"На ближних подступах к Ленинграду"
К. Н. МИХАЙЛОВА,
боец народного ополчения
У ПОЛЕВОЙ КУХНИ
На войне совсем не легко. Потому что и опасно, и страшно. И несмотря
ни на что, надо нести свою службу, выполнять все, что прикажут.
Мне кажется, самое трудное быть на войне поваром. Пищу для подразделения надо
готовить при любых обстоятельствах. Непременно три раза в день. Всех досыта
накормить. А нам по-бабьи хочется, чтобы каждый боец и командир перед боем или
между боями с аппетитом поел. Чтобы все было горячее и вкусное.
Я служила в первой роте 267-го артпульбата. и участвовала в тех первых боях
под деревней Пижма, которые мне никогда не забыть. Для меня тот период был самым
страшным, хотя походная кухня и находилась в густом лесу.
На опушке рядом окопы, в которых занимает рубеж наша рота. Я только что раздала
завтрак, как начался бой и стали поступать раненые. Военфельдшер Тамара Кибкало
едва успевает оказывать первую помощь. Тех, кто может передвигаться, направляет
в батальонную санчасть, а тяжелораненых укладывает на подводы. В это время возле
кухни я вижу командира роты Косарева.
— Клава, — торопливо говорит он, — немедленно запрягайте лошадей — и как можно
дальше отсюда!
Кругом рвутся мины, снаряды, пули сбивают ветки с деревьев. А ведь тут целое
хозяйство: походная кухня с несколькими подводами с запасом продуктов на три
дня, тяжелораненых семь человек, нас семеро, еще три подводы с имуществом...
Торопимся. А куда ехать? Впереди мелколесье, болото, торфоразработки. Просека
к деревне Пижма уже отрезана. Там идет сильный бой. Одно на уме; как выполнить
приказ командира и спасти раненых?
Я принимаю всю ответственность на себя: идем через лес! Обоз следует за мной.
Тамара Кибкало ухаживает за ранеными. Местами приходится пробираться сквозь
сплошные кусты. Начинают болеть ободранные руки. На мне ни ремня, ни пилотки
— где-то потеряла. Но вот пора сделать и привал—наступает ночь.
С рассветом мы вновь направляемся в путь. Спе-[47]шим как можно дальше уйти
от разрывов снарядов и мин, которые грохочут позади нас, наверно, на северной
окраине Пижмы, где держит рубеж наша рота.
В лесу неожиданно встречаем нашего артиллериста Ивана Архипова. От него узнаем,
что в неравном бою с фашистскими танками погиб на восточной окраине деревни
Пижма весь расчет во главе с командиром Константином Попусом. Иван случайно
остался жив. Теперь мы под зашитой одного из тех, кто побывал в бою. Иду впереди,
а Архипов прорубает дорогу для обоза. Вдруг из-за дерева выходит человек.
— Стой, руки вверх! — кричит он, вскидывая винтовку к плечу.
Я объясняю, кто я, а он все свое. Я показываю ему свои исцарапанные руки, а
он не обращает на это внимания, и опять:
— Руки вверх!
— Ты что, очумел? — кричу я не своим голосом, а сама дрожу от страха.
Видно, он меня принял за диверсанта. Тем более что мой «воинский» вид в этот
момент не внушал большого доверия.
— Там наши раненые, — указываю рукой в густой лес, где остановился обоз.
Когда мы подошли к обозу, боец увидел, что к чему, и крепко пожал мне руку,
затем объяснил, как ближе выехать на дорогу.
Через некоторое время, когда в лесу показался просвет, а за ним и дорога, от
пережитого у меня потемнело в глазах, и Тамаре Кибкало пришлось повозиться и
со мной, чтобы привести в чувство
Но вот и дорога, а там вдали виден и город. На сердце стало легче — все страшное
позади. На дороге видим две легковые машины. Радуюсь, что сейчас отправим поскорей
наших раненых в госпиталь. Из одной машины выходит среднего роста человек в
военной форме, с двумя «шпалами» в петлицах. Оглядев нас, он строго спрашивает:
— Кто здесь старший?
— Я старшая. Выходим из окружения. Поправляю гимнастерку и, волнуясь, докладываю
о выходе нашего обоза из-под Пижмы. Он перебивает
меня:
— Окружение! Наводите панику! Тамара Кибкало, как положено, вскидывает руку
к пилотке и докладывает:[48]
— Товарищ командир, сопровождаю ополченцев, тяжело раненных в первом бою под
деревней Пижмой.
Он смотрит внимательно на Тамару, у которой санитарная сумка залита кровью,
постепенно смягчается и приказывает:
— Товарищ военфельдшер, вам здесь больше делать нечего! — И повернувшись в сторону
Пижмы, откуда слышится гул боя, добавляет: — Там вы будете нужнее.
Ивану Архипову, у которого за поясом было две гранаты, командир приказывает
следовать за ней.
Сдав в Гатчине раненых в нашу санчасть, я все не могу найти себе места. Меня
одолевает одна мысль:
«Как там под Пижмой, что с нашими? Ведь сутки ополченцы без горячей нищи...»
