|
МАНЧИНСКИЙ ВИКТОР ГЕОРГИЕВИЧ
Родился в Пскове в 1920 году. В 1928
году поступил в 66-ю ФЗС (фабрично-заводская семилетка), затем учился
в 28-й средней школе Московского района Ленинграда. После ее окончания
в 1938 году был принят без экзаменов на 1-й курс металлургического
факультета Ленинградского индустриального института. С началом войны
добровольцем ушел в Красную Армию, был направлен в ЛКБТКУКС (Ленинградские
краснознаменные бронетанковые курсы усовершенствования командного
состава), которые в конце августа 1941 года эвакуированы в Магнитогорск.
По окончании этого училища в феврале 1942 года лейтенантом, командиром
танкового взвода направлен на Юго-Западный фронт, где служил в составе
132-го ОТБ, 36-й и 168-й ТБ. На Калининском фронте - в 13-м танковом
полку 18-й мехбригады. На Брянском фронте - в 36-й ТБ. Во время боев
на Курской дуге 26 июля 1943 года тяжело ранен. По излечении 20 апреля
1944 года вернулся в ЛПИ, металлургический факультет которого окончил
в 1946 году. Оставлен в институте. Работал ассистентом, старшим преподавателем,
доцентом, профессором, заместителем декана, зав. кафедрой.
Работал также членом и председателем профкома института, членом и
секретарем парткома института. Избирался делегатом XXIII съезда КПСС.
[218]
В.Г. Манчинский
НА БРЯНСКОМ ФРОНТЕ
Событиям на Брянском фронте предшествовало участие
автора этих строк в боевых операциях на Юго-Западном фронте в составе
132-го отдельного танкового батальона (132 ОТБ) 36-й танковой бригады
(36 ТБ) и 168-й танковой бригады (168 ТБ) с марта по август 1942 года.
После разделения 168-й бригады на два танковых полка при формировании
в городе Горьком на Калининский фронт была направлена 18-я мехбригада,
в ее составе находился 13-й танковый полк, в котором автор служил
командиром взвода средних танков "Т-34". В боях за Великие
Луки 13-й полк понес большие потери. Оставшиеся в живых командиры
танков и взводов были переданы в состав 36-й танковой бригады, отправлявшейся
на формирование в район города Солнечногорска. После получения новых
танков бригада по тревоге погрузилась на эшелон.
Автор был назначен командиром танка командования. О маршруте движения
эшелона нам, конечно, ничего не сообщили.
1. Степной военный округ
Без каких-либо происшествий наш эшелон двигался на
юг. Запомнился только момент, когда проезжали станцию Россошь, которая
навеяла воспоминания, связанные с пребыванием летом 1942 года на Юго-Западном
фронте. После разгрузки эшелона наш батальон разместился в небольшой
роще. Помню характер местности: холмистая степь с небольшими рощами.
Все рощи были заняты войсками. В основном это были танковые части.
Нам стало ясно, что готовится серьезное дело.
Не помню, сколько дней мы провели в этой роще вдали от какого-либо
населенного пункта. В памяти сохранились только обычная воинская служба
и учеба, не связанные с перемещением танков, которые были основательно
закопаны и замаскированы. Вечером, как и раньше, "спивали"
под управлением нашего комбата - большого любителя хорового пения.
Запомнился только один эпизод из этого периода. Как-то вечером как
обычно пришел комбат, но был "под шафе". Собравшимся он
сообщил радостную весть: "Ура, ребята! Италия вышла из войны".
Мы все с восторгом приветствовали приятную [219] новость, до ночи
обсуждали это событие. На следующий день ожидали какого-либо подтверждения
такому сообщению. Увы, его не последовало. У меня был знакомый лейтенант
на бригадной радиостанции. В его обязанности, в частности, входила
запись сообщений Совинформбюро о положении на фронтах и о других важных
событиях. Я пошел к нему и рассказал о выходе Италии из войны. Он
очень удивился, так как об этом услышал впервые от меня. Мое сообщение
его тем более удивило, что всей подобной информацией только он обеспечивал
работников политотдела. Посмеялись по этому поводу и все!
Не я один в батальоне, оказывается, заинтересовался этим вопросом.
