"Цитадель под Ленинградом"
А. С. ДРОЗДОВ,
бывший рядовой боец 276-го ОПАБ
Бой в предполье (Луйсковицы);
Бой под Тайцами (9-12 сентября);
Бой за Александровскую (13 сентября)
ТАК МУЖАЛИ
Трудно писать о пережитых событиях через полвека, многое забыто,
сместились в памяти даты, стерлись имена и фамилии... Может быть, не выделил
главное — да не осудит меня за это читатель, — а остановился больше на пустяках.
Но то, что порой кажется пустяками, и есть главное в жизни человека — все зависит
от того, с какой стороны подойти к оценке той или другой категории понятий.
Когда началась война, мы, комсомольцы, пришли с заявлениями в партком Государственного
оптического института (я там работал оптиком в экспериментальном цехе) с просьбой
направить на фронт.
В первой половине дня 5 июля нас, тридцать добровольцев, выстроили во дворе
и повели в университет, где уже собрались студенты-ополченцы. Разместили в актовом
зале, а затем отдали в наше распоряжение длинный коридор. Ночью заносили в списки
различных родов войск. Я не представлял себе, что это за команды, мне было все
равно, куда попаду, только бы на фронт.
На второй день прибыло много народу: студенты университета и Академии художеств,
сотрудники научно-исследовательских институтов, расположенных в районе университета.
В следующую ночь нас снова распределяли по командам, но на этот раз более определенно.
Меня записали в артпульбат, только понятия о нем я не имел, да и командиры наши
на этот счет были вряд ли больше нас осведомлены.
Коридор университета заставили топчанами, наспех сколоченными из досок, бойцов
распределили повзводно. Военная кафедра университета вооружила нас учебными
винтовками и гранатами, и командиры проводили с нами занятия. Одну ночь я стоял
в карауле, охранял учебные гранаты — «склад боеприпасов». Нам втолковывали статьи
Устава гарнизонной и караульной служб, но я тогда не мог понять, к чему такая
нелепость: охранять кучку из десяти учебных гранат, стоя на часах с учебной
винтовкой и одним учебным патроном.
Подъем в шесть утра. Бежали по набережной на Стрелку Васильевского острова.
Там делали зарядку,[122] купались в Неве — это было обязательно для всех. Возвращались
к университету, строились на Менделеевской линии, нас проверяли по списку и
отправляли в академическую столовую на завтрак. Кормили хорошо, в основном макаронами
с мясом, но есть страшно не хотелось.
Командиром нашего взвода был лейтенант, его фамилия, кажется, Шарапов. Из нашего
цеха ГОИ ушли ополченцами Владимир Поздняк, Михаил Суворов, Георгий Лотонин,
Яков Григорьевич Родионов, остальных не помню. Из механического — Петр Громов,
братья Михайловы. В нашем взводе, помню, были Александр Ковзель, Дмитрий Ежков,
Петров.
9 июля нас остригли наголо в парикмахерской на углу 1-й линии и Большого проспекта.
Вечером помылись в бане на 5-й линии. Там нас обмундировали. Выдали хлопчатобумажные
гимнастерки, синие диагоналевые брюки галифе, солдатские брезентовые ремни,
кирзовые сапоги, бывшие в употреблении. После бани дали два часа, чтобы отнести
домой одежду. Это было мое последнее свидание с домом и родными. На следующий
день мы получили брезентовые подсумки для патронов, которые вешаются на пояс,
патронташи на грудь для винтовочных патронов, подсумки для гранат, чехлы под
стеклянные фляжки с пробками и противогазы.
В один из июльских дней, кажется это было двенадцатого числа, ополченцев построили
во дворе университета и зачитали приказ об измене Родине командующим Западным
фронтом Павловым и его начальником штаба. А на следующий день мы получили сухой
паек на два дня (буханка хлеба, колбаса, сахар), оружие и отправились на фронт.
