ЦГАИПД, ф. 4000, оп.17, д.37
Беседа
с Павлом Ивановичем Фофанским
бывшим командиром 2-го батальона 1-го стрелкового полка 4-й Дзержинской дивизии
Народного ополчения г. Ленинграда.
7 февраля 1971г.
Беседу вёл старший научный сотрудник Ю.Н.Яблочкин
Вопрос: Как сформировался ваш батальон?
Ответ: Дело было так. В момент объявления войны я находился в Кронштадте в командировке
от завода. Через несколько дней я вернулся в Ленинград и мне товарищи из цеха
сказали, что часть наших рабочих идёт добровольцами, а те, кто нужны заводу,
остаются на предприятии, так как на нас имеется броня и мы, как специалисты,
должны помогать строительству и восстановлению боевого флота. Мы не попадаем
в армию.
В: Цех № 21 – это строительный цех?
О: Это электромонтажный цех. Я, в частности, возглавлял участок в цехе, который
монтировал и сдавал электрочасть подводных лодок.
Нам был предложен такой вариант осуществить своё желание защищать Родину. При
заводе организовывался истребительный батальон. В этот истребительный батальон
записывали коммунистов, тех, которые остаются на заводе, не идут на фронт. Я
с удовольствием записался, и меня назначили в этом батальоне командиром 2-й
роты. Возглавлял батальон не заводской работник – Блинов.
В: Вы не помните, Ваш батальон имел номер?
О: Нет, это батальон был Балтийского завода исключительно внутреннего порядка.
Он должен был приступить к военным действиям, когда немцы подойдут близко или
же вести борьбу с фашистскими парашютистами.
<...>
Помимо меня, командиром роты был Лундквист, тоже электрик, и кто-то третий.
После работы мы занимались с бойцами. Ходили в поле в Гавани и там проводили
обучение.
Через некоторое время из нашего истребительного батальона стали по несколько
человек брать для формирования партизанских отрядов. По шесть, по десять человек
брали.
В: Вы знали, куда их берут?
О: Слыхали, что их берут в партизанские отряды.
Кажется, 13 июля, точно не помню (это было в воскресенье) в трамвае мне один
из наших бойцов сказал, что сегодня вечером ещё одну группу будут отправлять.
В: Вы были на казарменном положении?
О: Нет, мы работали как обычно, а вечерами проводили обучение.
В: На ночь отправлялись по домам?
О: По домам
13 июля вечером в батальоне стало известно, что нужно сформировать и отправить
большую группу. Требовалось послать сто человек. И мы уже ночью отправились
на машинах на Марсово поле. Там к утру нам выдали обмундирование. Затем должны
были куда-то отправиться отрядом.
В: Человек 100?
О: 100 человек. Было такое задание – отправить 100 человек.
Произошёл тут такой казус. Командир нашего батальона (я точно не знаю, в каком
он был звании. Был он в милицейской форме. Кажется, Блинов – его фамилия) куда-то
потерялся. Я видел, что формировавшиеся на Марсовом поле группа за группой куда-то
уходят, а мы остаёмся. Поскольку я был единственным командиром роты (остальные
командиры взводов и бойцы), мне пришлось возглавить батальон. Я прошёл в штаб,
разузнав, что он помещается в Мраморном дворце. Зашёл туда, обратился к сидящему
за столом и доложил, что отряд Балтийского завода сформирован, но никаких заданий
нам нет. Он на меня сначала накричал. Я ответил, что не виноват, что у нас куда-то
делся командир батальона, а я виноват лишь в том, что взял на себя инициативу
и явился к Вам. Он тогда извинился и сказал, что мы уже опоздали и направил
нас по адресу, по-моему, Каляева, 14. Там какая-то школа. В этой школе мы пробыли
уже обмундированными несколько дней.
В: А кто и где вас обмундировывали?
О: Прежний командир батальона получал на нас одежду. На Марсовом поле мы переоделись
и, мало того, там же сдали все свои документы – партийные и профсоюзные билеты
и паспорта. Как я понял, что все эти отряды отправлялись куда-то за линию фронта.
Но мы опоздали. Я явился в штаб к концу дня, когда эти все отправки закончились,
и нас отправили на Каляева, 14. Там к нам присоединились ещё какие-то отряды,
но эти балтийские сто человек, в качестве роты, так и существовали под моим
руководством.
В: Вы там впервые сняли свою гражданскую одежду?
О: Да, впервые.
В: Ваша рота была из ста человек и потом она стала называться батальоном?
О: Нет, это дальше.
В: Что за отряды ещё прибывали на Каляеву, Вы знаете?
О: Не знаю.
В: Во что вас обмундировали?
О: Пехотная форма. Вместо шинели у нас были ватные венгерки.
В: Оружие было?
О: Нет, ничего не было.
В эту школу прибыли ещё отряды, как бы роты. В том числе один из командиров
был в звании старшего лейтенанта, а я имел звание младшего лейтенанта.
