска генерала А. Н. Астанина, оборонявшие Лужский рубеж, оказались в
окружении. 18 и 21 августа авиация противника нанесла по аэродромам Красногвардейска
и Пушкина бомбовые удары.
На 1 сентября 1941 года Красногвардейский укрепрайон вместе с предпольем «пасут»
восемь вражеских дивизий. На правом фланге и в центре 1-я и 6-я танковые, 36-я
моторизованная, 58-я и 291-я пехотные дивизии. На левом фланге расположены 8-я
танковая, 269-я пехотная дивизия и дивизия СС «Полицай».
1-й полк полковника Денисова переброшен на левый фланг дивизии и оборудует позиции
в узлах сопротивления Химози—Пижма—Красный Хутор. Отбивает атаки немцев, переходит
в контратаки. Имеет потери. Второй полк (командир полковник Уралов) развернут
на линии Большая Пудость—Корпиково—Парицы. Третий полк полковника Васильева
ведет разведку бо-[67]ем в предполье укрепрайона. Имеет потери в живой силе
и технике. На передовых позициях дивизии располагаются 126-й, 267-й, 268-й,
269-й, 276-й и 270-й артпульбаты. Дивизии придан батальон тяжелых танков 1-й
Краснознаменной танковой дивизии (наносят противнику тяжелейшие потери), отдельный
истребительный противотанковый полк 76-мм орудий, отдельный зенитный полк, 704-й
пушечный полк, отдельный зенитный дивизион двухбатарейного состава на механической
тяге, 2-й стрелковый полк 1-й дивизии народного ополчения и другие подразделения.
На этой карте они все обозначены. Наши соседи справа — 3-я дивизия народного
ополчения, левый фланг открыт.
— Вот и все, полковник, что имею тебе сказать,— устало произнес генерал.наверх
В ту же темную сентябрьскую ночь в старинном парке возле совхоза «Тайцы» в одном
из штабных блиндажей был подписан акт о приеме и сдаче участка и командования
2-й гвардейской дивизией народного ополчения бывшим командиром генерал-майором
Ф. С. Ивановым и вновь назначенным командиром дивизии Героем Советского Союза
полковником Б. А. Трубачевым.
Прямо скажем, «наследство» полковнику досталось нелегкое. С первых же часов
пребывания в должности комдива Трубачев в движении. За несколько дней относительной
паузы в боях он побывал на всех позициях, познакомился с командирами и бойцами,
их бытом и нуждами. И пошла в дивизии из уст в уста молва:
«Решителен, но не безрассуден, смел, инициативен, но в пределах разумного, и,
самое главное, людей бережет!» Эта молва цементировала коллектив, вселяла в
бойцов и командиров уверенность в завтрашнем дне.
Обходя передний край, полковник строго спрашивал с тех командиров, которые не
принимали решительных мер по восстановлению разрушенных артиллерией и бомбами
противника оборонительных сооружений. Например, спрашивал инженера дивизии:
— Сколько потребуется времени, чтобы ликвидировать это безобразие?
— Я думаю, не менее недели, товарищ полковник!
— А если завтра немец двинет здесь танковый корпус? Даю вам сутки! Завтра проверю!
И все знали: непременно проверит!
— Лишь потом, когда начались бои, мы поняли, что означала для нас эта жесткая
требовательность ко-[68]мандира, — вспоминали ополченцы. — Она спасла наши жизни!
Пожалуй, немалую роль в обеспечении недельного
перерыва вражеского наступления на Красногвардейск сыграли легендарные «катюши».
В истории Великой Отечественной войны об их применении в боях под Ленинградом
в первые месяцы войны говорится скупо. А ведь первая батарея реактивных минометов
«БМ-13» появилась здесь в конце июля 1941 года. 27 июля батарея в полном составе
прибыла из Москвы и расположилась в Гатчинском парке. Бывший ее командир полковник
П. Н. Дегтярев уже после войны рассказывал:
— Наши «БМ-13» были смонтированы на шасси автомашины «ЗИС-6». Каждый реактивно-осколочный
снаряд имел калибр 132 мм и вес 42,7 кг. Дальность стрельбы — 8470 метров. При
разрыве снаряда осколки поражали живую цель в радиусе 50 метров. За 5—7 секунд
установка «БМ-13» выпускала 16 таких снарядов. Для перезарядки установки хорошо
натренированному расчету требовалось лишь 5—6 минут. Первый залп батарея произвела
3 августа под Кингисеппом. Затем были проведены еще несколько налетов по скоплениям
фашистских войск, захвативших станцию Веймарн и поселок Молосковицы.
И вот пришла очередь Красногвардейска. По данным разведки, противник начал концентрацию
сил для штурма города. Мы уточнили расположение нашего переднего края у южных
окраин Гатчины, и, когда в один из последних дней августа гитлеровцы перешли
в массированное наступление под Пустошкой, на них обрушился залп реактивных
минометов.