Вооружение взвода составляло пять боевых винтовок с десятью патронами на каждую,
несколько гранат РГД. Мне повезло: получил винтовку, две обоймы патронов и учебную
гранату, с которой дошел до Гатчины. Некоторые ополченцы были вооружены учебными
винтовками, остальные не имели ничего.
К вечеру батальон добрался до Красного Села. Наша рота расположилась в старом
парке, слева от шоссейной дороги, под большими деревьями, откуда виднелась голубая
церковь. В Красном Селе стояли около двух недель. Изучали винтовку, два раза
в тире стреляли боевыми патронами. Гильзы от них возвращали командиру взвода
— это было строго обязательно. Каж-[123]дый день проходили политбеседы. Занимались
и в поле — копали траншеи, углублялись примерно на 60 сантиметров, а дальше
начинался скальный грунт. Ночью ходили патрулировать по два человека с одной
винтовкой, десятью патронами и гранатой РГД.
Однажды на рассвете проснулись от страшного грохота и гула. Над нами пролетала
группа фашистских самолетов на Ленинград. Зенитчики поставили заградительный
огонь, и их строй нарушился. Самолеты, разворачиваясь, сбросили бомбы и полетели
назад. Все это было пока непривычно. В тот день был казус. Нам объявили, что
ночью сброшен немецкий десант, одетый в форму нашей милиции. Мы отправились
вылавливать десантников и переловили всю красносельскую милицию.
Вечером батальону дополнительно выдали винтовки, патроны, и он отправился в
Гатчину. К месту назначения пришли на рассвете. Видна была какая-то деревня,
ближе к нам протекал ручей. Невдалеке люди в гражданской одежде, в основном
женщины, рыли противотанковый ров. Через несколько дней мы получили 45-миллиметровую
пушку на резиновых колесах без прицела и ручной пулемет системы Дегтярева с
одним диском. Позже выдали оптический прицел к пушке и станковый пулемет «Максим»
с двумя коробками лент и патронами. Началось изучение пушки и пулеметов. В это
время к нам влилось пополнение из 12 крестьян-добровольцев.
В яркий солнечный день авиация врага совершила налет на Гатчину, бомбила железную
дорогу, а на обратном пути обстреляла женщин, рывших противотанковый ров. Они
вместо того, чтобы залечь, толпой побежали по полю. Зрелище ужасное. Многих
скосило пулями. Нам было приказано копать окопы и оборудовать огневую позицию
для орудия.
Гатчинский период для взвода закончился
в тот момент, когда немцы прорвали оборону на реке Луге под Кингисеппом. Нас
после завтрака посадили в грузовик, к нему прицепили уже знакомую сорокапятку
и повезли к деревне Луйсковицы. Перед этим командир объявил, что взводу приказано
занять оборону на новом рубеже с тем, чтобы остановить наступление немцев. Кто
боится, тот может выйти из строя и остаться на месте с основным батальоном,
претензий никаких не будет. Взводу же предстоит находиться в авангарде и составить
основное ядро, вокруг которого станут сосредото-[124]чнваться отступающие бойцы.
Все вместе и создадут оборону. Страха я не испытывал, к тому же было любопытно
— что там будет. Определился расчет орудия, командиром назначен Дмитрий Ежков.
Он воевал в финскую командиром орудия. Составился расчет станкового пулемета.
Мне хотелось быть пулеметчиком, но меня не взяли.
В боевое охранение взвод поехал не полностью, часть бойцов из последнего пополнения
осталась под Гатчиной. Когда мы приехали на место, там еще работали ленинградцы,
заканчивали строительство дзота, возводили земляную насыпь, маскировали ее.
Вечером они ушли.
Дзот смотрелся огромной горой под уклоном. С действительной горы шел крутой
спуск в дзот. Внутри он просторен, предназначен для большого орудия. Потолок
высокий, огромная амбразура на запад. Командиры осмотрели сооружение. Ежков
отказался ставить орудие в дзот, сказал, что это не огневая точка, а мышеловка.