Из этих групп, не помню как, когда, в каких условиях, но начали формировать
полк. Полк формировался под командованием Александра Павловича Захарова, работника
НКВД, начальника, кажется, 2-го отдела (он умер в прошлом году). Захаров был
приятелем Алмазова. Алмазов – бывший работник нашего завода, даже работал одно
время в моём цехе. Затем выдвинулся на партийной работе и пошёл работать в «большой
дом». Там [он] был начальником отдела.
В: А Вы Алмазова во время войны встречали?
О: Да, и во время войны, и после неё.
В: В тот период встречали?
О: Да, мы тогда в какой-то столовой обедали. Там были Алмазов с Захаровым. Алмазов
поздоровался со мной и, видимо, как я понял позднее, он порекомендовал Захарову
назначить меня командиром батальона. А в других ротах, 5 и 6-й, командиры имели
звания старших лейтенантов. И только потому, видимо, что Алмазов знал меня хорошо,
как партийца, как человека, как работника (мы с ним хорошо работали в своё время)
рекомендовал назначить меня командиром батальона.
В: А командиры рот были тоже не кадровыми?
О: Запасники, но более высокого звания и, следовательно, более опытные, чем
я.
В: Кто был комиссаром полка?
О: Не помню. В лицо помню, а фамилию – нет.
В: А судьбу его знаете?centralsector.narod.ru
О: Судьбу знаю. Под Нарвой его тяжело ранило. Мы подобрали на поле боя, отправили
в госпиталь. В Кингисеппе он, по-моему, и скончался.
В: Комиссаром батальона кто у вас был?
О: Комиссара батальона у нас не было, были в каждой роте политруки.
В 4-й роте – наш балтиец. Не помню фамилии, на букву «Т». Спокойный, высокий
дядька. Его ранило под Кингисеппом. В 5-й роте – забыл тоже фамилию, на букву
Л. с завода имени Котлякова. Замечательный был политрук. Он погиб под Кингисеппом.
У меня адъютантом был сотрудник от Захарова, работник НКВД Иванов.
В: Он офицер?
О: Работник НКВД. Звания нам потом присвоили. Мне, например, когда уже сделали
командиром батальона и собрались отправлять на фронт. На совещании у командира
полка приказано было надеть знаки различия. Мне предложили прикрепить «шпалу».
Вероятно, хотели, чтобы я выглядел немножко выше командиров рот.
В: Кто был в вашем батальоне помимо балтийцев?
О: Я помню только, что одна из рот была организована из милицейских работников.
В: Школа милиции?
О: Не знаю. А остальные были с предприятий. 4-я рота была почти целиком из балтийцев.
Через некоторое время нас сформировали для того, чтобы отправить, как я позже
понял, партизанить. Потому что полк Алмазова пошёл партизанить, значит и наш
полк Захарова тоже, видимо, готовили для этого.
В: Где формировался полк Алмазова?
О: Где-то здесь же. Полк Алмазова отправили. А нашему полку неожиданно дали
артиллерийское вооружение.
В: Что именно?
О: Батарею 3-х-дюймовок. И нам выдали перед самой отправкой миномёты. В роты
попали ротные миномёты, а в полку 82-мм батальонные. Мы совершенно не представляли
как ими пользоваться. У нас даже часть винтовок была с укороченным дулом – карабины.
Под Нарвой оказался неприкрытым один участок. Нужно было срочно отправить туда
войска. И нас срочно вооружили, чтобы мы заняли позиции у Нарвы.
В: Вы успели сформировать миномётные расчёты?
О: Расчёты мы сумели сформировать, но обучить их действию не успели.
В: Мин у вас было достаточно?
О: Мины нам были даны. В роты попало мало мин, но мы надеялись, что они есть
в боезапасе полка.
В: Сколько в вашем батальоне было личного состава к моменту выхода на фронт?
О: 3 роты по сто человек.
В: Что за штаб был у батальона?
О: Штаб батальона составляли: я, адъютант батальона и старшина батальона.
В: Связь была в батальоне?
О: Не было, рации и в помине не было.
В: Санитарная часть?
О: Перед отъездом нам придали небольшую санчасть, человек десять-двадцать.
В: Это помимо трёхсот?
О: Да, помимо трёхсот.
В: Как вы выехали?
О: Днём мы пришли в Летний сад. Туда прибыли грузовые машины. Нам дали указание
отправляться колоннами. Я поехал со своим батальоном во главе первой колонны.
В: Вы знали маршрут до конца?
О: Нет, я знал маршрут только до Кингисеппа; дальше не знал. А там, сказали
нам, что в Кингисеппе всё укажут. Я пошёл к шоферам (как рабочий человек, всё
хотел знать), узнал в каком состоянии машины. Шоферы заявили, что они ночь не
спали, что их пригнали с грузом от Горького, что-ли, что они не могут ехать,
у них нет горючего. Но ехать надо. Но мы вечером выехали из Ленинграда.
В: Это были военные машины?
О: Нет, обыкновенные гражданские. Шоферы мобилизованные.
В: Приспособленные машины или нет?