Некоторые знали о моем походе на радиостанцию. Я, конечно, рассказал
товарищам о своей беседе с лейтенантом. Мы все дружно решили, что
майору это "приснилось". Когда у него спросили об этом,
он вообще с трудом вспомнил этот эпизод и сказал, что не сам выдумал,
а "кто-то его ввел в заблуждение". Самое смешное в этом
эпизоде было то, что сообщение комбата "подтвердилось" примерно
спустя два месяца, когда 25 июля 1943 года был свергнут режим Муссолини,
а 8 сентября Италия капитулировала. Между собой майора мы в шутку
называли ясновидящим.
Мы сравнительно недолго находились в этом месте. Запомнилось, что
его называли "Степной военный округ".
В последнее время в литературе о войне я читал о "Степном резервном
фронте". Может быть, наша 36-я танковая бригада и входила в состав
этого фронта, но достоверно утверждать не могу.
В моем экипаже башенным стрелком был Иванов - мордвин по национальности.
Хорошо помню этого очень спокойного исполнительного парня. Именно
он запомнился своей добротой и почти детским добродушием. Память не
сохранила имен других членов экипажа. Иванов часто подходил ко мне
и говорил: "Товарищ лейтенант, Ваша каша сидит там-то".
Я обычно разъяснял ему, что каша "сидеть где-то" не может
и что принято говорить "каша стоит". Иванов всегда искренне
удивлялся, заявляя, что каша стоять не может, так как у нее нет ног.
Этот шуточный разговор доставлял определенное удовольствие окружающим.
2. Мы путешествуем
Однажды утром по тревоге наша бригада снялась со своего
места. Целый день мы добирались по пыльным дорогам до какого-то разъезда
или станции, где грузились на эшелон. Все удивлялись, [220] что эта
операция совершалась днем. Раньше ничего подобного не было, танковые
марши всегда делались ночью, при этом запрещалось зажигать фары. Вразумительных
ответов на наши вопросы получено не было. Правда, все обошлось благополучно,
без бомбежек. Вообще мы уже отвыкли от встреч с немецкими бомбардировщиками,
а некоторые новички даже не знали, что это такое.
Как всегда, нам не сообщали маршрута и его конечной цели. Через несколько
дней разгрузились и ночным маршем прибыли в лес, где, как обычно,
закопали по гусеницы (для сохранения ходовой части) и замаскировали
танки. Только на следующий день удалось определить наше географическое
положение. Сейчас эта область называется Калужской. Ближайшим населенным
пунктом был город Киров.
С питанием было плохо. С целью его улучшения танкисты нередко проявляли
инициативу, вступая в контакт с местным населением. Когда в один из
дней обязательные работы и заботы были окончены и я вместе с другими
членами экипажа собирался устраиваться на ночлег, ко мне обратился
один из них с просьбой отпустить его на 2-3 часа в расположенную сравнительно
недалеко деревню. Цель прогулки, как мне было сказано, оказалась уважительной,
а именно - поухаживать за местными девушками. Я разрешил с условием,
что он пойдет не один (они собирались втроем, два других были из состава
первого взвода) и явится не позже часа ночи. При возвращении он должен
был разбудить меня и доложить о благополучном прибытии. После этого
я быстро заснул. Около часу ночи он меня разбудил, я проверил время
и отправил его спать.
Наутро я обнаружил некоторое оживление в первом взводе. Ранее я уже
писал, что мой "танк командования" всегда располагался в
первом взводе первой роты. Обычно танковые взводы с целью маскировки
дислоцировались обособленно на некотором расстоянии друг от друга.
Один из офицеров взвода разъяснил мне, что недалеко в лесочке на костре
к завтраку готовят поросенка, которого наши танкисты купили у местного
населения. Оказывается, купля-продажа происходила ночью, когда трое
наших танкистов навещали деревню. Поросенка, конечно, съели, по-моему,
даже на обед ничего не осталось. У меня были сомнения относительно
законности сделки с поросенком, но все трое покупателей клялись в
этом. Только значительно позднее, когда уже указанный поросенок даже
исчез из нашей памяти, один из покупателей случайно проговорился об
обстоятельствах "покупки", которая выглядела уже не так
невинно, как это изображалось прежде. Однако срок давности проступка
уже прошел, и "покупатели" остались безнаказанными. [221]
3. Накануне наступления
Вскоре мы снова железнодорожным эшелоном держим путь
в западном направлении. На этот раз после разгрузки двигаемся ночью
со всеми мерами маскировки. Этот марш запомнился только тем, что пришлось
вброд преодолевать реку. Ночью это было довольно сложно. Этой рекой
оказалась Ока. Без особых приключений перебрались на ее левый берег.
