Воспоминания В.А. Байдакова из архива ЦГАИПД
"На ближних подступах к Ленинграду"
В. А. БАЙДАКОВ,
политрук (пулеметной) роты (3-го полка) 2-й гвардейской ДНО
Бой 1-го батальона в предполье (20 августа);
Атака на Пижму (24 или 25 августа);
Бои под Пижмой-Пустошкой (конец августа-начало
сентября)
ЮЖНЕЕ ГАТЧИНЫ
Жаркий летний полдень, С Невы веет прохладой, уютна тень старых деревьев, разросшихся
на Большом проспекте, в скверах — все точно так же, как и[51] неделю назад.
Но белые бумажные перекрестья на стеклах да плакаты «Родина в опасности!» напоминают:
идет война.
Война резко изменила наши планы. Выпускные экзамены, подведение итогов учебного
года, мои директорские заботы о ремонте школы — теперь все это отодвинулось
куда-то вдаль. 24 июня в школе был развернут военный госпиталь. А через несколько
дней я вступил в ряды народного ополчения.
Представитель военкомата, проводивший запись добровольцев, сказал:
— Вы направляетесь в Свердловскую дивизию. Она еще формируется. Примете в этом
участие.
Когда комплектование подразделений подходило к концу и была создана отдельная
пулеметная рота, меня назначили туда политруком.
Пошел на Косую линию, где в одном из домов размещалась рота. Там уже находился
ее командир — лейтенант Фоменко, молодой человек, только что окончивший военное
училище. Первым взводом командовал его товарищ по училищу Королев. Три других
взвода приняли командиры запаса Кузнечиков, Кожушко, Голубев. На вооружении
роты состояло несколько станковых пулеметов и винтовки.
Стал я знакомиться с личным составом. Народ подобрался молодой, грамотный, энергичный,
но, конечно, военные знания у большинства были слабые, а некоторые бойцы вообще
никогда не держали в руках оружия. Решили мы с командиром немедленно приступить
к занятиям.
Ранним утром подъем. Короткий завтрак на фабрике-кухне, что на углу Большого
проспекта и Косой линии, построение и команда: «Запевай!» На пустыре возле Смоленского
кладбища мы постигали азы военной науки.
Наша рота вошла в состав третьего стрелкового полка, укомплектованного в основном
рабочими и инженерами Балтийского завода.
Когда дивизия была полностью сформирована, она получила наименование 2-й гвардейской
дивизии народного ополчения.
Наступила середина августа. Ранним утром мы шли по пустынному городу навстречу
врагу, рвущемуся к Ленинграду. Безлюдны набережные Невы, мост Лейтенанта Шмидта,
Театральная площадь, Садовая улица, Международный проспект. Не звучит обычная[52]
команда «Запевай!»: мы не хотели нарушать покой горожан. Только мерно печатают
шаг бойцы.
Три дня мы стояли в Московской Славянке.
Несколько раз над нами завязывались яростные воздушные бои: краснозвездные «ястребки»
встречали летевшие к Ленинграду самолеты врага. Молодежь, видя эту воздушную
карусель, загоралась: «Когда же мы в бой пойдем, товарищ политрук? Скорей бы!»
Мы, конечно, уже не те штатские люди, которые полтора месяца назад не умели
«взять ногу», быстро окопаться, выбрать позицию для пулемета, метко метнуть
гранату. Но проверить нашу выучку мог лишь первый бой. А час его все ближе и
ближе...
И вот мы снова на марше. Двигаемся к Гатчине. Прозвучала команда остановиться.
Отдыхаем на окраине совершенно безлюдной деревни вблизи Тайц. На дороге появляется
женщина, пристально вглядывается в наши лица.
Вдруг к ней бросается командир взвода Голубев — такая неожиданная и радостная
встреча с женой, возвращавшейся с оборонных работ!
Отдых был недолгим. Первый батальон и
наша пулеметная рота получили приказ сниматься. Это последний переход перед
боем, завтра нам предстоит атаковать врага.
— Шагом марш!
И вновь запылила под сотнями ног дорога. Выяснилось, что идем мы к деревне Сяськелево,
расположенной западнее Гатчины. До нее километров тридцать. Расстояние не пугает,
главное — успеть к рассвету следующего дня, чтобы своевременно вступить в бой.