О: Неприспособленные. Лишь скамеечки поставлены, на ходу приспособленные. Меня
удручало то, что ещё, двигаясь по городу, некоторые машины порастерялись, но
потом, правда, собрались. Ехали мы ночью. Ехали по проспекту Стачек мимо Кировского
завода и дальше по шоссе через Красное Село. Подробностей не помню. Помню, что
только некоторые машины сковырнулись в кюветы. Мы сажали около шофера специальных
людей, которые не давали водителям заснуть, потому что некоторые шоферы дремали.
В общем прибыли мы в конце концов и высадились за городом Нарва. Помню, что
Нарву проехали и далее шло извилистое шоссе, которое идёт по Эстонии. Оно не
такое ровное и прямое, как у нас.
В: В Кингисеппе вы получили дополнительные указания?
О: В Кингисеппе или где, я не помню. Высадились за городом Нарва, около наших
хуторов. Тут нас встретил командир и комиссар полка, штаб полка.
В: Значит, они раньше отправились?
О: Раньше или обогнали. Там навели порядок и получили участки обороны вдоль
реки Нарова. Наш участок был на левом берегу Наровы от впадения Плюссы и выше
по течению или южнее.
В: Какой ширины был участок примерно?
О: Порядка нескольких километров. Точно не помню.
В: Кто стоял правее?
О: Правее был другой батальон нашего полка.
В: Левее?
О: Левее немцев не было. Немцы были до реки Плюсса.
В: Значит левее вас никого не было.
О: Не было. У реки Плюсса стоял какой-то запасной полк.
В: Значит вы были левофланговыми?
О: Да. Сзади, в тылу у меня была Нарва.
В: По прибытии вас сразу развели по участкам?
О: Да, но 4-я рота моего батальона осталась на охране штаба полка.
В: А штаб полка находился в лесу или в населённом пункте?
О: В лесу.
На нашем участке было довольно спокойно. Немцы изредка постреливали.
В: Из чего?
О: Из миномётов. Какой-то наш батальон у реки через болото проходил. Немцы увидели
это и обстреляли наших. Таким образом был ранен комиссар полка.
В: Он был на вылазке с батальоном?
О: Да. Они вперёд прошли.
В: Под Нарвой были какие-либо рубежи или вы всё делали заново?
О: Мы попали у излучины в старые окопы времён гражданской войны.
В: Гражданской или империалистической?
О: Видимо, гражданской. Ходы сообщений, в лесу был блиндаж. Но в него я лезть
не решился, потому что он настолько нагнулся, шевельнись – задавит.
В: Фронтом эти окопы были на восток?
О: Да, на юго-восток. Чьи эти окопы, я даже толком не знаю. Ходы сообщений сделаны
на совесть, на много лет, забиты, оплетены колья.
В: И сохранившиеся?
О: Да, довольно хорошо сохранившиеся.
В: Выходит вы почти ничего не копали?
О: Копали мы землянки. Для командира роты копали землянку, для меня.
В: Какая у вас тут была связь?
О: Посыльными. И я сам через лес ходил в штаб. Правда, мне потом запретили ходить
без сопровождения, я один раз чуть козу не застрелил.
В: Чем занимался ваш батальон на этом рубеже?
О: Мы, в частности, попробовали здесь освоить ротные миномёты. Практически.
У нас даже не было обучающих. Изучали какую-то инструкцию.
Недалеко от нас стояла наша артиллерийская батарея. В один из дней мой наблюдатель
заметил с дерева, что немцы пытаются перейти Плюссу у дороги. Они перетаскивают
через мост какую-то пушчёнку. Те части, которые были перед Плюссой, испугались,
разбежались. Я залез на дерево, сам посмотрел. Увидел, что там за группа. Пошёл
к командиру батареи, он выставил наблюдателя. У него была телефонная связь и
он связался с командиром полка, а затем стал обстреливать переправляющихся немцев.
В это время у него связь порвалась, однако он успел попросить помощи. В Нарвском
заливе стоял наш миноносец. Командир полка связался с ним. Миноносец стал сюда
класть дальнобойные снаряды, но поскольку мы не могли корректировать огонь (связь
была оборвана), мы сделали следующее. Командир батареи постреливал изредка оставшимися
снарядами, а моряки били по вспышкам наших разрывов.
В: Какой результат этой стрельбы?
О: Мы задержали здесь немцев. Те части, которые отошли отсюда, восстановили
свои позиции.
В: А немцы отошли?
О: Немцы отошли.
В: А попадания были? Или просто пугнули их?
О: Наблюдатель, который был на дереве, сообщил при мне командиру батареи, что
туда попало, что какая-то двуколка, которую они перетаскивали через мост, полетела
вверх тормашками. Сам я не видел, но слова передаю.
В: Много они постреляли?
О: Немного.
В: Это была единственная ваша боевая акция на этом участке?