Глубина не превышала одного метра, что для танка "Т-34"
препятствием не является. После реки марш продолжался еще довольно
долго. Закопали танки в каком-то лесу. В отдалении была орудийная
стрельба. Это было где-то в середине июля 1943 года.
Затрудняюсь сказать, из каких источников мы уже знали о тяжелых боях
на других фронтах и даже на нашем Брянском фронте. Здесь же было относительно
спокойно, но обстоятельства свидетельствовали об окончании нашей формировки.
Я уже писал о том, что наши, как нам казалось, бессмысленные переезды
вызывали общее удивление. Только спустя значительное время после окончания
войны в литературе, описывающей сражение на Курской дуге, я вычитал,
что несколько воинских подразделений, в том числе и танковых, перемещали
с места на место в целях дезинформации противника. К сожалению, в
этих мемуарах не назывались номера частей. Полагаю, что наша бригада
была одной из них. В этом меня убеждает еще и то обстоятельство, что
часто марши мы совершали в дневное время с нарушениями требований
маскировки.
Здесь, пожалуй, уместно сказать об информации, которую получали командиры
взводов и танков относительно наших военных планов. Вполне естественно,
что чем выше по должности командир, тем более полной и обширной информацией
он должен обладать. Мы, командиры танков и танковых взводов, знали
точно только номер своей бригады. Иногда уже в неофициальном порядке
узнавали номера расположенных поблизости частей и подразделений. Всякое
же общение с их личным составом для командиров указанного уровня было
практически исключено. Это же относится и к воинскому соединению более
высокого ранга, в состав которого входила наша танковая бригада. Например,
и в ходе войны и до сих пор я до конца не уверен, что наша бригада
действовала в составе 11-го танкового корпуса, так как официально
нас об этом не информировали. Может быть, этого и не надо было делать.
Каждый воин должен знать ровно столько, сколько необходимо для выполнения
поставленной задачи. [222]
Когда после окончания войны ее участники стали называться уже ветеранами
и когда стали традицией периодические встречи друг с другом для обмена
воспоминаниями, мне часто приходилось участвовать, например, в такой
беседе: "Ты на каком фронте и кем воевал?" На такой вполне
нормальный вопрос я отвечал, что воевал танкистом в составе 36-й ТБ.
Так как среди оставшихся в живых танкистов было сравнительно немного,
собеседник продолжал расспрашивать меня в таком духе: "Танкистом?
У Катукова? (или Ротмистрова, или Рыбалко)". Назывались обычно
и другие имена популярных командиров танковых армий.
К своему стыду и подозрительному удивлению своего собеседника я длительное
время не мог удовлетворительно ответить на этот вопрос. Я действительно
не знал "своего" командарма. Мало того, о том, что я воевал
на Брянском фронте, я узнал значительно позднее, после войны, когда
рассматривал географическую карту в одном из мемуарных произведений,
где город Козельск, куда я попал в госпиталь сразу после ранения,
находился в полосе действий Брянского фронта.
Имя "своего" командарма и номер армии узнал я тоже через
несколько лет после окончания войны вот при каких обстоятельствах.
В году 1963-1964 ко мне домой как-то зимним вечером заявились два
незваных мужчины моих лет. "Меня ты должен знать, а это мой товарищ",
- сказал один из них. Я им предложил раздеться, а сам мучительно рылся
в памяти, перебирая своих знакомых. Заметив мои затруднения, тот же
человек продолжал: "Вспомни ЛКБТКУКС, Мадисона, Опрышкина, Купченко".
Он перечислил еще нескольких курсантов, с которыми мы находились не
только в одном взводе, но даже в одном отделении. Я тогда сразу узнал
в посетителе командира этого отделения - Ивана Никитина. Встреча была
очень радостной и трогательной.
Весь вечер и часть ночи мы провели в воспоминаниях. Выяснилось, что
в 1943 году в июле мы воевали очень близко друг от друга в составе
одной 4-й танковой армии только в разных ее корпусах. Иван также сказал
мне о том, что в Москве есть Совет ветеранов 4-й гвардейской танковой
армии, назвал адрес и его руководителей. Оказалось, что этой армией
командовал Лелюшенко. Так я узнал имя "своего" командарма.
