Предыдущий текст — Следующий текст
ЦГАИПД, ф. 4000, оп.17, д.15
ВОСПОМИНАНИЯ
И
ПИСЬМА
быв. бойца 3-го взвода 8-й роты 3-го стрелкового полка 2-й Московской дивизии
народного ополчения г. Ленинграда
ЛЬВА КОНСТАНТИНОВИЧА ВЕРТОУСОВА
(выпускник ЛИСИ)
<...>
Под Пелешами
Мне хорошо запомнилось начало моего последнего в сорок первом году боя. Это
было под Пелешами, когда в середине августа полк прорывался от излучины Луги,
где немец хотел отрезать нас от своих.
Наш взвод двигался обособленно от всего полка. Комроты Гудков в этот раз был
с нами. На нём – единственная на всю роту каска. Я шёл рядом.
Во всём, даже в движении рассредоточенного взвода, чувствовалось состояние напряжённого
ожидания, обычного перед боем. Но необычным было то, как мы шли по влажному,
заболоченному редколесью – слишком открыто и, как мне показалось, даже неосторожно.
Я заметил об этом Гудкову.
– Так надо, – ответил он.
И тут же впереди, слева от дороги, к которой мы приближались, застрочили автоматные
очереди.
Раздалась команда «Ложись!» Я пробежал несколько шагов и залёг за кочкой. Сзади
послышались ответные выстрелы наших ребят. Ударил ручной пулемёт. Из моей полуавтоматической,
оптической «дегтярёвки» я, как правило, вёл избирательный, прицельный огонь
на приличной дистанции. Здесь же немцы показались в нескольких десятках метров
впереди. Их было много и они отлично были видны. С закатанными до локтя рукавами
они перебегали от сосны к сосне и поливали автоматным огнём перед собой.
Близкую подвижную цель нелегко поймать в окуляр прицела... С трудом это мне
удалось. Стреляю. «Мой» фашист роняет оружие и сползает вдоль ствола дерева.
Ищу в окуляре другого и в этот момент будто кто-то ударил меня по левому плечу.
Инстинктивно поворачиваю голову, вижу в отдалении немца, стреляющего на бегу
из автомата, упёртого прикладом в живот. В правом боку захлюпало что-то тёплое
и сразу – резкое чувство сильной жажды... Винтовка вдруг стала непомерно тяжёлой.
С трудом поднимаюсь на руках:
– Хлопцы, рубайте гадов аж до самого ...!
Попросил ли я пить, уже не помню. Кровь хлынула горлом и всё куда-то провалилось...
...Очнулся ночью. Лежу навзничь. Тишина. Надо мной чистое звёздное небо. Безуспешно
пытаюсь подняться и снова теряю сознание...
На другой день увидел совсем рядом двух убитых. Это были мои институтские и
боевые товарищи – Зоил Егоров и Борис Норкин. Какой-то месяц назад мы вместе
защитили дипломы архитекторов, а теперь моих друзей уже нет. Рядом с их простреленными
телами пролежал я двое суток. В ночь на третьи, превозмогая боль, горловые кровотечения
и страшную слабость начал двигаться на север – к своим.centralsector.narod.ru
Только после войны я узнал почему так подчёркнуто открыто шёл наш студенческий
взвод: мы отвлекли внимание и огонь врага на себя, приняли трудный, неравный
бой и этим обеспечили всему полку возможность избежать окружения.
Подпись (Вертоусов)
23.06.66
Действ.Кр.Армия
24.6.45
Дорогой Игорь! [Клинов]
<...> О себе всё здесь рассказывать не хватит ни бумаги, ни времени.
Постараюсь описать своё ранение, показавшееся другим смертью.
«Успокоив» одного фрица, я стал прицеливаться в другого, как в этот момент почувствовал
резкий ожог в груди и что то тёплое и липкое под гимнастёркой. Показалось, что
– всё. Поднялся на локтях, попрощался с товарищами; затем кровь хлынула горлом
и носом и я потерял сознание. Это было около четырёх часов дня. Очнулся я после
полуночи уже навзничь, а не ничком, попробовал шевелиться, но смог двигать только
левой рукой. Силы опять оставили меня и я снова забылся. Четыре дня я пролежал
в этом болоте почти без движений, мочась на правую сторону, а с левой выщипывая
мох, влага которого была единственной моей пищей. Разделяли моё одиночество
только два трупа друзей с которыми вместе проучился пять лет: З.Егоров и Трифонов.
