Главная страница

Рассказы о войне

"Политехники- добровольцы Великой Отечественной войны"
Сборник. Отв. ред. В.Г. Манчинский. СПб.: Изд-во СПбГПУ, 2003.


БУЗИК ВАЛЕНТИН ФИЛИППОВИЧ

Немец, родился 22 апреля 1918 года в г. Мариуполе. Там же в 1936 году окончил среднюю школу и поступил на 1-й курс инженерно-экономического факультета Ленинградского индустриального института. Комсомолец с 1933 года. Отличную учебу совмещал с занятиями по спортивной гимнастике. Выступал в составе сборной команды института в различных соревнованиях в Ленинграде и на всесоюзных первенствах. Возглавлял факультетскую секцию спортивного клуба "Авангард".
В начале войны 26 июня 1941 года В.Ф. Бузик защитил дипломную работу с присвоением квалификации инженера-экономиста. В тот же день в Выборгский РК ВЛКСМ Ленинграда подал заявление о желании поступить в Красную Армию в формируемый добровольческий коммунистический батальон. После краткого обучения был направлен на фронт в район г. Брянска в качестве политбойца. Был ранен. После излечения служил в 252-й стрелковой дивизии 801-го стрелкового полка наводчиком 45-миллиметровых противотанковых пушек, где позднее уже лейтенантом командовал батареей в составе Первого Белорусского фронта, участвовал в штурме Берлина. Многократно отмечен правительственными наградами. Демобилизован в апреле 1946 года, работал инженером-экономистом в судостроительном научно-исследовательском институте. Умер в 2001 г.

[68]