Разгорелся страшный спор. Командир взвода настоял на своем, и мы закатили орудие
в «мышеловку», благо сделать это было несложно. Амбразура — больше нашего орудия.
Ежков отказался быть командиром, и его определили пулеметчиком. Командиром орудия
стал Ковзель.
Мне приказано быть поваром. Мы привезли ящик макарон и почти ящик масла, к тому
же колхозники доставили два бидона молока, так что с питанием благополучно.
Первый день прошел спокойно. На второй мимо нас пошли раненые бойцы. На третий
— начали отступать и нераненые. У раненых комвзвода взял несколько винтовок
и передал их до того безоружным ополченцам, а бывшим владельцам выдал расписки.
Пытался он останавливать отступающих, определять им место в обороне. Днем некоторые
занимали позицию, а ночью исчезали.
Неподалеку немецкий истребитель сбил наш самолет. Летчик приземлился на парашюте
с пулеметом, который передал нам. Пулемет на трех ножках с зенитным прицелом.
Из отступающих с нами остались человек пять минометчиков с ротным минометом
и двумя лотками мин. На четвертый день немцы заняли деревню, расположенную в
двух — двух с половиной километрах от нас. До позднего вечера были слышны шум,
крики людей. Орудие из дзота мы выкатили и поста-[125] вили так, как сразу хотел
установить Ежков. Немцы на нас не обратили никакого внимания, они пошли вдоль
железной дороги. Там все время стрекотали пулеметы и автоматы. Так в тревоге
мы провели два дня. Ночью к нам пришел партизан, он был удивлен, что здесь еще
стоят бойцы, тогда как кругом все занято немцами.
Утром пролетавший фашистский самолет дал очередь по костру, на котором я варил
макароны, и они смешались с ^землей. Командир приказал намазать хлеб маслом
и раздать бойцам. Это был последний завтрак на том рубеже обороны. Я назначен
вторым номером расчета станкового пулемета, наводчик — Ежков.
Первый бой стоит описать подробно. Взвод наш не имел никакой связи ни с кем
— ни справа, ни слева. Все решал комвзвода. Военного образования он не имел,
звание лейтенанта ему присвоено на военной кафедре вуза. Несмотря на то, что
немцы нас обошли с левого фланга и бои шли далеко сзади, у него хватило выдержки
не уйти с занятого рубежа. Что происходило на правом фланге, он не знал.
После завтрака взвод занял боевые позиции и подготовился вести огонь. Я спросил
у командира:
— Сколько патронов можно израсходовать?
— Сколько успеешь,— ответил он.
Другой такой же, как и я, вояка спросил:
— Стреляные гильзы собирать?
Старые солдаты рассмеялись.
Перед нами на расстоянии одного километра был лес, через который проходила проселочная
дорога. Из леса колонной шли немцы. Командир распорядился:
— Без команды огонь не открывать!
Когда немцы подошли на расстояние 500 метров, мы по команде открыли огонь. Я
спросил у Ежкова:
— Ты куда стреляешь?
— Вон туда.
— Там же люди!
— А я по людям и стреляю.
Немецкая колонна рассыпалась, но мы продолжали ее обстреливать. Немцы открыли
ответный огонь. Накануне вечером командир послал в Гатчину бойца спросить, что
нам делать дальше. Утром, во время боя, боец вернулся на машине и сообщил, что
взводу приказано прибыть в Гатчину.[126]
Все сразу забегали, пушку прицепили к машине, боеприпасы покидали в кузов, стали
спешно забираться туда сами. Я схватил ящик с маслом и бегу, несу его перед
собой. В этот момент подбежал кто-то из пожилых бойцов и прикладом выбил ящик
из моих рук. Я говорю:
— Что делаешь? Макароны лучше возьми.
— Шкуру спасай, а не макароны...
Машина уже начала трогаться с места, мы ее еле догнали и сели на ходу. Когда
приехали в Тайцы, все были удивлены, что мы живы. Командир наш в батальоне ходил
в героях.наверх
Через несколько дней наш взвод прикрепили
к еще строящемуся тогда доту. Дот этот и сейчас стоит на шоссейной дороге на
Гатчину у последнего дома справа от дороги. Строителей было много, в основном
женщины.
