Главная страница

Рассказы о войне

"Политехники- добровольцы Великой Отечественной войны"
Сборник. Отв. ред. В.Г. Манчинский. СПб.: Изд-во СПбГПУ, 2003.


БОНДИН ИВАН НИКОЛАЕВИЧ

Русский, родился в марте 1904 года в селе Косова Гора Тверской губернии в крестьянской семье. По окончании I ступени (6 лет) и II ступени (3 года) сельской школы работал два года письмоносцем и в 1926 году был призван в Красную Армию. Служил во 2-м полку связи Ленинградского военного округа. Направлен курсантом в двухгодичное начальное училище, по окончании которого получил квалификацию телеграфиста-морзиста и звание старшины роты. С 1925 года член ВЛКСМ, с 1928 года член ВКП(б). Закончил четырехмесячные курсы по подготовке во ВТУЗ при Политуправлении Военного округа и после демобилизации в августе 1930 года поступил на 1-й курс Ленинградского электросварочного института, который в 1931 году был передан Металлургическому институту уже в качестве факультета. В 1932-1934 годы работал председателем профкома Металлургического института. В марте 1936 года окончил институт, получив квалификацию инженера-сварщика. Оставлен в ЛИИ (с 1940 г. - ЛПИ) для научной и педагогической работы младшим научным сотрудником, затем работал в должности ассистента, старшего преподавателя, заместителя декана металлургического факультета.
В начале Великой Отечественной войны доброволец-ополченец. Служил в 5-й Выборгской дивизии ЛАНО политработником в звании майора. После демобилизации в августе 1946 года вернулся в ЛПИ, где продолжал работать старшим преподавателем, заместителем декана факультета. Член Совета ветеранов войны с 1964 года, его комиссар. Умер в 1973 году.
[154]

