И.И.Виноградов "Немая атака"
| Предыдущий рассказ | Следующий рассказ |
ДОЦЕНТ
Батальон был уже сформирован, а они еще жили в отдельной «комнате
ученых», ходили в гражданской одежде. Для них подыскивали подходящие должности.
Но что можно подыскать в саперном батальоне, скажем, для кандидата филологических
наук? Можно было разве пошутить, что должность комбата уже занята членом Союза
писателей (нашим отдельным саперным батальоном Второй гвардейской дивизии народного
ополчения командовал ленинградский писатель Николай Федорович Григорьев).
Последними из «комнаты ученых» были приглашены в штаб батальона доцент — очень
высокий, медлительный человек в хорошем модном пиджаке — и старший научный сотрудник
из того же института — маленький, с небольшим брюшком, однако подвижной и деятельный.
Второго звали Семеном, а за первым закрепилось его ученое звание — Доцент.
Комбат Григорьев, сам интеллигент, начал разговор издалека:
— Перед тем как пригласить вас, товарищи, мы тут долго советовались и перебрали
много вариантов. В армии, насколько мне известно, вы оба не служили.
— Нет, не служили... Не довелось...
— Ну вот. Быть командирами, я слышал, не хотите.
— Нет, конечно! — дружно подтвердили ученые.
— А в строю вам будет трудновато, — продолжал комбат, — поскольку вы не привыкли
к тяжелой физической нагрузке. Сапер — это прежде всего тяжелый, изну[13]ряющий
труд, помноженный на опасность. Я сам — старый сапер, и вы можете мне поверить...
Словом, мы решили назначить вас повозочными в хозяйственный взвод.
— Я буду рядовым сапером, — сразу возразил Доцент. — Там, где труд.
Говорил он не спеша, веско, убежденно. Не соглашаться с ним, возражать ему показалось
бы просто нетактичным.
— Вы представьте меня на козлах, — продолжал Доцент по-прежнему серьезно.—Карикатура!
Вот ему это подойдет, — кивнул он на своего приятеля. — Это, конечно, возница!
— Перестань шутить, ты же у командира, — остановил его «возница», слегка, пожалуй,
выслуживаясь перед комбатом.
Доцент подчеркнуто подтянулся, щелкнул каблуками полуботинок...
В роте он оказался выше всех ростом. Переодевшись в нашу добровольческую форму
— хлопчатобумажную гимнастерку и синие диагоналевые брюки, Доцент на первом
ротном построении даже постоял немного правофланговым. Правда, тут выяснилось,
что ходить в строю он не умеет, и пришлось его переместить на левый фланг. Доцент
ничуть не огорчился.
— Кесарево — кесареви, — сказал он.
И все же ко времени боев под Гатчиной он стал сапером не хуже других. Безропотно
ходил в хвосте колонны, принципиально отказывался от добавки, если ротный повар
предлагал ему на рост лишнюю «лопатку» каши. Время от времени он изрекал забавные
или малопонятные истины. Он очень много знал такого, о чем мы и не слыхивали.
Итак — фронт. К югу от Гатчины есть такая станция — Пижма. Несколько раз она
переходила из рук в руки, за что наши прозвали ее «Пыжмой» — пыжимся, мол, пыжимся,
а удержать не можем. Чтобы помочь пехоте закрепить рубежи, туда послали саперов.
Ночью наши ребята минировали передний край, ставили заграждения, строили дзоты,
а днем вместе со стрелками лежали в обороне — вдоль железнодорожной насыпи,
прямо за рельсами. Впереди было картофельное поле, на нем немцы.
Как-то перед вечером наши пехотинцы контратако[14]вали немцев и прогнали их
с картофельного поля. Но с фланга, из кустов, ударили вражеские пулеметы и минометы.
Многие наши бойцы там и остались.
Ночью все поле стонало. Санитар от пехотинцев попытался перебежать через насыпь,
но тут же скатился обратно: над насыпью слишком густо летали пули. Много было
и разрывных. Ударяясь о рельсы, они создавали впечатление близких выстрелов.
Так и думалось: вот-вот поднимется над насыпью лающая цепь автоматчиков, и тогда—свалка...
/Ожесточенные бои под Пижмой помнят, оказывается, не только участники обороны
Гатчины. Когда этот рассказ был опубликован в журнале, я получил письмо читателя
В.И. Радыгина из города Грозного. В нем были такие строки:
«Мой брат Радыгин Геннадий, студент первого курса Ленинградского горного института,
тоже был в ополчении и пропал без вести. Но был очевидец, который рассказал,
что брат погиб в деревне Пижма, когда они, войдя в деревню, были внезапно окружены
немцами, загнаны в сарай, который затем подожгли... Очевидец во время перестрелки
вырвался из окружения и ушел через картофельное поле»./
Саперов в этот раз и ночью оставили в стрелковой цепи, чтобы заполнить выпавшие
из нее звенья. Лежал за насыпью и наш Доцент. Немцы все время пускали ракеты,
от которых в ночи возникала тревожная дрожь мертвенного, почти потустороннего
света. Пока к нему не привыкнешь, он не только пугает, со змеиным шипением вспыхивая
над мертвенно-белым полем, но и угнетает какой-то нездешностью...
Провожая взглядом очередную ракету, Доцент изрек:
— Вот символическая звезда фашистской Германии! Достигнув высшей точки, она
неизбежно начинает падение.
Говоря это, он ни к кому в отдельности не обращался, и ему тоже никто ничего
не ответил. Да и ответить-то было пока что нечего. Пока что эти звезды светили
немцам.
А картофельное поле стонало — и на нем были наши люди.
Один раз немецкие минометчики ответили на эти стоны особенно злым огневым налетом.
Доцент неторопливо поднялся.
— Нет, так сидеть невозможно, — заявил он своим непререкаемым тоном. — Я попытаюсь
пройти к ним.
— И тебя убьют, — проговорил командир взвода, не [15] одобряя, но и не возражая,
так как возражать Доценту всегда было как-то неудобно.
И Доцент отправился вдоль насыпи, приглядываясь к ней при взлете каждой ракеты,
словно искал что-то потерянное.
Он не появлялся, может, час, может — два. Командир взвода начал уже беспокоиться.
Тем более что он придумал выход: взорвать насыпь и сделать в ней проход для
санитаров.
Саперы закладывали мины, когда появился первый раненый с картофельного поля.
Его несли на настоящих военных носилках, и он, только что отнятый у смерти,
охотно рассказывал, что там, на поле, делается и кто его чудом спас. Высокий
такой, очень приметный боец. Приполз, обхватил рукой и потащил.
— Он не сапер? — подошел к раненому командир взвода.
— Темно там, товарищ командир, и страшно, — отвечал раненый. — Разве разглядишь!
— Как же он через насыпь тебя перенес?
— И сам не знаю. Через какую-то темную трубу волок...
Перед рассветом командир послал двух бойцов поискать Доцента. Они вернулись
тоже не вдруг, но Доцента все же нашли. Среди раненых. Протащив через дорожную
трубу пятого раненого, Доцент и сам лег рядом с ним.
Он не стонал, ничего не просил и даже никого не позвал, когда его увозили в
медсанбат. Всем своим видом он как бы говорил: ничего не случилось особенного.
Все как на войне... А может, он думал в это время о чем-то своем. Он был ученым
человеком, и у него всегда было о чем подумать...[16]
| Предыдущий рассказ | Следующий рассказ |