И вдруг я вижу возле санчасти связного, присланного командиром нашей роты. Я
тут же закладываю в котел двухсуточный паек на весь личный состав роты, разжигаю
топку котла на ходу, и мы с ездовым Иваном Беляевым спешим быстрее выехать на
Лужское шоссе. Миновав город, сворачиваем в деревню Химози, а там проселочной
дорогой двигаемся в лес к железнодорожной будке. Здесь нас встречает командир
роты Косарев.
«Кухня приехала!» — от окопа к окопу передается радостная весть. А для повара
нет большей в бою похвалы. Я щедро наполняю котелки горячей пищей и радуюсь
за бойцов. Радуюсь, что многие живы, здоровы и едят с аппетитом. Тамара Кибкало
тоже вернулась. Она мне рассказала:
— Командир, который ругал тебя за панику, под Пижмой возглавил бой; повел ополченцев
по открытому полю на Пижму, где я противотанковом рву залегли гитлеровцы. Они
нас подпустили на близкое расстояние и открыли огонь. Потери наши были велики,
погиб и сам командир, тяжело ранило Ивана Архипова. А цель не была достигнута.
Вот к чему приводят излишняя горячность и отсутствие опыта...
А я уже накопила некоторый военный опыт. В лощине на северной околице деревни
Химози ночью я готовила завтрак, а чуть свет с горячей пищей появлялась в лесу.
Там в это время наша рота сдерживала яростные атаки противника на железной дороге
Гатчина—Суйда. И так день за днем, почти три недели героической обороны Гатчины...[49]
Никогда не забыть тревожные сентябрьские дни отступления. Утром 12 сентября
под огнем противника я накормила измученных в тяжелых боях ополченцев, а обед
так и остался в походной кухне.
Поступил приказ отходить из Гатчины по дороге на деревню Романовку. Теперь мое
положение было облегчено тем, что со мной не было раненых. Дымит кухня, а наша
неторопливая лошадка даже не обращает никакого внимания на то, что от орудийных
разрывов земля колышется.
Мы сидим вдвоем на козлах походной кухни, а сердце так и замирает. Солдатам
легче: кто пригнется, кто в канаву ляжет, а мы у всех на виду, как прикованные
к жестким сиденьям.
А тут то один, то другой боец подбежит вплотную к кухне, и начинается на ходу
раздача горячей пищи. Кормлю свежей, душистой кашей, хорошо заправленной мясными
консервами, а сама вглядываюсь в лицо каждого солдата. Нет, до самого Пушкина
не увидела ни одного из своих.
Несколько суток потом томилась в неизвестности. Где наши, что с ними? А тут
на Пушкин налетели фашистские бомбардировщики. Бомбы крошат дома, памятники,
дворцы. Что делать? И подались мы с походной кухней в Пулково, а затем на Среднюю
Рогатку.
По-видимому, я «родилась в рубашке», потому что именно здесь, на Международном
(теперь Московский) проспекте, в недостроенном высоком доме, я встретила своих.
Сколько слез и радости было в этот день! Я, моя походная кухня, Иван Беляев
и неторопливая лошадка вновь в родном батальоне. Не было только с нами моей
боевой подруги Тамары Кибкало. Она числилась в списках без вести пропавшей...
Вскоре, пополнившись, наш батальон занял оборону под самыми стенами оккупированного
города Пушкина.
Здесь я вступила в партию. Работала поваром, связисткой и сандружинницей. Защищала
вместе со всеми город Ленина. И здесь полюбила молодого лейтенанта Костю Михайлова.
Он тоже отдал мне свое сердце.
Как-то раз моего друга направили в Ленинград за пополнением для личного состава
батальона. Я не раздумывая поехала с ним. И в этот день мы оформили наш брак.
Я сменила свою фамилию на фамилию мужа. В одну из наших встреч я ему сказала,
что у нас будет ребенок. Костя был бесконечно рад.[50]
Но судьба не пощадила нашу любовь. 19 января 1944 года, за несколько дней до
снятия блокады Ленинграда, командира разведки батальона Константина Михайлова
смертельно ранило. Спустя несколько дней в военном госпитале он умер.
. Его хоронили на Пискаревском мемориальном кладбище в отдельной могиле. На
гранитной плите выбита надпись:
Лейтенант МИХАЙЛОВ К. К. 1912—1944 гг.
В марте 1944 года в боях под городом Нарвой я была тяжело ранена и контужена.
Теперь я уже бабушка. Сын наш Валерий пошел по стопам отца. Он закончил военную
академию и служит в Советской Армии. А внука моею в честь деда назвали. Костей.
Спустя много лет после войны в Ленинграде я встретилась с Тамарой Кибкало. У
нее, как и у меня, растут внуки.
***
Много лет спустя после войны в Центральном архиве Советской Армии составители
обнаружили наградной лист на повара первой роты Иванову Клавдию Никифоровну
с представлением ее к ордену Красной Звезды. В коротком тексте сказано:
«В боях с германским фашизмом под Красногвардейском (Гатчина) в районе Большая
Пижма проявила мужество и отвагу. В период боя 23 августа вывела из окружения
в районе Большой Пижмы обоз с большим количеством продуктов, вещевым имуществом
и 7 раненых бойцов; в то же время вела лично непрерывно разведку, тем самым
обеспечила отход обоза без потерь».[51]