И.Н. Бондин

В ОБОРОНЕ НА ПУЛКОВСКИХ ВЫСОТАХ

В своих кратких воспоминаниях я коснусь некоторых грозных событий, относящихся к героической обороне Ленинграда и являющихся, по моему мнению, тяжелейшими для войск Ленинградского фронта, для многочисленного населения Ленинграда и для всего Советского Союза.
Много рассказано, снято, сыграно и много еще будет написано про героизм ленинградцев. Я в своих воспоминаниях поведаю лишь о некоторых эпизодах, в которых непосредственно участвовал.
Имея громадный перевес в живой силе и технике, гитлеровские полчища лавиной двигались к Ленинграду, рассчитывая с ходу овладеть городом. Сопротивление с нашей стороны по существу было незначительным. Наши войска оставляли город за городом. Создалась критическая обстановка, чреватая тяжелейшими последствиями. Над городом нависла смертельная угроза.
В эти грозные дни подразделения 3-го полка 5-й дивизии Ленинградской армии народного ополчения, формировавшиеся по Лесному проспекту, 65 (общежития Политехнического института имени М.И. Калинина), в ночь с 13 на 14 сентября 1941 года по боевой тревоге автотранспортом были переброшены в прорыв в район Лигово, Старо-Паново, Ново-Паново, Русское Койрово, Урицк, Кискино. Нас доставили на передний край подвижной обороны. Я назвал его "подвижной" вследствие непрерывного отступления наших войск. Некоторые отходили с оружием, а некоторые - без оружия. Начал действовать заградительный отряд, возглавляемый каким-то старшим по званию командиром в коричневом кожаном пальто. Он действовал весьма энергично, группируя задержанных по подразделениям и направляя эти подразделения на линию фронта.
В нашем полку на вооружении была русская трехлинейная винтовка образца 1891 года со штыком и без него. На всех таких винтовок не хватало, пошли в ход и учебные винтовки. Кроме того, нам выдали ручные гранаты. Таким образом, мы располагали только оружием ближнего боя. Ни автоматов, ни артиллерии не было. Фашистские же войска были оснащены всеми видами современной боевой техники. Особенно широко немцы применяли минометы различного калибра, от которых мы несли большие [155] потери, не видя врага и не приходя с ним в соприкосновение. 3-й полк разрозненными группами занимал отдельные участки боевого рубежа в районе деревни Русское Койрово и прилегающей к ней рощи из мелколесья и кустарника.
Наша группа из шести человек связистов расположилась сзади деревянного дома. Мимо нас проходил комиссар полка М.А. Камышников и начальник приданной полку артиллерийской части. Камышников спросил у телефониста: "С кем держите связь?" "С артиллерией, - ответил телефонист. По-видимому, линия неисправна, на линию вышел линейный надсмотрщик". Камышников взял конец полевого телефонного кабеля и вместе с артиллеристом пошел на линию. Они сделали всего несколько шагов и попали под залп тяжелых минометов противника. Останки комиссара М.А. Камышникова и артиллериста погрузили в повозку, на которой нам подвозили боеприпасы и пищу, и с запиской направили в хозяйственную часть. Я взял у Камышникова планшетку, которая прошла со мной всю войну, а теперь находится в музее. Партийный билет М.А. Камышникова был передан Н.И. Смирнову, назначенному комиссаром 3-го полка. Смерть комиссара произвела удручающее впечатление. Ведь всего несколько секунд назад он с нами говорил, несколько секунд, и комиссара полка, полного сил и энергии, не стало. Страшная жестокая война!!!
После гибели М.А. Камышникова комиссаром полка, как упоминалось, был назначен секретарь Выборгского райкома ВКП(б) Н.И. Смирнов. В настоящее время его именем назван Ломанский переулок в Калининском районе города вблизи Финляндского вокзала.
Н.И. Смирнов принял командование остатками полка и приказал занять оборону вдоль Лиговского канала. На территории, занятой гитлеровцами, полыхали пожарища. Весь горизонт закрывала дымовая завеса. Надвигалась вторая боевая ночь для нашего полка. Стрельба прекратилась. Но вдруг эта тишина была нарушена мощным моторным ревом. Это наши танки выходили из боя.
В ночь на 14 сентября 1941 года нам был дан приказ: "Всем, занимающим оборону вдоль Лиговского канала, явиться в политотдел, находящийся в парке больницы Фореля". Мы быстро собрались и двинулись туда. Уже вторые сутки нас не снабжали питанием, поэтому рассчитывали, что сначала нас покормят. Полковое и дивизионное начальство встретило нас весьма неприветливо. В общем была проведена воспитательная работа: указано на наше позорное отступление и оставление деревень Кискино и Камень без боя. В итоге было приказано эти деревни занять обратно. [156]
В нашей группе вместе с бойцами и командирами насчитывалось не более 100 человек, вооруженных винтовками. Группе был придан танк Т-34. Весь личный состав разбили на малые группы - человек по 10. После этого строем направились к деревням Камень и Кискино. Впереди шел танк, в котором находился майор Перлей, а на броне танка расположились пять бойцов. Танк дошел до деревни Камень и скрылся там. В деревне никаких признаков врага не обнаружилось. Мы смело двинулись туда, танк вышел навстречу. Таким образом, половина приказа была выполнена: деревня Камень - в наших руках. Что же касается деревни Кискино, то мы были не в состоянии отвоевать ее в течение всего времени обороны Ленинграда, хотя делали ряд безуспешных попыток.
В дальнейшем наша 5-я дивизия ЛАНО, переименованная в 13-ю стрелковую дивизию, была сосредоточена на Пулковских высотах, за которые до 29 сентября 1941 года велись ожесточенные бои. Дивизия обосновалась прочно, не уступив врагу ни пяди русской земли. Дивизию называли "хозяйкой Пулковских высот".
Описанный мной эпизод характерен тем, что наши войска защищали самые близкие подступы к Ленинграду (от центра города до переднего края - 12 км, а до Кировского завода - 4 км), в том числе и Пулковские высоты.
Защитники Ленинграда в период обороны проявили беззаветный героизм, мужество и отвагу, стояли насмерть, не имея достаточного количества боеприпасов.
Гитлеровцы начали систематически разрушать город артиллерией, авиабомбами, зажигательными снарядами. Мы, находящиеся на Пулковских высотах, слышали, как над нами летели снаряды, слышали отзвуки их взрывов в Ленинграде, видели в городе пожарища, но ничем не могли помочь городу.
Это было очень тяжелое время. Мы находились в кольце блокады.