Вечерело. Идем быстро, без остановок, через поля, луга, перелески, почти безлюдные
деревни. Наконец привал.
— Как самочувствие? —спрашиваю пулеметчиков.
— Хорошее, товарищ политрук! — откликаются сразу несколько человек.
Комбат старший лейтенант М. В. Грунев собрал командиров и политруков рот. Короткое
совещание. Нужно послать разведку. Сразу вызвался лейтенант Голубев. С двумя
бойцами, уточнив маршрут, он уходит в густеющие сумерки. Грунев показывает по
карте наш дальнейший маршрут, отмечает место, куда мы должны прибыть к рассвету.
Подойти нужно скрыто, только так можно обеспечить внезапность атаки; всем быть
в полной боевой готовности. Мы с Фоменко возвраща-[53]емся в роту, знакомим
пулеметчиков с поставленной задачей.
— Становись! Шагом марш!
И снова колонна устремляется в путь. Идем молча, лишь сзади погромыхивают нагруженные
повозки да изредка звучит приглушенная команда. Навстречу попадается повозка
с тремя ранеными красноармейцами — значит, враг уже близко.
Начинает светать, а конца лесу, кажется, не будет. Но вот появились какие-то
просветы, открылось подернутое предутренней дымкой поле. Навстречу бегут дозорные:
— Впереди противник! Комбат отдает команду:
— Ротам рассредоточиться, пулеметчикам занять боевые позиции!
Впереди поплыло дымное облако. Плотная серая завеса движется на нас, закрывая
горизонт. Мы открываем огонь, и сразу же в ответ начинают рваться мины.
Огневая дуэль становится все ожесточеннее. Гитлеровцы то и дело возобновляют
дымовую завесу, из-за этого трудно вести прицельный огонь. А команды атаковать
все нет. Комбат, видимо, ждет обещанных танков. Я на левом фланге, рядом пулеметный
расчет, бойцы ведут огонь, ловя просветы в сдуваемой ветерком дымной пелене.
Вдруг рядом раздается рокот мотора, за изгородью появляется наш танк. Значит,
сейчас пойдем в атаку. И в это время по цепи проносится: «Комбат ранен!» Осколок
попал Груневу в голову, он потерял сознание, но вскоре пришел в себя. Первыми
его словами был приказ: «Стоять насмерть!» Ополченцы вновь усилили огонь по
врагу.
Бой длился уже несколько часов. Кончались боеприпасы, все больше становилось
раненых и убитых. И в это время ветер унес последние клочья дыма. Мы увидели,
как, подминая спелую рожь, на нас идут семь вражеских танков.
Уже дважды раненый, комбат Грунев, собрав все силы, крикнул:
— За Родину, за Ленинград! По танкам — огонь! Две вырвавшиеся вперед машины
ополченцы забросали бутылками с горючей жидкостью. Вновь над полем боя пополз
теперь уже густой черный дым — горели гитлеровские танки, остальная пятерка
попятилась назад. В этот момент пуля сразила комбата. Немецкие автоматчики стали
обходить батальон с[54] флангов. В лесу раздавались отрывистые очереди, взрывы
гранат.
Передали команду отходить...
23 августа понесший большие потери батальон соединился в Тайцах с полком. От
нашей пулеметной роты осталась лишь треть. Ранены лейтенант Фоменко, командиры
взводов Королев и Кожушко, погиб комвзвода Кузнечиков.наверх
Отправив раненых в тыл, полк в тот же день выступил из Тайц. В районе деревни
Романовка остановились на ночевку. Кругом кипела работа: строили дзоты, рыли
противотанковые рвы и окопы, делали завалы. Ночью была хорошо слышна канонада,
видны отдаленные сполохи — где-то за Гатчиной шел бой. Проплыли наши бомбардировщики,
и вскоре до нас донеслись глухие взрывы.
Утром ускоренным маршем мы направились в Гатчину. Город был пуст, встречались
лишь военные. Недолгий привал в старинном тенистом парке, где все напоминало
о недавних мирных днях, — и снова в путь.