Последнего очень трудно было узнать, т.к. был сильно обезображен: часть лобной
кости и темени были отбиты и мозг вытек наружу. После твоего письма я даже стал
сомневаться был ли это Трифонов или Борис Норкин.
Пуля вошла над левой ключицей под лопатку, отбила роговой отросток второго грудного
позвонка, прошла между рёбрами через правое лёгкое и опять-таки между рёбрами
вышла наружу у правой подмышки. Счастье, что, кроме пустяка, все кости были
целы.
Молодой, здоровый организм, жажда жизни и борьбы, ненависть к врагу сделали
своё дело – я здоров как и раньше и только два шрама и небольшая впадина на
месте повреждённого позвонка напоминают теперь о ране. <...>
Действ.Кр.Армия
2.7.45.
Дорогой Игорь!
Я немного задержался с этим вторым письмом – хотелось получить ещё хотя бы
одно письмо из Ленинграда. Однако ожидания до сей поры оказались тщётными. Очень
ждал письма из института. Я отправил два письма на имя секретаря орг. ВЛКСМ
Арх. ф-та, но ответа пока всё нет.
В первом письме я не досказал о себе – продолжаю сейчас. Через пару дней мне
удалось доползти до убитых. Найденные в их мешках два концентрата каши, полхлеба
и флакон одеколона хорошо подкрепили меня (глотки последнего, согревая, выручали
в длинные дождливые ночи). В ночь на 14-е сделал попытку встать. Ценою обильного
кровотечения через горло и нос это удалось, но через несколько мгновений я снова
упал, потеряв сознание. На следующую ночь я всё-таки перешёл злополучную дорогу,
пройдя в общей сложности метров 300. Почувствовал себя в безопасности. Мысль
о том, что скоро увижу своих (помнишь, пункт сбора был назначен на 10 км. на
север), сознание того, что опасный рубеж (дорога) уже позади, наличие компаса,
вера в свои силы придали энергии. Неперевязанная рана сочилась и начинала зловонить
(а в последствии появились и черви). Одной левой рукой перевязаться не мог,
а правая беспомощно болталась на ремне переброшенном через шею. Но воля к жизни,
желание отомстить делали своё дело и последующие дни я шёл, если только можно
так выразиться, ибо на каждые полчаса перехода требовалось полтора-два часа
на отдых. Затрудняли кровотечения и нехватка воздуха – сказывалось простреленное
лёгкое. Казалось всё-таки, что силы прибывали и надежда добраться до своих всё
крепчала. Однако судьба решила иначе, и 17-го августа после полудня на одном
из своих привалов я был приведён в себя пинком ноги и грубым окриком.centralsector.narod.ru
Так началась самая ужасная пора в моей жизни – фашистский плен. Три с большим
гаком года, вычеркнутые из жизни, 1344 мучительных и долгих дня! Сколько пришлось
пережить издевательств, мучений и насмешек, моральных и физических, грубых и
утончённых – всего здесь не перескажешь. Был бит и резиной и прикладами, и рукояткой
пистолета, сидел в холодной и в карцерах, миновал эпидемию тифа и рассадник
чахотки, испытал и голод и жажду. Потом стал умнее – делать стал больше, а попадаться
меньше. Это тоже своего рода школа. Два раза пытался бежать: раз предали, другой
– поймали. Приходилось писать листовки, размножать их, переводить листовки союзников,
скрывать товарищей, прятать ордена при обысках. А сколько было написано песен
о дорогой, родной земле, о дружбе и сплочённости в плену. И видел бы ты как
эти песни принимали! Приходилось маскироваться и симулировать – этого требовала
обстановка. Не хвалясь, могу сказать, что сердце человека, воспитанного дорогой
Родиной, которая дала ему всё, ни разу не переставало биться, не переставало
верить в победу и поддерживало эту веру в сердцах товарищей.
Наконец наступил долгожданный день – 22-е апреля 1945г. 18 тысяч военнопленных
лагеря в Люкенвальде, представители более десятка наций мира, в том числе и
более двух тысяч наших земляков стали свободными. <...>
Предыдущий текст — Следующий текст