* * *

В начале последней декады сентября 1941 года на ближайших подступах к Ленинграду шли ожесточенные бои, продолжавшиеся днем и ночью. Гитлеровцы пытались столкнуть нас с Пулковской высоты и сходу ворваться в Ленинград. Однако попытки были безуспешны. Наш 172-й стрелковый полк занимал оборону. Ключевой позицией нашего участка обороны были Пулковские высоты, имеющие колоссальное значение для обороняющихся как ближайший подступ к городу. Господствующие высоты в наших руках давали возможность строить выгодную для наших подразделений [157] оборону, скрытно от противника маневрировать силами обороняющихся. С Пулковских высот видна вся оборона противника. Поэтому, естественно, именно сюда направлялись для пополнения наших войск живая сила и техника, прибывавшие каждый день из осажденного Ленинграда.
Мы стойко обороняли Пулковские высоты, стояли насмерть, отражали по нескольку вражеских атак в день, располагая весьма ограниченными боевыми средствами. Основное вооружение наших войск: винтовка, ручные гранаты, бутылки с зажигательной смесью. В небольших количествах были пулеметы, автоматы. Была и артиллерия: 76-миллиметровые пушки, минометы, но для них было очень мало снарядов и мин. Так было до 27-28 сентября. В дальнейшем, по-видимому, силы фашистов стали убывать, все слабее были их атаки, а затем и совсем прекратились. При хорошей технической оснащенности фашисты не жалели снарядов и мин даже на одиночные цели. Наши оборонительные рубежи сначала были в запущенном состоянии. Наши войска приступили к их совершенствованию. Это давало возможность обороняться без лишних потерь.
С приходом в полк полковника Сергея Ивановича Красновидова положение с оборонительным сооружением резко изменилось. Он обследовал нашу оборону, расположение огневых средств, их взаимодействие, характер оборонительных укреплений и т. п.
Командир полка указал, где, какие и как расположить боевые средства и обязал углубляться в землю. Для постройки блиндажей и других сооружений не было леса. Мы его добыли за одну ночь, разобрав дома деревни Каменка, и создали хорошую, прочную оборону с ДЗОТами и огневыми точками. Создав в соответствии с указаниями командира полка надлежащую оборону, мы стали чувствовать себя свободнее, уменьшились потери в живой силе и технике. Именно в это время началось и стало развиваться снайперское движение, зачинателем которого был Феодосий Смолячков. Ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Развитие снайперского движения заставило фашистов не ходить, а ползать по нашей земле.
Однако, располагая большими огневыми средствами (артиллерией, минометами и даже авиацией), фашисты вели огонь по любым целям.
Однажды мне надо было явиться в политотдел 13-й стрелковой дивизии, которая располагалась у насыпи железной дороги. Я шел по чистому полю, которое простреливалось периодически или если на нем появлялась какая-либо цель. Не заметил при этом, как надо мной появился вражеский самолет, и в мою сторону выпустил пулеметную очередь, на счастье, не задевшую меня. Положение [158] было весьма серьезным. Я чувствовал себя совершенно беззащитным, однако невдалеке заметил земляной курган. Такие курганы устанавливали на каких-либо границах земельных полей, участков и т. д. Я устремился к кургану, который давал мне возможность при любом положении самолета занять позицию, недоступную для поражения. Много раз "мессер" пытался поразить меня, но безуспешно. Он удалился в сторону, выискивая другие цели, а я продолжил путь в политотдел дивизии. Возвращаясь в свое подразделение, я помнил о самолете-стервятнике. На сей раз обошлось без сопровождения "мессера".
В нашем распоряжении авиации было мало. Фашистские стервятники безнаказанно облетали наши позиции. Их самолеты летали на высоте 50-70 м, как мы говорили, "буквально давили колесами". Кроме того, какие-то умники приказали прекратить стрелять из винтовок по самолетам противника на том основании, что стрельбой мы демаскируем себя, а это облегчало задачу фашистам. Этот приказ был вскоре отменен.
172-й с.п. занимал участок обороны протяженностью по фронту примерно 8-10 км, т. е. от Литовского канала до Пулково. Наша рота связи располагалась напротив деревни Кискино, примерно в середине обороны полка. Возле Кискино находился молодой осиново-березовый лесок. По нашей оценке, он должен быть богат грибами. Лесок был шириной 150-200 м и длиной вдоль линии обороны до 700 м. Нейтральная линия проходила примерно по середине леска. В общем знатное местечко. Если бы не война, можно было бы пройтись по нему. Мысль о лесочке все время преследовала меня: сентябрь месяц самый грибной. Будучи страстным грибником, решил: будь что будет, проверю. Днем, соблюдая маскировку, я вполз в лесок по-пластунски. День был ясный, солнечный, теплый. Во время этой краткой экскурсии по лесочку на площадке около 8-10 квадратных метров я наткнулся на семейство молодых ядреных подосиновиков. За короткое время набрал полную сумку из-под противогаза великолепных грибов. Тем же путем выползая из лесочка, я наткнулся на саперов-минеров. Они имели приказ перекрыть лесную полосу минами и удивились, что я был на заминированном участке и остался цел и невредим. Я разъяснил им, что установленные мины плохо замаскированы и днем они очень заметны. Вечером штабным работникам полка на ужин были дополнительно поданы жареные на сливочном масле грибы. Когда полковник узнал, как эти грибы были добыты, учинил мне такой разнос, что помню об этом до сих пор. В его словах была и жестокая правда и много отеческой теплоты, а ведь он имел возможность сурово наказать меня. Полковник Красновидов был замечательным человеком. [159]