В ответ на мое письмо в Совет ветеранов мне сообщили, что действительно
36-й ТБ входил в состав этой армии и что я являюсь ее ветераном. Для
получения значка "Ветерана 4-й ГТА" надо обратиться в Ленинградский
филиал Совета ветеранов, располагающийся на ул. Красной Конницы в
помещении школы № 54. [223]
Сказанным выше мне хотелось только довести до сведения читателей об
объеме информации, которой владели командиры моего ранга. У нас и
без этого было столько своих забот!
Предстояли бои. Наше время было заполнено многократной проверкой готовности
экипажа к действиям в различных условиях. Часто приходилось выезжать
на рекогносцировки, где намечались действия вплоть до отдельных танков.
Мне предстояло до особого распоряжения действовать в составе 1 -го
взвода.
4. Танковая атака
24 июля 1943 года нам сообщили, что должен последовать
приказ о перемещении на исходные позиции. Мы были полностью готовы
к выполнению этого приказа, знали заранее даже конкретное место расположения
каждого танка на этих позициях. Как только стемнело, с соблюдением
всех средств маскировки наши танки заняли предназначенные им места.
Несколько часов потратили на то, чтобы их закопать, обезопасив от
возможного удара авиации и артиллерии противника.
Рано утром объявили приказ о наступлении. В памяти сохранились только
отдельные его моменты. Нам необходимо было преодолеть оборону противника
и двигаться в направлении города Карачев, отрезая путь к Брянску отступающим
из Орла войскам. Было приказано 36-й танковой бригаде двигаться во
втором эшелоне вслед за 64-й танковой бригадой нашего же танкового
корпуса. Предупредили также, что перед танковой атакой оборона противника
будет обработана нашей бомбардировочной и штурмовой авиацией, после
чего начнется артиллерийская подготовка.
Военная судьба сложилась таким образом, что, участвуя в боевых действиях
на Юго-Западном и Калининском фронтах, мне не приходилось наблюдать
массированного применения танков. Чаще всего мы действовали в составе
одного или двух взводов, реже - ротой. Я не утверждаю, что так было
везде. Я говорю только о тех операциях, в которых пришлось участвовать
самому. В соответствии с зачитанным приказом здесь предполагалось
одновременное применение большого количества танков, входящих в состав
двух танковых бригад. Это вдохновляло и создавало уверенность в успешном
завершении операции. Такая уверенность подкреплялась также сообщением
об отсутствии у противостоящего нам противника сколько-либо серьезных
танковых сил.
Уже в послевоенное время я много слышал и читал о массированном применении
авиации и артиллерии в ходе знаменитых [224] сражений Великой Отечественной
войны. Мне самому этого видеть не пришлось. Сравнивая между собой
то, что довелось видеть своими глазами, с рассказами участников и
мемуарами прославленных полководцев, должен подчеркнуть следующее:
артподготовка и действия авиации на нашем участке фронта выглядели
значительно скромнее. Конечно, я наблюдал их действия с исходных позиций
танкового взвода, а не с командного пункта командарма, которому, как
говорится, всегда виднее.
Мы точно знали время начала авиаподготовки. Она должна была продолжаться
около одного часа. Прошло уже более 40 минут после обусловленного
приказом срока, когда над нами в направлении противника на небольшой
высоте промчались две пары (или тройки - точно не помню) штурмовиков.
Мы все облегченно вздохнули: "Ну, сейчас начнется!" Ожидания
были напрасными. Самолетов не было. Не менее разочаровывающей была
артподготовка. Где-то сравнительно далеко от нас стреляли пушки. Это
были отдельные выстрелы, а не "оглушающая канонада".
Уже значительно позднее, осмысливая события, я пришел к выводу, что
на нашем участке фронта мы не располагали серьезными силами авиации
и артиллерии. По-видимому, они были переброшены на более "горячие"
участки фронтов, где в это время происходили упорные бои.
Приближалось время нашей атаки. Было жаркое утро. Еще раньше мы решили
снять гимнастерки и остаться только в комбинезонах, так как в танке
становилось нестерпимо жарко. Следует отметить еще один момент. Приказом
предусматривалось посадить на танки десант, но время шло, а десант
к нам не подходил. Приказом заранее был обусловлен код для переговоров
по рации. Я помню только, что цифры "333"означали "вперед".