О: Почти единственная. Тут ещё был такой случай. Мы наблюдали, как над нами
происходил воздушный бой. Наш ястребок схватился с двумя «мессершмидтами». В
середине излучины его подбили. Он падал. Лётчик спускался на парашюте. Немецкие
«мессершмидты» пролетели и обстреляли его. Он упал. Я послал бойцов. Они к нему
приблизились. Он сначала подумал, что это немцы и собрался стрелять из пистолета
в наших бойцов. Бойцы тогда заругались матом. Это оказалось самым лучшим приветствием.
Бойцы его отправили в тыл (во время падения он был ранен в ногу). Он отдал им,
а они мне – пистолет ТТ. Он у меня остался как воспоминание о лётчике.
В: Его фамилию знаете?
О: Не знаю. На другой день я пошёл туда. Мне бойцы сказали: «Давайте снимем
пулемёт с самолёта». Немцы нас заметили и обстреливали. Правда, мы шли, нагибаясь,
трава высокая, но она колебалась и немец сзади клал мины. Нам удалось без потерь
уйти. К самолёту мы подошли, но он уже сгорел, и взять там было нечего. Это
был тупоносый истребитель.
В: А вас немецкая авиация беспокоила?
О: Здесь нет.
В: А наши самолёты ещё видели?
О: Немецкие самолёты пролетали, пролетали и наши. Сейчас я вспомнил, что наши
бойцы пытались стрелять по немецким «мессершмидтам». Но, конечно, толку было
мало.
В: Чем ваш народ там занимался?
О: В основном наблюдением. Я не помню, может какая-нибудь учёба и была. Между
прочим здесь мы принимали присягу.
В: Связь с полком была хорошей?
О: Да, постоянной.
В: А приезжал к вам кто-нибудь из Ленинграда?
О: С Ленинградом у нас никакой связи не было, а на машинах мы ездили в штаб
полка и оттуда наши бойцы ездили в Нарву. По моему поручению они, в частности,
привозили бумагу, канцелярские принадлежности, даже какие-то лекарства из аптеки.
В: Вы с местным населением встречались?
О: Нет. Знаю, что поблизости от нас был хутор, там жил старик. Было такое мнение,
что когда немцы стреляли, этот старик наводил их на нас.
В: Вы встречались с нарвскими рабочими отрядами?
О: С нарвскими рабочими, вернее, с их семьями мы встречались. Позже я об этом
расскажу.
В: А с самими рабочими?
О: Нет, нет.
В: Сколько вы там пробыли?
О: Две недели, может быть, хорошо не помню.
Затем обстановка сложилась таким образом, что нашим частям нужно было уходить
из Эстонии, потому что немцы прорывались к берегу моря. Нас могли отрезать.
Я получил приказание от командира полка, в какой день – не помню. Рано утром,
по-моему, в воскресенье отходить. Я со своим батальоном должен был прикрывать
отход полка через Нарву. Помню, что мы вышли со своего места на рассвете. По
какой-то дороге подошли к Нарве, вдоль реки и в район Кренгольмской мануфактуры.
Там мы переходили какой-то мост около водопада. Очень тяжёлое впечатление произвело,
когда мы рано утром проходили рабочий район. Семьи высыпали на улицу, в основном
женщины с детьми. Я иду впереди батальона, а одна старуха передо мной разводит
руками: «Уходите, а что нам делать, как нам быть?» Единственно, что я мог сказать,
что мы ещё вернёмся. Это было очень тяжёлое чувство. Приказ есть приказ – надо
было отходить.
Пройдя Нарву, наш полк пошёл на северо-восток. Нам было сказано, что мы идём
на небольшой отдых, а затем куда – неизвестно. При переходе через реку Лугу
мы устроили обеденный привал. В это время пришёл посыльный от командира полка
с приказанием идти к Кингисеппу. Мы отправились в том направлении.
Оказывается, немцы взяли Кингисепп. Много позже я узнал, что они вышли к Гатчине.
Вероятно, в нашу задачу входило ударить по Кингисеппу с севера. В какой-то деревне
мы остановились. И ночью заняли позиции севернее Кингисеппа. Он был ещё не виден,
за речкой и за лесом. Мы заняли вечером позицию, сменив здесь батальон балтийцев
– балтийских матросов. Они задерживали продвижение немцев на север. Моряки ушли,
мы заняли эту позицию.
В: ДорОгой вас никто не тревожил?
О: Нет, но на подходе к Кингисеппу нас бомбила авиация у какой-то деревни. Это
было на дороге. Несколько человек из полка выбыло. Больше не было никаких событий.
Заняли мы позицию. Утром ко мне в батальон явился какой-то высший командир,
генерал с лампасами. Тут время от времени летали самолёты немецкие, так что
он, давая мне указание, спрятался под дерево. У него была очень заметная красная
фуражка. Он мне дал указание при командире полка – двигаться на Кингисепп, выбить
оттуда немцев и дальше двигаться на какую-то деревню (сейчас не помню). Я был
в тяжёлом положении. Чтобы выбить немцев, нужна была и артиллерия и подготовка,
а у нас даже телефонной связи к этому времени не было.
В: Это была команда одному вашему батальону? А где остальные батальоны?
О: Один справа действовал, третий ещё правее. Рядом был ещё батальон.
В: Так это атака полком?