В соприкосновение с противником полк вошел
на следующий день юго-восточнее Гатчины, возле деревень Пижма и Пустошка. Командир
полка подполковник Васильев принял решение атаковать с ходу. Ополченцы с криком
«Ура!» смело устремились на врага. Завязались рукопашные схватки.
Пули свистели прямо над головой, ссекая листву с молодых березок. Я упал на
край противотанкового рва и сорвался вниз. Карабкаясь по отлогой стене, с трудом
выбрался наверх и снова присоединился к цепям атакующих. Мы бежали, перескакивая
через трупы в серо-зеленых мундирах, и видели, как гитлеровцы лихорадочно заводят
машины на деревенской околице, переваливаются через борта кузовов. Бегут!
Но вот противник бросил в бой свежие силы. Вражеский огонь заставил ополченцев
залечь. Завязалась артиллерийская дуэль. Под ее «аккомпанемент» мы начали спешно
окапываться. Саперы на небольшом холмике за оврагом энергично сооружали блиндаж
— КП полка.
Много жизней спасли в этот день наши сандружинницы Анна Зимина, работница завода
металлоизделий, и ее боевая подруга комсомолка Мария Кузнецова. Под сильным
пулеметным огнем Зимина вынесла тридцать семь раненых. Позже отважные девушки
были награждены орденами. Одна из них оказала помощь и мне.[55] Вблизи разорвалась
мина. Очнулся, вижу: подползает сандружинница, сама ранена в ногу. Хотя меня
контузило и рассекло осколком лицо, после перевязки я смог вернуться в свою
роту.наверх
На этом рубеже ополченцам удалось задержать
врага на несколько дней. Яростные бои шли непрерывно, кажется, за исключением
одного дня, когда ударил сильный ливень. И без того перепаханная взрывами земля
пусть ненадолго, но стала нашим союзником: ни пройти, ни проехать. Но на другой
день солнце подсушило почву, и вновь на нас поползли танки, а за ними пошла
пехота.
— «Сокол»!! «Сокол»! Дай огонька! «Кукушка»! «Кукушка»! Огонь!
Молодой командир стрелковой роты, надрываясь, кричал в телефонную трубку. Наша
артиллерия и минометы почему-то молчали, а гитлеровцы уже вплотную подходили
к окопам.
Мы подоспели с пулеметами, когда вражеские автоматчики появились чуть ли не
у самых брустверов окопов. Расстреливали врага почти в упор.
Потом прорыв на другом участке, и пулеметчики бегут туда. Так и кочевали весь
день.
Время от времени мы контратаковали. Вспоминаю одну из контратак.
Утро. Ветер недалеко от окопа покачивает колосья переспелой ржи, в небе стремительно
проносятся ласточки, туман ползет по опушке леса, и кажется, то никакой войны
нет. Но над головой свистит снаряд, второй, третий... Это наши начали артиллерийскую
подготовку. Все заняли свои места. Пулеметчикам сейчас предстоит большая работа
— поддержать огнем цепи атакующих.
Взвилась ракета.
— В атаку! Вперед!
И забыты прелести летнего утра. Тело собрано в один напряженный комок, сердце
бешено колотится. Хотя артиллеристы поработали неплохо, гитлеровцы встречают
нас плотным огнем. Меня обогнал расчет Соколова. Залегли, установили пулемет.
Вот он подал свой голос. Но место выбрано неудачно — как бы не накрыли ребят...
В этот момент немцы открыли массированный огонь из минометов, цепи прижаты к
земле, головы не поднять. Подполз, морщась от боли, Аксенов.
— Что случилось?[56]
— Товарищ политрук, Соколов и Голубев убиты. Я ранен, кажется, в бок.
Я добрался до разбитого пулемета. Уткнувшись в его станину, лежал Соколов, рядом
— Голубев, осколок попал ему в голову.
Достал документы убитых, спрятал в карман своей гимнастерки партийный билет
Голубева. Прощай, друг! Быстро отполз к Аксенову, наскоро сделал ему перевязку,
оттащил в ближний овражек. Там уже скопилось несколько раненых, около них хлопотала
сандружинница.
— Вы ранены, товарищ политрук?