Сигналом к выступлению послужила серия ракет. После исходных позиций,
находящихся в роще, танки двигались по пшеничному полю. Вскоре увидели
следы ранее прошедших танков, видимо 64-й бригады. Особого сопротивления
противник при преодолении его обороны не оказывал. Во всяком случае
наш 1-й взвод даже не изменял намеченного заранее курса. Моему танку
практически и стрелять из пушки не пришлось, если не считать профилактический
огонь осколочно-фугасными гранатами и пулеметными очередями по подозрительным
местам. Единственной неприятностью было медленное движение по мягкой
земле. Надо полагать, что оборона противника здесь была весьма слабой,
если описанные выше действия авиации и артиллерии, а также 64-й бригады
привели к ее глубокому прорыву. Полагаю, что противник [225] сильно
ее оголил для укрепления других участков фронта. С другой стороны,
он мог не знать о сосредоточении здесь наших танковых сил.
Километров через 5-10 вышли на какое-то шоссе и продолжали движение
уже не развернутым строем, а в походной колонне. Так продолжалось
еще 10-15 км, когда поступил приказ развернуться в боевые порядки.
Помню только слегка холмистую местность и сплошные поля созревшей
пшеницы. Уже хорошо слышалась артиллерийская стрельба. По радио прозвучала
команда "333", т. е. "вперед". Когда танки нашей
роты забрались на более высокое место, то вдали стали видны черные
столбы дыма. Мы все отлично знали, что это такое: это горели танки.
Пока неизвестно чьи - наши или противника.
В соответствии с командой "333" двигаемся развернутым строем
в направлении горящих танков. Приблизившись к ним, обнаружили, что
это наши "Т-34". Кто и как их подбил - вначале было не ясно.
Вскоре, однако, дело прояснилось, когда загорелся один из танков нашей
роты, подбитый на сравнительно большом расстоянии от танков нашего
взвода. Приказ "333" привел нас на участок, на котором горело
много танков. Это, как выяснилось позднее, были машины 64-й бригады.
Стало ясно, что она нарвалась на засаду. Части танков удалось, видимо,
проскочить вперед, так как в отдалении в направлении нашего движения
виднелись горящие подбитые танки.
Наша группа, состоящая из четырех танков (три танка первого взвода
и мой), продолжали движение вперед. Загорелась машина командира взвода,
выскочить из нее танкисты не успели. Я автоматически стал командиром
взвода. Здесь я должен для ясности заметить, что по установленному
порядку танки должны продолжать движение в соответствии с приказом.
При этом они не имеют права отвлекаться на оказание помощи подбитым
танкам, хотя, конечно, очень хотелось помочь товарищам. За такую помощь
я уже имел случай быть наказанным на Юго-Западном фронте. По существующим
правилам для оказания помощи предназначены специальные подразделения,
которые должны двигаться следом за атакующими танками. К сожалению,
эти подразделения часто опаздывали и в сущности занимались сбором
трофеев.
Мы по возможности быстро двигались по приказу "333". Эта
команда постоянно повторялась по радио. Мною специальными флажками
двум другим танкам взвода было передано "Делай, как я".
Эти танки не имели рации (рациями были оснащены только командирские
танки). Двигались все же медленно, не позволял рыхлый чернозем. Это
обстоятельство делало огонь противника весьма метким. [226]
Поступил приказ об остановке в небольшой роще. Здесь выяснилось, что
наши потери невелики (наш взвод потерял один танк). Часть машин была
ранее направлена в обход позиций противника. О результатах их действий
пока не было ничего известно. Основные потери понесла 64-я ТБ. Часть
оставшихся танков этой бригады будет двигаться в ранее намеченном
направлении. Наша бригада - следом.
Не помню, сколько времени продолжалась остановка. По сигналу двинулись
вновь с сохранением мер предосторожности. В памяти не осталось впечатлений
о каких-либо населенных пунктах, которые мы должны были проезжать:
пшеничное поле и пыльные проселочные дороги.
Двигаемся в полной боевой готовности. Все внимание на танк командира
роты, действия которого мы обязаны повторять. По радио все тот же
приказ "333". Наш взвод находится на правом фланге развернутого
строя не только роты, но и всего батальона.