О: Атака полка. Левее меня был какой-то запасной полк. Так что это была атака
полков.
В течение этого первого дня я продвинулся со своими ротами настолько близко,
что видны были окраины Кингисеппа.
В: Сопротивление было?
О: Тут серьёзного сопротивления не было. Нас только обстреливали. Мы думали
продвигаться и поздно вечером. Вот тут-то немцы начали вовсю стрелять.
В: Артиллерия или миномёты?
О: Главным образом миномёты.
В: Пулемётов не было?
О: Пулемётов ещё не было. По дороге на Кингисепп, правее меня, двигался наш
танк. Он был брошен нам в подкрепление. В этом наступлении мне был придан пулемётный
взвод. До этого у меня станковых пулемётов не было. Поздно вечером наш танк
двинулся к Кингисеппу, пострелял немножко, потом подорвался на мине.
В: Сгорел?
О: Нет, видим, потерял управление. Гусеничное сцепление лопнуло.
В: Экипаж ушёл?
О: Нет. Мы заметили, что немцы подползают к танку. У меня был хороший снайпер
с нашего завода – Иванов. Я его выдвинул вперёд и он обстреливал немцев, не
давая им подобраться к танку. А танкисты начали что-то там возиться, ремонтировать.
Затем ночью, по-моему, пришёл второй танк и утащил первый обратно. Я считаю,
что этот Иванов и спас экипаж танка.
На другой день мы продолжили продвижение, но здесь получилась целая «каша».
Немцы начали ожесточённый миномётный обстрел. У меня здесь люди сплошь гибли.
Я сам тоже был близко. А немецкая артиллерия била дальше, по штабу полка. Она
разбила штаб полка, деревню, где находились наши тылы. Все наши машины сгорели.
В: А кто навёл? Авиация?
О: Кто их знает. Здесь какое-то возвышение было, вероятно, оттуда видно было.
В: Короче говоря, штаб был разгромлен?
О: Да, разгромлен. Погиб весь наш обоз. Мы в дальнейшем остались без питания.
Во второй день я потерял большинство своих бойцов. Потерял командиров рот: одного
ранили, двоих убили. Убило политрука с завода имени Котлякова. Человек шесть
было бойцов нашего цеха, почти всех их убили.
На третий день немцы начали контрнаступление. От пулемётного взвода у меня ничего
не осталось. Пулемёты погибли. Связь с полком и с соседями прекратилась. Справа
батальон был разгромлен. Слева запасной полк, по-моему, остался позади. Командный
пункт у меня был впереди. Немцы наседали и я стал отходить, с группой человек
в 15. Адъютант батальона по моему приказу задержался. Но людей и у него было
мало. Хоть он и коммунист был, но настроение у него было подавленным. Когда
я отошёл и занял позицию, пришла медсестра и сказала, что Иванов лежит там с
простреленной грудью. Немцы там ходят и его не удалось спасти. Я с несколькими
бойцами направился вперёд, чтобы его вынести (она сказала, что у неё нет сил
тащить), но нарвался на немцев, которые вышли из-за кустов, и, увидев нашу группу,
звали «Иди сюда, иди сюда». У меня был автомат и в бою я расстрелял все патроны.
Но при отходе разрядил ТТ и семью пулями зарядил автомат. Видимо, второпях перекосил
диск, потому что когда я поднял автомат на зовущих немцев, у меня произошла
осечка. Автомат не сработал. Они выстрелили, сзади меня человек упал, а немцы
сразу присели в кусты. Командир взвода, который был со мной, начал туда бросать
гранаты, но тут появились новые немцы и нам пришлось отойти. Когда мы подходили
к ручью, то увидели 3 танка немцев, которые шли по полю и простреливали.
В: Это было в поле или вдоль дороги?
О: Это было в поле, потому что дорога была вправо от нас. Немецкие танки шли
два по полю, один – по дороге. Паника небольшая поднялась. Авиация фашистская
летала, из пулемётов расстреливала.
В: Это было днём?
О: Днём. На третий день наступления. В середине дня погода хорошая, видимость
хорошая. За нами загорелись леса. Видимо немцы стреляли разрывными и зажигательными
пулями. Поднималась паника, что немцы обошли, и я объяснил, что это разрывные
пули сзади щёлкают. В общем с небольшим количеством людей отошёл я на эту речку,
занял позицию. День или два пробыли. Связался с соседним запасным полком. Они
покормили нас, мне даже выпить дали. Потом с командиром полка наладилась какая-то
связь, и мы отошли в лес. Около какого-то хутора соединились с полком. Я был
легко ранен в шею. Нога у меня была повреждена. Я уже шёл с палочкой, хромал.
Шея была перевязана, я сам осколок руками вытащил.
В: А другие батальоны полка где были?
О: От остальных батальонов вышли отдельные люди. Командиров батальона не было.
Их не удалось собрать.
В: Сколько вас вышло к этому хутору?
О: Человек 30, не больше. Ну а всего в полку, когда мы уже вернулись в Ленинград,
набралось человек двести. Откуда они появились, не знаю.