Огненные снаряды, словно метеоры, проносились по небосклону и точно ложились
по расположению противника в шахматном порядке. На местах, где 1—2 минуты тому
назад был грозный враг, осталась лишь испепеленная земля. За пять-шесть секунд
по танкам и моторизованной пехоте противника было выпущено 96 реактивных снарядов.наверх
Трубачев сделал все, чтобы с наибольшей отдачей использовать образовавшиеся
паузы в боях для укрепления обороны, обучения личного состава. Он уже понял,
что такое гвардия народного ополчения: максимум энтузиазма и преданности делу
и минимум умения осуществлять все это на практике.
10 сентября после полудня неприятель на Красносельском направлении обрушил на
наши обороняющие[69]ся части около 100 танков и более 200 самолетов. Прикрывшись
сильными истребительными заслонами, «юнкерсы» и «хейнкели» яростно бомбили боевые
порядки наших войск и все дороги, ведущие к фронту.
О боях за Красногвардейск написано немало. Об этих огненных днях и ночах рассказывают
очевидцы сражений. Хочу лишь отметить, что величайшая заслуга Трубачева в эти
страшные дни заключается в его хладнокровии, умении не потерять нити управлений
своими частями и подразделениями даже тогда, когда противник, прорвав танковым
тараном нашу оборону в районе Красного Села, начал окружение Красногвардейска.
Возникла прямая угроза Красногвардейской группировке войск. Первым по приказу
командования покинул Красногвардейск приданный 2-й дивизии 704-й артполк.
Вот как говорил об этом отходе бывший
начальник артиллерии 2-й гвардейской дивизии народного ополчения капитан М.
А. Рябков. «12 сентября я был назначен командиром 1-го дивизиона 704-го артполка.
...Я догнал дивизион через несколько часов по пути к Пушкину. На нескольких
участках дорогу обстреливали немецкие пулеметчики и автоматчики.
Нашим оружейным расчетам приходилось винтовочным огнем, а порой и гранатами
расчищать себе путь. На новый пункт сосредоточения — в район мясокомбината —
дивизион прибыл, не потеряв ни одного орудия. Командир 704-го артполка майор
Грехов поставил боевую задачу: немедленно выдвинуться в район Пулковских высот,
где нам предстояло взаимодействовать уже с 5-й дивизией народного ополчения».
«...К исходу 11 сентября, — по словам бывшего командира танковой роты старшего
лейтенанта 3. Г. Колобанова, — первый отдельный тяжелый танковый батальон, которым
командовал капитан И. Б. Шпиллер (впоследствии полковник, командир танковой
бригады), отошел в город Пушкин на заправку горючим».
«12 сентября, — утверждает артиллерист-зенитчик А. И. Коновалов, — наш отдельный
зенитно-артиллерийский дивизион 76-мм пушек, буксируемых с помощью гусеничных
тракторов, вел жестокие и кровопролитные бои за Гатчину и одним из последних
покинул город, направляясь на оборону Пушкина».
А вот отрывки из дневника адъютанта командира
1-го стрелкового полка нашей дивизии младшего лейтенанта Бориса Николаевича
Журавлева: «12.9.41 го-[70]да... 8 часов 40 минут. Мы заняли оборону по улице
Чкалова и по границе парка. Немцы у окраины Гатчины.
9 часов 45 минут. Немцы установили пушку у железнодорожной будки и бьют прямой
наводкой по Загвоздке. За станцией никого наших нет.
9 часов 50 минут. Донесение от 267-го батальона:
под ударами артиллерии отступили к церкви.
10 часов 05 минут. Соколов (командир 2-го батальона) по телефону доносит, что
одна его рота окружена.
11 часов 50 минут. Полковник организует контрнаступление. Из дивизий прибыло
60 человек подкрепления. Непрерывный артобстрел... Прибыли 80 человек от батальона
Дзюрковского (командир 3-го батальона) и 10 человек от 1-го батальона. Колпаны
оставлены, кладбище брошено.
3-й полк — штаб — Романовна.
20 часов 20 минут. Задача пока не выполнена.
13.09.41 года. 6 часов утра. 2-й полк — Романовка — Малое Верево. 1-й полк Венкелево
— Бор — Шаглино — Лукаши. 3-й полк — Онтолово (Антелево) — двигаться по правой
дороге на Романовку.
16 часов 30 минут. Дивизия отходит по направлению Пушкина. Противник бьет по
дороге. Я оставил полк в Онтолове. Полковник Уралов убит, комиссар 2-го полка
Никитин убит, полковник Денисов пропал без вести, майор Василенко — тоже. Капитан
Кавецкий ранен, ст. политрук Жабров ранен, полковой инженер Кудрявцев убит,
майор Ефимов пропал без вести, его адъютант Прудников — тоже...»