— Нет.
— У вас все лицо в крови.
Оказалось, осколок разорвал кожу на лбу, я даже не заметил, когда это случилось.
Выскочил из овражка, бросился вперед. Наши снова поднялись во весь рост и с
криком «Ура!» ворвались в немецкие траншеи.
Скоротечный рукопашный бой. Как опишешь его? Короткие очереди автоматов, крики,
прерывистое дыхание дерущихся людей, отдельные выстрелы, стоны, где-то совсем
рядом взрыв гранаты...
Вечером я пошел на КП полка, разыскал секретаря партбюро А. А. Лебедя, передал
ему партийный билет Голубева. Помолчали.
— Сколько ж теперь у тебя, политрук, осталось пулеметчиков?
— Да меньше, чем пальцев на руках...
— Маловато, — сказал парторг.—Крепись, мы должны выстоять...
На следующий день, отражая ожесточенные атаки, которые с перерывами длились
несколько часов, мы потеряли еще двух человек.
Бои слились в одно яростное сражение, иногда не затихавшее даже ночью. Силы
наши таяли. Мы все реже переходили в контратаки, с трудом удерживали занятый
рубеж. Гитлеровцы почувствовали это и при мощной огневой поддержке стали вклиниваться
в нашу оборону то в центре, то на флангах.
Наши два пулемета — все, что осталось после стольких дней боев, — были сосредоточены
в центре. Боевую задачу нам сформулировали коротко: охранять КП полка, не допустить
прорыва гитлеровцев на этом участке нашей обороны. Вместе с бойцами комендантского
взвода пулеметчики несли круглосуточное дежурство.[57]
Молодой лес, окружавший командный пункт, служил нам хорошей маскировкой. С другой
стороны, он был удобным прикрытием и для гитлеровцев. В один из дней, прорвав
цепь охранения, вражеские автоматчики появились между деревьями прямо у подножия
холма, где помещался КП. Они даже не пытались подойти скрытно, шли в «психическую»
атаку, ведя огонь на ходу. Пулеметчики действовали спокойно: несколько длинных
очередей — и оставшиеся в живых побежали обратно.
На выстрелы выскочили из блиндажа начальник штаба полка Семенов, группа бойцов
охраны. Мы бросились за убегающими гитлеровцами. Рядом со мной оказался смуглолицый
невысокий солдат, один из тех, кто охранял КП, — его звали Ахмет.
Очередь... Другая...
— Смотри, Ахмет, вон слева!
Боец хладнокровно целится, чуть прищурив глаз. Выстрелил. Гитлеровец сполз на
землю, держась за ствол молодой березки. К нему поспешил другой автоматчик,
его Ахмет тоже взял на мушку. Вскоре стрельба в леске затихла.
Через два дня атака была повторена. Но в этот раз фашисты действовали более
осторожно, не шли в полный рост. И снова на поляне перед КП скрестились очереди
наших пулеметов.
...Время — под вечер. Густеют сумерки. Мы уже знаем, что фашисты все делают,
даже атакуют, «по расписанию». На сегодня они вроде бы выполнили свою программу.
И вдруг снова пальба. Новая группа «гостей» буквально вывалилась на поляну.
У одного из наших пулеметов заело ленту. Мы с пулеметчиком одновременно схватились
за гранаты, — гитлеровцы совсем рядом. «Лимонки» полетели в цель. Атака была
отбита.
Начало темнеть. Наверное, на сегодня все. Я обошел посты, предупредил бойцов:
ночь—союзник разведчиков, лазутчиков, надо быть начеку. Вернулся в шалаш. Не
знаю, сколько прошло времени, слышу — стрельба. Выскочил наружу. Оказалось,
гитлеровские автоматчики обошли КП и сейчас, видимо, двинулись к Малой Пижме,
где размещался штаб полка. Связь с ним прервана.
Меня вызвали на командный пункт, приказали восстановить связь со штабом. С группой
бойцов я ушел выполнять задание.[58]
Быстро темнело, глаза различали стволы деревьев. Шли осторожно, готовые в любую
минуту открыть огонь. Автоматчики не могли уйти далеко. И вдруг послышались
их голоса. Шепотом дал команду рассредоточиться.