В: Это был первый бой, боевое крещение?
О: Да.
В: Ваши люди впервые оказались на поле боя. Народ мало обученный и совсем не
обстрелянный. Что Вы можете сказать о поведении на поле боя ополченцев – бойцов
и командиров?
О: Я хочу поставить грань между ротой, которая была сформирована на Балтийском
заводе, создана в основном из коммунистов и нескольких комсомольцев, потом может
попало несколько беспартийных, но рота, настроенная самым лучшим боевым духом.
Неумение было. Не только неумение воевать, но неумение вести себя по-военному.
Мне запомнился такой эпизод. Как-то давал задание одной роте. Пришёл туда и
сказал, что ваша задача, мол, продвигаться по такому-то направлению. Дал направление
и говорю: пусть один взвод идёт в таком-то направлении, другой так-то действует,
т.е. немного знакомил с военной теорией, я давал распоряжения по-военному. Тогда
один из бойцов роты поднимает руку и говорит: «Разрешите, товарищ комбат, а
может лучше обойти там...» Как на партийном собрании. Начинает обсуждать приказание.
С одной стороны, я был поражён, готов был рассердиться, но, с другой стороны,
понимал, что это делается от чистого сердца. Я постарался одёрнуть – дескать,
выполняйте приказ. Чувствовалось, что люди хотят защищать Родину, но не умеют.
В: В чём ещё проявлялись элементы неумения?
О: Элементы неумения проявлялись в том, что не знали субординации, не умели
обращаться к командирам. Однажды возвращаюсь на машине. Застава. Останавливает
нас: «Стой, кто идёт?!» А потом меня увидели и говорят: «О, это своя бражка!»
Вот в таком духе. Я для них был своим.
Во время тяжёлых боёв под Кингисеппом я даже не заботился об этом – около меня
всегда был человек. Я посылал посыльных в роту куда-нибудь с приказанием, человек
пропадал, но снова кто-нибудь оказывался около меня. Пусть это не прозвучит
хвастовством, но когда я высовывался из окопа, то меня хватали за шиворот, наваливались
и говорили: «Ты лежи, ты нам нужнее».
Ещё один факт из этих боёв. У Кингисеппа пятая рота прорвалась на территорию
военного городка, где были казармы. Там она выбила из помещений два штаба немецких
артиллерийских полков. Захватили полковые знамёна, документы, даже лошадей.
Всё отправили в штаб. Я этого ничего не видел. Мне доложил один из командиров
взводов 5-й роты. Единственно, что он притащил от немцев – бутылку вина, закуски
и мы перед третьим днём боя закусили. У него была также немецкая карта этого
района.
В: Дошло ли там дело до рукопашной? Или бой был огневым?
О: Я не могу утверждать, как было дело в военном городке. Там вроде они вплотную
столкнулись с немцами. Но здесь, под Кингисеппом, где я был с четвёртой ротой,
до рукопашных не дошло.
В: А пятая рота чья была? Это не милицейская?
О: Нет. Я не знаю чья.centralsector.narod.ru
В: Потери ваши были от какого вида огня?
О: В большинстве случаев, от миномётного.
В: По всей вероятности бойцы не умели укрываться от миномётного огня?
О: Совершенно верно.
В: Ползать они не умели? Или же на карачках ходили?
О: На карачках ходили, ползали, но в землю зарываться совершенно не умели.
В: Не умели или не хотели, не понимали?
О: Главным образом, не хотели, не понимали этой необходимости. Я в один из моментов
затишья выползал вперёд и видел, что убитые и раненые лежали все на ровном месте.
В: Сказывалась как-нибудь танкобоязнь? Была у вас такая болезнь?
О: Здесь ещё не боялись, потому что впервые их увидели и они были далеко.
В: Самолётобоязнь была?
О: Нет. Мы больше в лесу были.
В: У вас были потери на Нарове?
О: Были небольшие потери. В моём батальоне очень небольшие, а в другом, который
прошёл вперёд, там были порядочные.
В: Продолжайте, пожалуйста, рассказ.
О: Когда мы собрались на хуторе, то уже перед этим мы грибы ели и ягоды – не
было питания. На хуторе откуда-то штаб полка достал корову. Нас накормили бульоном.
Мясо даже не успело довариться – мы стали отходить на север.
В: По дороге?
О: Да, в основном лесными дорогами.
В: Строем?
О: Да, строем, как полагалось.
В: Вы провели у хутора какую-то реорганизацию оставшихся сил?
О: У меня количество людей в батальоне увеличилось за счёт тех, кто уходил с
ранеными, а потом возвратился. В конечном счёте набралось с полсотни человек.
В: А раненых вы успели эвакуировать?
О: Эвакуировали, но может часть и осталась. Во всяком случае старались вывезти.
В: А выносом раненых занимались бойцы, а не медсанбат?
О: Бойцы. У нас были только девчёнки.
В: По сути дела у вас была невольная потеря бойцов, уход с поля боя вместе с
ранеными? Это можно расценивать тоже как недостаток?