Затрудняюсь сказать, сколько времени продолжалось такое сравнительно
спокойное движение. Помню только, что это был ясный солнечный день,
когда на нашем левом фланге были подбиты две или три машины. Нам было
приказано продолжать движение. Как я ни вглядывался в местность на
левом фланге через перископический прицел, а также с помощью своей
маленькой стереотрубы (я возил ее с собой еще с Юго-Западного фронта),
мне не удалось обнаружить хорошо замаскированного противника. Ясно
было только, что огонь вели пушки с большим "прямым выстрелом",
т. е. не с закрытых позиций, а прямой наводкой. Такими пушками были
оснащены немецкие танки "Тигр" и "Пантера". Характеристики
этих танков нам были хорошо известны: калибр пушки - 88 мм, начальная
скорость снаряда 1300 м/с.
Дальше все завертелось, как во сне. Мы движемся вперед, а нас бьют.
Я сейчас уже не помню, в каком порядке выбывали из строя танки нашей
роты. Во всяком случае, огонь противника больше сосредоточивался по
левому флангу, а мы пока в соответствии с приказом "333"
двигались вперед, стремясь, по-видимому, прорваться в глубокий тыл
противника. Для меня стало ясно, что мы неожиданно напоролись на сильное
сопротивление противника, к которому наше командование было не готово.
В отношении моих действий сомнений не было - приказ "333".
Немцы вполне успешно справились с нашим левым флангом и добрались
до правого, т. е. до нас. Мы из-за медленного движения уйти от их
губительного огня не имели возможности, хотя делали для этого все,
что могли. [227]
Конечно, настроение было паршивое, когда один за другим погибают около
тебя танки, а ты бессилен изменить это положение. Мне, по-видимому,
везло. В мой танк попаданий не было.
5. Встреча с "тигром"
К настоящему времени, когда пишутся эти строки, в
памяти уже основательно перемешалась последовательность событий дальнейшей
атаки. Кошмарным был огонь противника, в результате которого один
за другим подбивались наши танки. Ясно было только, что противник
обстреливал нас с левого фланга, а мы не имели возможности его атаковать,
так как по приказу должны были двигаться в другом направлении.
Мой взвод двигался углом вперед. Несколько впереди мой танк, а по
флангам - два других. Загорелась правая машина Германа Блинова. О
судьбе экипажа ничего не могу сказать: в этих условиях я не видел,
чтобы кто-либо из его членов покинул машину. В роте тоже были потери,
но командир роты продолжал передавать приказ "333". Хотя
я его машину уже не видел из-за холмистой местности, но был уверен,
что его танк продолжает движение. Впереди меня метров на 200-300 двигались
какие-то две другие машины, принадлежность которых к нашей 1-й роте
вызывала сомнение.
Левая машина первого взвода тоже была подбита (фамилии членов экипажа
не помню). Спустя некоторое время перестал отзываться командир роты.
По рации я доложил об этом в батальон. Сказал при этом, что в пределах
видимости машин нашей роты нет, кроме каких-то двух, которые виднелись
еще впереди. Мне было приказано выбрать удобное место, остановиться
и вести наблюдение за противником.
Я двинулся в направлении, в котором исчезли за холмами указанные два
танка. При этом старался прятаться за любую складку местности, чтобы
затруднить прицельный огонь противника. Через некоторое время в отдалении
увидел два наших танка. На запрос по рации они не отвечали. Это могло
означать, что у них ее не было. Хотя эти танки вновь исчезли из пределов
видимости, но я продолжал движение в том же направлении, так как пока
не находил удобного места для укрытия и наблюдения.
Когда в конце концов мой танк перевалил за холмик, то я увидел невдалеке
стоящие те два танка (а может, и какие-нибудь другие). Они не горели,
но поблизости людей не было. На более близком расстоянии мы заметили,
что оба танка довольно основательно засели в заболоченной почве. Я
приказал остановиться [228] на косогоре, опасаясь завязнуть. Место,
где встала наша машина, оказалось довольно удобным. С одной стороны,
башня танка едва возвышалась над холмом, а с другой - окружающая местность
обозревалась на значительном расстоянии. Доложил об этом в штаб. При
этом отметил, что вблизи находятся завязшие в болоте два танка "Т-34"
без видимых повреждений. Экипажей этих танков тоже пока не видел.
Мне было приказано до темноты оставаться на этом месте, наблюдать
за противником, периодически докладывать обстановку, осмотреть указанные
два танка.