Я узнал это место. Метрах в сорока — пятидесяти от нас — большая канава, за
ней дорога, ведущая в деревню. Очевидно, враг готовил здесь засаду. Мы подползли
к канаве вплотную. Уже отчетливо была слышна немецкая речь. Я передал по цепи;
— Приготовиться! Огонь!
Через несколько минут ожесточенной перестрелки гитлеровцы рассеяны. Путь к штабу
полка свободен. Отправив часть бойцов обратно на КП, я доложил комиссару о только
что закончившейся схватке, предупредил о возможной опасности.
— Ясно. Отдыхайте, политрук.
Вместе с другими бойцами зашел в землянку, на нарах — свежее пахучее село. Через
несколько минут все крепко спали.
Утром возвратились на КП, получили подкрепление — примерно десяток бойцов. Узнали,
что несколько гитлеровцев взяты в плен.
Я думал о школе. Первая учебная неделя для нас обычно самая волнующая. На переменах
разговоры в учительской: о прошедшем лете, учениках, первых оценках, появившихся
в журналах. Все мы — педагоги и ученики — постепенно входим в рабочий ритм,
без него школьная жизнь немыслима.
Я вспоминаю, как на уроках рассказывал ребятам об Отечественной войне 1812 года,
о Бородинской битве, о героях гражданской войны. Вот и на нашу долю выпало защищать
Родину. И снова весь народ поднялся на врага. Кого только нет в батальоне —
русские, украинцы, белорусы, татары, латыши! Буду сегодня проводить беседу —
обязательно скажу об этом: когда поднимается народ, нет силы, которая могла
бы одолеть его. Во мне вновь заговорил учитель истории.
Подъехала кухня.
— Поспешите, ребята! Немцы уже позавтракали, вас дожидаться не будут.
Казалось, они не торопились в этот день. Но вот тишину нарушил свист снаряда.
— Ложись!
Вокруг КП шквал огня. Давно противник так старательно не обрабатывал наши позиции.
Пятнадцать[59] минут длился обстрел. Но вот замолкли последние взрывы. Мы выбрались
из щелей, укрытий, вытряхивали песок из пилоток, карманов, проверяли оружие.
— Воздух!
Один за другим на нас начали пикировать бомбардировщики. От ударов бомб земля
ходила ходуном:
казалось, не выдержат барабанные перепонки, все плыло перед глазами.
И снова тишина. Она сдавливала виски, наваливалась тяжелым грузом. Я видел,
как рядом мотал головой боец — тоже никак не мог прийти в себя.
— Байдаков! — словно сквозь вату донесся до меня голос комиссара полка. — Фашисты!
Все, кто на КП, — в твоем распоряжении. Контратакуй!
Я сбросил шинель, выхватил из кобуры пистолет:
— Слушай мою команду! За мной, вперед! Вскочив на бруствер окопа, увидел, как
поднялись бойцы комендантского взвода. Гитлеровцы, отстреливаясь, начали пятиться.
Припав на колено, бил им вслед из винтовки Ахмет, удачно метнул гранату Грицюк.
Мы уже углубились в мелколесье. Здесь за каждым кустом таилась опасность, откуда-то
с флангов ударил вражеский пулемет.
— Накрой его гранатой! — крикнул я бойцу, бегущему слева, и в этот момент мне
обожгло ногу. Рядом как подкошенный упал Ахмет. Я вскочил, пробежал еще несколько
шагов и почувствовал, что нога уже не слушается.
Так закончился для меня этот бой. На полуторке, в объезд пылающей Гатчины —
над ней кружили вражеские бомбардировщики, — меня увезли в Ленинград, в госпиталь.
А наш полк, взаимодействуя с двумя другими полками дивизии, занимавшими позиции
справа, еще продолжал сдерживать натиск врага. Ополченцы не только оборонялись,
но переходили в контратаки и отбрасывали фашистов. Под Сяськелевом, на рубеже
Пижма — Пустошка они сражались как герои. Многие навсегда остались там, на подступах
к Ленинграду, отдав свою жизнь за наш любимый город, за Родину. Память о них
вечна.[60]