О: Да, как недостаток. Товарища ранили, другой его тащит, а то и двое.
В: Оружие выносили?
О: Не всегда.
В: Куда вы с хутора пошли?
О: Помню, что мы пошли на северо-восток.
В: Какой первый населённый пункт, который вы помните?
О: Не помню. Я знаю, что потом мы пришли в Лебяжье, спустя несколько дней, около
Ораниенбаума.
В: Вы шли вдоль берега залива?
О: Не помню. Справа от нас горели деревни. Они производили тяжёлое, удручающее
впечатление.
Мы шли по определённому направлению. На ночь останавливались. Иногда занимали
определённые позиции. Порой день стояли на этой позиции, а потом снова шли,
отступали.
В: Боевые столкновения были?
О: Нет, не было.
В: А соприкосновение с противником? Немцы все [?] преследовали?
О: Нет.
В: Своих вы встречали?
О: Встречали мало. Под конец уже мы своих встречали. Бойцы привели мокрого офицера
(будто бы бежал от немцев), перепуганного до ужаса. Я его отправил в штаб полка.
Солдаты над ним издевались. При подходе к Лебяжьему появились панические слухи:
что вот, мол, немцы нас бьют, преследуют. Однажды я подошёл к группе солдат,
один так рассуждает. Я не выдержал, нервы были напряжены, накричал на него,
пригрозил револьвером. Потом доложил новому комиссару полка. Говорю ему, что
вот чуть не застрелил одного. Ну, что ж, говорит, мы наверное тебя бы оправдали.
В: Вы вышли к Лебяжьему? Когда это было?
О: Сейчас трудно вспомнить. Бои под Кингисеппом были 19-20-21 августа, по-моему.
Неделю или 10 дней мы шли. Так что в районе 1 сентября пришли туда. В Лебяжьем
нас посадили в поезд и мы всем полком отправились в сторону Ленинграда, надеясь,
что нам там дадут отдохнуть, переформируют и мы снова пойдём в бой. Мы, между
прочим, в вагонах ехали с довольно боевым настроением. Не знали всей обстановки
под Ленинградом. Нас высадили в Колпино.
В: Вы проехали Ленинград?
О: Да, мы ночью проехали Ленинград. Утром нас высаживают в Колпино. И вдруг
мы слышим, что Колпино враг обстреливает. Вот тут у нас было довольно удручённое
настроение. Мы даже пели дорогой боевые песни. А вот приехали в Колпино и поняли,
что враг уже обошёл Ленинград и что тут недалеко немец.
В: Сколько вас прибыло в Колпино?
О: Человек 200.
В: Что вы привезли в Колпино? Только личное оружие?
О: Только личное оружие.
В: Никакого обоза у вас не было?
О: Уже не было.
В: В Колпино куда вас поставили?
О: Я не знаю куда делся командир полка, комиссар и вообще штаб полка. Я эту
группу возглавил. Как бы отдельный батальон, оставшийся от полка и приписан
к штабу какой-то дивизии. По-моему, командиром дивизии был Захаров.
В: А не Радыгин?
О: Не могу определённо сказать. Мне кажется, что Захаров, а может быть и Радыгин.
В: Где находился штаб этой дивизии.
О: Он находился (как я выяснил позже) около станции Понтонная. Я с батальоном
получил участок обороны на берегу реки Тосно.
В: В каком месте.
О: Значительно левее железной дороги, которая идёт на Москву.
В: На берегу Невы?
О: Да, почти.
В: Там деревня Новая, Вы её не помните?
О: Не помню. Помню, что на той стороне реки был кирпичный завод. Участок дали
большой по берегу реки Тосно и правее через всё болото, порядка больше пяти
км, а народу около 200 человек. Среди них много (откуда набрали этот народ,
не знаю), как говорят, обозников. Народ неорганизованный, даже непослушный,
пугливый. И вот я с ними держал несколько дней, около полмесяца, оборону.
В: У вас соседи были?
О: Я даже и не знаю. Правее болото было, а за болотом может и были соседи.
В: Подчинялись Вы непосредственно командиру дивизии?
О: Начальнику штаба дивизии.
В: А полка не было?
О: Не было.
В: А до каких пор это было?
О: Это было до 17 сентября. В этот день немцы предприняли наступление. У меня
самые передовые группы были на берегу реки Тосно, а поперёк позиции шла шоссейная
дорога. И вот справа, из какой-то деревни немцы наступали вдоль этой дороги.
Им удалось от меня отрезать находившуюся впереди роту.
В: А какими силами они наступали?
О: Получилось это так. Я был у командира роты, возвращаюсь обратно, перешёл
дорогу и вижу справа немцы идут. На моих глазах шла небольшая группа немцев.