Отрывочные строки этого дневника нет необходимости комментировать. В них — реальная
обстановка.
Последнюю группу отходящих из Красногвардейска наших войск возглавлял сам командир
дивизии. Эта группа была самой многочисленной и хорошо вооруженной. В ее составе
был 2-й стрелковый полк во главе с майором Могильниковым, часть 126-го артпульбата,
минометная рота, разведрота, рота связи и другие мелкие подразделения.
Первый бой отходящая группа завязала с противником на берегу речки Ижоры, в
деревне Романовке, на второй позиции обороны дивизии. Потом на машинах и частью
повозками и пешком отошли к населенному пункту Пендолово. Тут почти двое суток
сдерживали превосходящие силы противника, прикрывая шоссе.[71]
16 сентября, когда моторизованные части противника прорвались на окраину Пушкина,
Трубачев отвел свой штаб и обеспечивающие подразделения в Александровский парк
и там более суток удерживал оставшимися силами юго-западную часть города.
Вот так, оставлением Красногвардейска и Пушкина, закончился этот этап отступления
— самый горький и тяжелый.наверх
23 сентября 1941 года дивизии народного ополчения были преобразованы в кадровые
соединения Красной Армии.
Потом Трубачев командовал 1-й дивизией НКВД, был начальником штаба НОГ (Невской
оперативной группы), командиром 86-й стрелковой дивизии, которая штурмовала
гору Преображенскую, открывавшую путь к Шлиссельбургу.
За образцовое выполнение боевых заданий командиру 86-й стрелковой дивизии полковнику
В. А. Трубачеву присвоено звание «генерал-майор», он был награжден орденом Кутузова
II степени.
С января по август 1943 года генерал-майор Трубачев командовал 327-й стрелковой
дивизией 2-й ударной армии, преобразованной за успешные активные бои по прорыву
блокады Ленинграда в 64-ю гвардейскую.
Затем ему поручили сформировать 117-й стрелковый корпус. К 9 декабря 1943 года
в 117-й стрелковый корпус входили 123-я стрелковая дивизия (командир полковник
А. П. Иванов), 120-я стрелковая дивизия (командир полковник А. В. Батлук) и
201-я стрелковая дивизия (командир генерал-майор В. П. Якутович).
А когда в январе 1944 года командующий фронтом генерал армии Л. А. Говоров поставил
задачу нашим войскам по осуществлению прорыва, командиру 117-го стрелкового
корпуса генералу В. А. Трубачеву было приказано: после освобождения Ропши и
Красного Села сменить войска 30-го гвардейского стрелкового корпуса генерала
Н. П. Симоняка, вступить в бой за поселок Тайцы и. овладев им, наступать на
Красногвардейск.
К исходу 25 января соединения 117-го стрелкового корпуса под командованием генерал-майора
В. А. Трубачева с боями вышли к северо-восточной и восточной окраинам Гатчины
и начали штурм.
В течение ночи шли упорные уличные бои. В самые напряженные моменты боя многие
офицеры и бойцы видели генерала В. А. Трубачева и полковника А. В.[72] Батлука
там, где кипели жаркие схватки. Хорошо ориентируясь в городе, они умело направляли
ход боя.
Об этих памятных событиях очень хорошо рассказал бывший ополченец, защищавший
Красногвардейск в 1941 году в составе 2-й гвардейской дивизии народного ополчения,
старший лейтенант В. Г. Монахов.
«Вижу, носится по улицам, перебегая во время боя от дома к дому, какой-то командир
и спрашивает встречных бойцов и командиров: «Ты не был в Гатчине в 1941 году?»
Я сказал, что был в составе 2-й гвардейской ополченской дивизии. Он остановился
напротив, ткнул пальцем в меня и спросил: «А кто был командиром дивизии тогда?»
Я говорю: «Не помню». — «Я, я был тогда командиром дивизии, дорогой мои старлей!»
— чуть ли не кричал мне генерал, и весь как будто светился...»
Вполне можно понять радость генерала Трубачева, вернувшегося на ставшие родными
развалины и пепелища в 1944-м.
Одиннадцать раз салютовала Родина войскам 117-го стрелкового корпуса под командованием
генерал-майора Василия Алексеевича Трубачева за освобождение городов Ленинградской
области и Прибалтики, а также за взятие городов в Германии.
Но первый салют корпусу Трубачева прогремел за Гатчину. Поистине достоин вечной
памяти потомков смелый и решительный, жесткий и добрый, мужественный и справедливый
генерал-патриот, великий труженик войны. Герой Советского Союза Василий Алексеевич
Трубачев.[73]