Больше вылазок за грибами на передний край никто не совершал. К тому же в одну из ночей грибной лесочек исчез, и вместо него получился противотанковый ров, образованный взрывом. В результате получилось серьезное препятствие на танкоопасном направлении.
Вспоминается еще такой эпизод. Раннее сентябрьское утро 1941 года. Мы располагались в районе деревни Нижнее Койрово. Тишина. Не верится, что мы на фронте, что недалеко от нас находится лютый враг. Никакой стрельбы. Мы свободно совершаем утренний туалет. Вдоволь пользуемся холодной колодезной водой. Собирались позавтракать по-человечески, сидя в хате за столом, а не где-нибудь на лужайке, держа котелок с пищей на коленях. В дополнение ко всему стол был накрыт белой скатертью, которую одолжила хозяйка занятой нами хаты. Все на столе было в состоянии полной готовности и на высоком уровне. Мы приготовились вкусить прекрасный рассыпчатый картофель с нашими мясными консервами из свиной тушенки. При команде "За стол" начался обстрел нашей деревни и хаты снарядами, минами и зажигательными снарядами. Очевидно, гитлеровцы заметили дымок из печной трубы, сделали вывод, что дыма без огня не бывает, и дали нам огня. Ну какой тут завтрак! Не до жиру - быть бы живу, рассыпались кто куда в поисках укрытия. А на столе в тарелках стоял дымящийся картофель, а в рюмках - ворошиловские 100 граммов.
Застолье наше было испорчено, и мы только облизнулись, затаив бессильную злобу на врага. Мы понесли потери: из участников завтрака два человека были убиты, трое - ранены. Не знаю, что стало с хозяином и его семьей. Окна комнаты, в которой мы собирались вкусно позавтракать, выходили в сторону противника. В итоге огневого налета в стенах оказалось несколько пробоин. Я еще до команды "За стол" занял место в простенке между окнами и не получил ни одной царапины. По этому поводу ребята шутя говорили: "Счастливчик, родился в рубашке". И еще мы сделали вывод, что не следует дразнить врага, располагаясь у него на виду для приема пищи, так как все будет испорчено.
В составе любой действующей армии, находящейся в соприкосновении с противником, имеется служба по разложению врага. Основная и главная задача этой службы - воздействие на противника для понижения его политико-морального состояния, а следовательно, и боеспособности. Основным способом такого воздействия является правдивая информация, раскрывающая вражеским солдатам суть этой войны: в чьих интересах она ведется, за что немецкие солдаты гибнут вдали от своей Родины. Им разъяснялось, [160] что надо делать, как поступать, и, в частности, предлагалось сдаваться в плен, говорилось о гуманном отношении наших войск к военнопленным.
В нашем полку эта служба располагалась всегда рядом со связистами. По этой причине я имел возможность наблюдать ее действия.
На территорию, занимаемую противником, забрасывали материалы в виде листовок, фотографий, газет, пропусков и т. п. Использовались также радиопередачи на немецком языке с применением громкоговорящей радиоустановки. Запускался воздушный змей грузоподъемностью примерно 0,6 кг. Эта задача осложнялась тем, что запуск можно проводить только ночью при попутном ветре в сторону противника. Наш воздушный змей был сконструирован красноармейцем Витушкиным. Он применялся пять раз. С его помощью были заброшены листовки общим весом 2,5-3 кг. Листовки достигали адресата. Наблюдение за территорией противника после их сбрасывания показало, что листовки собираются, как видно, специальной командой.
Для забрасывания листовок применялись также праща и катапульта. Катапульта имела рычаг длиной до 1,5 м, на конце которого помещалась зарядная камера, в нее закладывался камень с прикрепленным к нему агитационным материалом. При помощи катапульты удавалось забрасывать грузы до 200 г. Дальность заброса определялась силой натяжения амортизационной резины, используемой в авиации. Это устройство применялось в сухую погоду в любое время суток.
Праща - устройство, подобное катапульте. Так же как при применении катапульты, использовался камень с привязанной к нему пачкой листовок. Дальность заброса составляла 150-200 метров.
Наш полк прочно удерживал эти позиции до момента снятия блокады Ленинграда. В 1943 году я был ранен, но после излечения вновь прибыл в свой полк.