Когда строители закончили строить дот, к нему выкопали траншею с перекрытием
и землянку. Строители ушли, мимо нас проходили колонны беженцев и раненые, они
шли на Ленинград. Отступающие танкисты дали нам пулемет, который успели вынуть
из горящего танка. Один раненый отдал нам снайперскую винтовку, мы ему взамен
дали учебную, которая сохранилась еще с университета. Поползли слухи, что мы
окружены, что немцы заняли Красное Село, вышли к Пулкову. Ночью нам сообщили,
что вражеские танки прорвались из Гатчины и идут в Тайцы. Меня и еще двух бойцов
выслали навстречу этим танкам, выдали противотанковую мину, которую мы должны
были установить на дороге, и бутылки с зажигательной смесью. Вскоре нам повстречались
три советских танка, мы остановили их, поговорили с танкистами, рассказали,
что Красное Село занято немцами, а в Тайцах стоит батальон народного ополчения.
Танкисты развернулись и уехали. После войны я прочел в газете, что иногда так
действовала немецкая разведка в районе Красного Села и Тайцев. Впрочем, у нас
танкисты подозрения не вызвали.
10 сентября бой начался на подступах к Тайцам со стороны Красного Села. 11 сентября
он продолжался уже в самом поселке. К вечеру немцы подошли к нашему доту с тыла.
Я в перископ отчетливо видел и немецкие танки, и немецких солдат. В бою мы не
участвовали, так как амбразура дота находилась с противоположной стороны.[127]
В то время немцы воевали по расписанию. В 6 часов вечера они закончили бой и
стали отдыхать, только поэтому мы и уцелели. Ночью нам приказали отойти к санаторию,
дот пришлось оставить, не сделав ни одного выстрела. Утром мы заняли позицию
между Тайцами и санаторием. Почти весь день вели бой, санаторий сгорел. Здесь
мы потеряли командира батальона. В конце второй половины дня мы начали отступать
к реке Ижоре. Перед рекой немцы остановились и не пошли дальше. Мы перешли через
реку и дошли до железной дороги у какой-то станции. Здесь нам приказали отходить
на Пулково.наверх
Перед городом Пушкином нас остановил заградотряд.
Это было утром 13 сентября. Заградотряд собрал много одиночных солдат и мелких
групп. Построили всех, и какие-то командиры в звании майора и капитана обругали
нас, назвали изменниками Родины, выстроили в цепь и послали в атаку на деревню
Александровскую. Деревню мы взяли, я при атаке захватил немца в плен.
Никто не позаботился о флангах, немцы стали нас обходить, пришлось отступать.
Мы понесли большие потери. Одному из наших бойцов я помогал при отходе — он
был ранен разрывной пулей в ногу. Остатки нашей группы переночевали в городе
Пушкине. Утром у коменданта взяли справку, что направляемся на Пулково, и ушли.
На Пулковских высотах отыскали штаб своей дивизии. Нас отвели на передний край,
на высоту. Впереди — немцы, а за спиной виден город.
На Пулковской высоте мы держали оборону, иногда ходили в неудачные атаки. Днем
нас страшно бомбила немецкая авиация. Так продолжалось до 20 сентября. Я хорошо
запомнил эту дату, потому что нас именно в этот день отвели в город к мосту
Володарского и разместили в каких-то деревянных двухэтажных бараках. Сейчас
это место называется бульваром Красных зорь. Там мы отдыхали.
Однажды ночью, в дождь, нас выстроили и повели на передовую. Я попал в 168-ю
стрелковую дивизию. Со мной вместе из нашего 276-го батальона попали Ежков,
Матюта, Орлов. После войны я встречал Ежкова и Матюту. Матюта был слепой. При
взятии Риги ему взрывом выбило глаза. Я его узнал и назвался, он мне рассказал,
что с ним произошло.[128]