Я с автоматом прижался к сосне, начал стрелять, а они идут. Видимо, я волновался,
пули летели мимо. Злость меня взяла, что ни одного попадания не было. Готов
был автомат разбить. Стал отходить назад. Тут бойцы стали отступать. Знаю, что
немцы орудие какое-то притащили и стали нас из него обстреливать. Мы отступили
до противотанкового рва. Там собрали людей, стали отстреливаться. Немцы стали
подползать. Снайпер около меня был. В этот момент меня и ранило. Я отдал оружие
своё снайперу и отправился в тыл. <...>
О: Я вспоминаю политотдел в связи со случаем трусости одного бойца. Он пошёл
от нашего батальона в разведку. Испугался там, сбежал, бросил товарищей. Тогда
из политотдела дивизии приезжал, кто – я не помню. Над трусом устроили что-то
вроде трибунала, осудили и расстреляли. Я понял, что его расстреляли в назидание.
<...>
В: Там были окопы? Вы занимали рубежи в поле; на болоте?
О: Мы были на опушке леса. В лесу были отдельные окопы, выкопанные нами или
до нас. Когда мы отступили, то подошли к противотанковому рву, от первоначального
рубежа километра 2-3. Это, знаете, всё от неумения воевать произошло, а так
бы мы немцев разбили, не пустили. <...>
В: Партполитработа у вас велась и в каких формах?
О: Политработа велась. Руководил ею и комиссар полка, и парторг полка. Всё зависело
в таких условиях от тех или иных партработников. В 4-й роте был парторгом Тепляков.
О его судьбе ничего не знаю. А другой политрук очень неумело вёл работу, не
пользовался авторитетом. В 4-й роте политрук был с завода Котлякова. Он действовал
главным образом личным примером и беседами с людьми. Бойцы его очень уважали,
но он погиб под Кингисеппом. У него была привязана бутылка с горючей смесью
к поясу. Во время миномётного обстрела, осколок попал в бутылку и он сгорел.
В: Вы были начинающим командиром. При командовании батальоном Вами руководило
какое начало – гражданского руководителя или те небольшие военные навыки, которые
Вы имели? Кем Вы были больше – гражданским человеком, поставленным на военный
участок, или командиром? Когда Вы себя почувствовали полноценным командиром?
О: Будучи ещё на действительной службе, в полковой школе, я занимался военным
делом с удовольствием. Видя мою старательность, меня назначили помощником командира
взвода, так что военная жилка у меня была. Да и по натуре я руководитель. Умею
командовать. Так что, несмотря на малые знания, во мне был настрой быть командиром.
Но нередко во мне прорывались черты и гражданского руководителя. Так, например,
не довольствуясь результатами посланной разведки, я ходил иногда ночью сам проверить
результаты, что противопоказано командиру батальона. Дотошно добирался до некоторых
вопросов. Но в общем-то умения руководить не было, да и вокруг не было умелых
руководителей. Командиром роты я поставил человека из своего цеха, комсомольского
работника, который плохо командовал, но был преданным. Командир полка Захаров
тоже был плохим командиром, откровенно говоря, так же, как и мы все, хотя был
предан. Даже временами, в тяжёлые моменты, я чувствовал его растерянность. Так
что это было наше общее зло – неумение командовать. С другой стороны, не было
злости. Мне казалось, что если встречу немца, то в него надо не стрелять, а
брать в плен, ведь он, мол, тоже человек и его сюда послали. Вот, когда под
Кингисеппом нас потрепали, тут родилась злость. Тут уж я бы ни одного немца
живым близко бы не подпустил к себе.
В: Вы пленных имели?
О: Нет.
В: Что Вам дала служба в ополчении?
О: Она мне дала большое удовлетворение, что я в тяжёлый момент пошёл защищать
Родину. Если бы я этого не сделал, то я бы себя во многом клял. Когда я вернулся
в Ленинград, на завод, то стал на всё смотреть другими глазами. Во мне, как
в человеке, может быть, храбрости прибавилось. Но тяжело было думать, что я
во время боёв порой вынужден был посылать людей на смерть. В частности, командир
4-й роты Гейфман Михаил на второй день боёв явно боялся и я это чувствовал.
Я на него накричал: «Вперёд! Ты должен быть среди своих бойцов, а не где-то
хорониться!» Или сплошь и рядом посылал людей на связь, зная что может он и
не вернётся. Это меня удручало. <...>
В: Были у вас случаи нарушения дисциплины?
О: Был случай. Я подошёл к бойцу, он спит на посту, совсем мальчишка. Я вынул
пистолет, говорю: «Застрелю тебя сейчас!» Он перепугался. Ну я понял, что с
ним сделаешь – отсутствие закалки.
В: У Вас люди были городские, рабочие, интеллигенты. Как сказывалось отсутствие
физической закалки?
О: Определённо сказывалось. Неумение идти, неумение даже портянки завернуть.
И отсутствие дисциплины. Под Кингисеппом, чтобы легче было бежать, сбрасывали
с себя шинели, говорили, что де на обратном пути возьмём. Уверенность в победе
была. Даже ротный миномёт бросить хотели.
В: Возрастной состав какой был?
О: Самый разношерстный. В моём возрасте (39 лет) и постарше, и моложе были.
Правда, комсомольцев мало.
(Запись с магнитофонной ленты)
См. также в книге "Корабелы
в боях за город Ленина".