При движении танка из-за производимого им шума не слышно выстрелов
и разрывов снарядов, если они происходят в некотором отдалении. Теперь
же в тишине иногда слышалась артиллерийская стрельба. Как и предполагалось
ранее, стреляли с левого фланга, если смотреть по маршруту нашего
движения. Я пытался сориентироваться по карте. Точно определить место
своей стоянки было не просто, так как местность была весьма однообразной,
без каких-либо заметных ориентиров. После некоторых усилий мне это
удалось сделать, хотя, может быть, и не очень точно. Сам я с помощью
перископического прицела и своей французской стереотрубы стал наблюдать
за местностью. Механика-водителя и башнера отправил для обследования
состояния двух танков. Стрелок-радист остался для связи. На расстоянии
в 1,5-2 км заметил довольно подозрительный кустарник. Мне показалось,
что именно там находились пушки противника, которые изредка вели огонь.
Цели, по которым они стреляли, я не видел. Мой танк противник, видимо,
потерял, так как в нашем направлении огня не было. На некотором расстоянии
от нас дымили подбитые ранее танки. Отметив на карте расположение
подозрительного кустарника, я доложил об этом в штаб батальона, за
что получил благодарность.
Вернулись механик и башнер. Они доложили, что на двух танках разбиты
прицелы, нет затворов у пушки, т. е. танки выведены из строя в соответствии
с инструкцией для танкистов, вынужденных покинуть машину. Судя по
бортовым номерам, эти танки не входили в состав нашей бригады.
Было еще совсем светло, когда справа (от линии направления нашего
прежнего движения) мы заметили движущийся танк. Можно было предполагать,
что это танк противника. Он двигался не прямо на нас, а мимо, но постоянно
приближался к нашему танку. Это был немецкий "тигр". Нас
весьма подробно информировали об устройстве этого танка. Мы знали
его слабые и сильные стороны. Было известно, что он имеет сильную
лобовую броню, но достаточно ослабленную бортовую. Последняя довольно
легко [229] пробивалась нашей 76-миллиметровой пушкой с помощью подкалиберного
снаряда. Таких снарядов в боекомплекте танка полагалось только два.
С другой стороны, 88-миллиметровая пушка "тигра" пробивала
как лобовую, так и тем более бортовую броню нашего "Т-34".
Я доложил экипажу о своих наблюдениях. Сказал также, что мы уже воюем
почти целый день, а не подбили ни одного танка, ни одной пушки противника.
Он же наших танков подбил очень много, о чем свидетельствуют поднимающиеся
к небу столбы черного дыма. Было решено расстрелять этот танк, когда
он приблизится к нам на ближайшее расстояние. Предполагалось, что
он пройдет мимо нас на расстоянии 250-300 м, подставив нам свой правый
борт.
Мы знали, что с "тигром" шутить нельзя. Важно, чтобы он
нас не обнаружил раньше, чем откроет нам свой правый борт. Судя по
характеру движения, противник нас не видел. Надо было стрелять наверняка,
так как в нашем распоряжении было всего два снаряда. Один надо было
оставить "на всякий случай".
Пушку зарядили. В танке воцарилась мертвая тишина. Как будто мы опасались,
что фашистские танкисты нас услышат. Через телескопический прицел
я "вел" танк, ожидая, когда борт "Тигра" станет
перпендикулярно линии огня. Прицеливался под нижний обрез танка с
расчетом попасть в борт ниже башни. Нам было известно, что там располагается
боевое отделение машины.
Конечно, я знал, что с такого расстояния наша пушка промаха не дает.
Но мало ли что бывает! На всякий случай приказал приготовить второй
снаряд.
Нас не видели! Когда настал нужный момент, я нажал для верности ручной
и ножной спуски. Раздался выстрел. "Тигр" еще продвинулся
на некоторое расстояние, а потом остановился. Ура! Значит попал! Командую
заряжать второй снаряд, а сам наблюдаю за башней и пушкой "тигра".
Если башня начнет разворачиваться в нашем направлении, то пошлю туда
второй снаряд. Но все тихо. Башня и пушка неподвижны.
Как я ни вглядывался в подбитый немецкий танк, но не заметил чтобы
кто-либо покинул его. Танк оставался неподвижным. Прошло еще какое-то
время. Все оставалось по-прежнему. Мой опыт подсказывал, что экипаж
танка или убит, или покинул его незаметно для нас. Если бы не дефицит
подкалиберных снарядов, я для верности всадил бы в него второй, так
как танк не загорелся. Вместе с тем, не хотелось до темноты демаскировать
себя. [230]
В тревожном ожидании мы провели еще около одного-полутора часов, пока
не стемнело. Нам еще раньше сообщили место сбора. С наступлением темноты
двинулись в расположение штаба батальона мимо продолжающих гореть
наших ранее подбитых танков. Через 5-6 км нас встретили.