* * *

Личные воспоминания И.Н. Бондина, к сожалению, остались неоконченными. Как следует из приводимых ниже писем, любезно переданных в Музей университета его дочерью Галиной Ивановной, в 1943 году он был ранен и находился в госпитале. Перед войной он работал заместителем декана металлургического факультета ЛПИ им. Калинина и одновременно старшим преподавателем кафедры сварочного производства. Авторы этих строк [Председатель Совета ветеранов войны проф. А.А. Смирнов и проф. В.Г. Манчинский] еще студентами хорошо [161] знали Ивана Николаевича в довоенное время и свидетельствуют о том большом уважении и авторитете, которым он заслуженно пользовался как у студентов, так и у сослуживцев. Об этом же говорят приводимые ниже отрывки из некоторых писем.
В начале войны Правительство СССР сочло необходимым и целесообразным с целью сохранения научных кадров направить их из Ленинграда в тыл в промышленные районы страны для оказания помощи заводам и исследовательским организациям в деле улучшения качества военной продукции, столь необходимой фронту. Это, в частности, относится и к ученым металлургического факультета ЛПИ. Их письма на фронт И.Н. Бондину свидетельствуют не только о большом уважении к нему со стороны видных ученых, но и рассказывают о их самоотверженном труде, вкладе в дело победы над врагом.
Отрывки из писем воспроизводятся без какой-либо правки. Помещена ксерокопия одного из них. Письмо отправлено в госпиталь, где находился И.Н. Бондин после ранения. Автор письма - Баташев Константин Павлович перед войной работал доцентом кафедры электрометаллургии цветных металлов (ЭЦМ). В начале войны как специалист был направлен на оборонный завод в г. Ярославль. По возвращении из эвакуации продолжал трудиться на той же кафедре, Несколько лет работал заместителем директора ЛПИ по административно-хозяйственной части. Умер в 1999 году. [162]
<...>
Следующее письмо отправлено из г. Свердловска. Его автор Георгий Алексеевич Абрамов в начале войны командовал партизанским отрядом № 76, состоящим из политехников. Отряд занимался диверсиями и вел разведку в тылу врага на временно оккупированной территории Ленинградской области. После выполнения боевой задачи отряд вернулся в Ленинград, был расформирован, личный состав распределен в другие воинские части, а его командир Г.А. Абрамов, как известный специалист в области цветной металлургии, направлен в тыл для подготовки так необходимых стране инженерных кадров.
Г.А. Абрамов после войны работал профессором, зав. кафедрой электрометаллургии цветных металлов (ЭПЦМ), деканом металлургического факультета.
..."Добрый день Иван Николаевич! Получил от Баташева письмо, в котором он пишет, что ты ранен в ногу. Весьма рад, что жив. Желаю поскорее поправиться. Работаю в Уральском индустриальном институте доцентом и зам. деканом на факультете цветных металлов. Здесь в УПИ работают М.М. Карнаухов, Ю.А. Нехендзи, М.М. Замоторин, П.Я. Агеев. Работать приходится много.
Свердловск, 2 апреля 1943 г. Абрамов"
В этом письме сообщается, что в УПИ вместе с Г.А. Абрамовым работают и другие политехники. В том числе и Михаил Михайлович Карнаухов, который по возвращении из эвакуации стал академиком, до конца своих дней заведовал кафедрой металлургии стали. Петр Яковлевич Агеев уже после войны был деканом металлургического факультета, а затем проректором ЛПИ. После кончины М.М. Карнаухова он занял пост зав. кафедрой металлургии стали. В письме упоминаются Ю.А. Нехендзи, бывший до войны деканом металлургического факультета ЛПИ и М.М. Замоторин - доцент кафедры металловедения того же факультета. [166]
<...>


Рассказы о войне

Главная страница

Сайт управляется системой uCoz