Мне было предложено явиться к комбату для доклада, что я незамедлительно
сделал. После подробного доклада я узнал, что батальон понес большие
потери. Сейчас еще ожидают возвращения нескольких танков, которые
задержались по неизвестным причинам и с которыми была потеряна связь.
Из исправных танков пока остался только мой один. Я вернулся к экипажу.
Нас обильно накормили. Стало холодно. Я надел на себя еще утром снятую
гимнастерку и улегся спать прямо у танка.
6. Последняя операция
Меня разбудили. Было темно. Сколько я спал - не знаю.
Передали приказ явиться к командиру батальона. Он сказал мне, что
есть еще один исправный танк. Нам с ним (командира этого танка не
помню) надлежит сейчас, пока еще темно, вернуться к тем двум танкам,
вытащить их из болота и доставить сюда. Я назначаюсь старшим, так
как знаю дорогу. Двигаться без огней.
Не скажу, что я обрадовался этому приказу. Очень хотелось спать. Разбудил
свой экипаж. С ворчанием они выслушали суть предстоящей операции.
С командиром второго танка условились, что он будет двигаться за мной
вблизи моей машины, не отставая.
Вскоре тронулись по знакомому уже мне маршруту. Неплохими ориентирами
служили продолжающие гореть танки и следы гусениц, отчетливо видные
в пшеничном поле. Я наблюдал за дорогой, а башенный стрелок за ведомым
танком. Несколько раз приходилось останавливаться для поисков периодически
отстававшей второй машины.
При очередной такой остановке довольно продолжительные поиски не дали
результата. Стало ясно, что ведомый танк или основательно заблудился,
или умышленно отстал. Ситуация стала сложной. Если продолжать поиски
отставшей машины, то мы не успеем до рассвета добраться до места и
вытащить танки. Экипаж считал целесообразным продолжать поиск отставшего
танка и с рассветом вернуться к своим. Этот вариант меня не устраивал,
так как в этом случае не мог быть выполнен приказ комбата. Я принимаю
решение - двигаться одним и вытащить одни танк. Другой танк пусть
вытаскивает экипаж отставшего танка. [231]
Это решение не вызывало энтузиазма у моих товарищей. Но делать было
нечего. Мы тронулись в путь в одиночестве. Без особых приключений
добрались до места нашей вынужденной стоянки.
Остановились почти на том же месте. Я осмотрелся по сторонам. Все
было тихо. Выбрался из танка. Мне предстояло поставить свою машину
так, чтобы она еще находилась на твердом грунте. С другой стороны,
необходимо было остановиться на таком расстоянии от завязшего танка,
чтобы можно до него достать имеющимися у нас стальными тросами. Все
эти разведывательные операции я делал один. Другие члены экипажа по
моему распоряжению оставались в машине. [232]
Мне показалось, что я довольно быстро справился с этой задачей, выбрав
удобное место для моего танка. Этому способствовал начавшийся рассвет.
Оставалось только передвинуть мой танк на выбранное место.
Как и положено командиру, я подошел к своей машине. Остановился возле
открытого люка механика-водителя, повернувшись лицом к нему. Заранее
обусловленными сигналами я руками стал ему показывать - куда надо
двигаться. Такие сигналы, как известно, подаются движением рук, так
как голос командира, находящегося вне машины в условиях работающего
танка, механик-водитель не слышит.
Я уже довольно успешно разворачивал машину в нужном направлении, когда
в непосредственной близости от меня разорвался снаряд. Мне даже показалось,
что я слышал не только разрыв, но и выстрел. По инерции я продолжал
еще двигаться. В этот момент танк двигался на меня. Я упал и потерял
сознание.
Это случилось ранним утром 27 июля 1943 года. Ранение было тяжелым.
Лечение осуществлялось в эвакогоспиталях городов Козельск и Калуга.
Позднее был направлен в стационарный госпиталь в Кисловодск. Выписан
из госпиталя 20 апреля 1944 года. По возвращении в Ленинград 2 мая
1944 года после оформления инвалидности вернулся в ЛПИ им. Калинина,
окончил который 30 декабря 1946 года инженером-металлургом. Был оставлен
в институте для педагогической и научной работы. [233]
|