В.Ф. Бузик

ОТ ЛЕНИНГРАДА ДО БЕРЛИНА

I. Особый Ленинградский коммунистический батальон

Перед самой войной я готовился к защите дипломного проекта. Она состоялась 26 июня 1941 года. Я получил звание инженера-экономиста по специальности "Экономика, организация и планирование машиностроительного производства". Несмотря на то, что уже четыре дня шла война, защита дипломного проекта проходила так же торжественно и с теми же волнениями, которые были и раньше, до войны. Во время моей защиты была объявлена первая воздушная тревога в Ленинграде, но на нее никто не обратил внимания, и все оставались на местах.
28 июня меня, как и многих других комсомольцев, в Выборгском РК ВЛКСМ Ленинграда записали добровольцем и направили на медицинскую комиссию, которая работала в Выборгском доме культуры. 2-го июля состоялся сбор добровольцев на Лермонтовском проспекте во дворе бывшего пехотного училища. Собравшиеся отличались по возрасту, образованию, специальности, месту работы и представляли разные районы Ленинграда. Общим для всех было то, что они были коммунистами, либо комсомольцами.
Здесь я встретил своего товарища по гимнастической секции, студента металлургического факультета Иннокентия Грузных, студента инженерно-экономического факультета Ивана Кубачева и студента промтранспортного факультета Григория Иозефа. Все они были студентами четвертого курса Ленинградского политехнического института. Такой группой мы держались все время вместе до выезда на фронт и вместе пошли в первый бой.
3 июля на Лермонтовском проспекте собралось огромное количество добровольцев, из которых быстро сформировали отряд с соответствующими подразделениями. Мы получили необычное обмундирование: нам выдали курсантские синие диагоналевые штаны. Нас вооружили 10-зарядными полуавтоматическими винтовками со штыками кинжального типа, которые носились на поясе. Во второй половине дня отряд построили, и мы с оркестром во главе колонны под звуки марша двинулись к Московскому вокзалу. [69]
В ночь на 6 июля поездом в теплушках отряд привезли: г. Тамбов, и нас зачислили в 1-е Пехотное тамбовское училище. Нам разъяснили, что наш отряд, состоящий из коммунистов и комсомольцев, после ускоренной подготовки будет направлен на фронт, где мы будем воевать в действующих частях в качестве политбойцов и своим мужеством и стойкостью служить примером для других бойцов.
Военная подготовка проходила очень ускоренно и весьма напряженно. Некоторым с трудом удавалось выдерживать такие большие физические нагрузки. Здесь я добрым словом вспомнил огромную пользу спортивной закалки. В военном лагере училища в одной палатке разместилось одно из отделений, в состав которой входили четыре комсомольца-добровольца из Ленинградского политехнического института им. Калинина. В нашем отделении еще были Цветков и Новожилов - комсомольцы с Балтийского судостроительного завода, Кознышкин с завода "Русский дизель" и другие ребята, фамилии которых я уже не помню. Слишком мало нам пришлось быть вместе.
Быстро прошли 20 дней, и 26 июля нам объявили о том, что мы направляемся на фронт. Весь отряд это сообщение принял с энтузиазмом. Совершили марш-бросок до вокзала, и эшелон двинулся на фронт. В пути над нами кружили немецкие самолеты-разведчики. Ночью нас освещали с воздуха ракетами на парашютах. [70]
Часто эшелон в пути останавливался, и ночью по команде мы разбегались от вагонов, освещенные ярким светом ракет. Вдоль дороги все чаще стали встречаться воронки от авиабомб. Началось первое знакомство с войной, хотя фронт был еще далеко. Миновали Брянск, станцию Унеча, и эшелон повернул к Гомелю. Поздно вечером между Унечой и Климовичами эшелон остановился, и по команде мы стали выгружаться прямо на насыпь железной дороги. Мы начали марш, во время которого узнали, что из нашего отряда образован особый Ленинградский коммунистический батальон. Марш был очень быстрый и тяжелый.
Прошли через горящий город Климовичи, в котором мы увидели всего несколько жителей. Город был пустой, и в нем остановилась жизнь. На вторые сутки во время привалов, которые мы делали ночью, гимнастерки, намокшие от пота, высыхали и выступившая соль превращала их в жесткий и хрустящий материал, похожий больше на жесть, чем на ткань.
Все ближе становились слышны артиллерийская канонада и авиационная бомбежка. 3 августа мы оказались недалеко от деревни Гановка, занятой фашистами-десантниками. Батальон подошел к опушке леса, и здесь мы увидели командиров и бойцов, которые заметно отличались от нас. По всему было видно, что они уже основательно "понюхали пороху". Уже после войны я [71] узнал, что нас передали в состав отступавшей от Бреста боевой группы 6-й стрелковой дивизии 13-й армии под командованием полковника Осташенко.
Батальон получил задание освободить от немцев деревню Гановка. Многое уже забылось, но помню, как начинался бой. Наша рота получила задание вести наступление по фронту "в лоб", а две другие роты должны были обойти немцев с флангов. Перед нами было овсяное поле, дальше была железнодорожная насыпь, за ней картофельное поле, за ним на опушке леса закрепились немцы.
Раздались длительные пулеметные и автоматные очереди, и пули засвистели и зажужжали вокруг сплошным потоком. Невольно наклоняюсь и чувствую невероятной силы удар по голове, от которого я упал. Острая боль от головы распространяется в позвоночник, и я теряю сознание. Пришел в себя, но не могу сделать ни вдоха ни выдоха. Впечатление такое, что моя голова разбита и я делаю попытку ощупать ее рукой. От моего движения на спине что-то заколотило, и теплая жидкость разлилась по спине и по шее. Сразу стало легче дышать, боль стала стихать. Я снова ощупываю голову и ничего не могу понять. Голова сухая, целая и только на шее, ниже затылка обнаружил кровь. Делаю попытку подняться, но не могу. Медленно высвобождаюсь от скатки шинели, беру ее в левую руку и ею же зацепил ремень винтовки.
Бой продолжается, но для меня он закончился. Кто-то дотащил меня до насыпи, перевел через железную дорогу на другую сторону. Рядом со мной оказался раненый в руку солдат (не из политбойцов), который сказал, что знает, где находится санитарная часть. Шли мы недолго, но силы стали меня покидать.
Уже слышен был шум моторов машин или танков, но мы не знали, чьи они. Вышли на шоссе и увидели едущую грузовую машину, в которой везли наших раненых. Захватили и нас и повезли в полевой госпиталь. Из машины меня вынесли на носилках, и я сразу же оказался на операционном столе. С меня сняли гимнастерку. Оказалось, что у меня пулевое сквозное ранение, пуля вошла около правой лопатки и вышла около поясницы, пройдя путь 26-27 см. Пуля пробила мягкие ткани (мышцы) спины и только коснулась ребер, но зато задела корешки нервов спинного мозга, что и отдавалось болью в голове, а не в месте ранения.
Утром меня повезли с другими ранеными в эвакогоспиталь г. Унеча, где я увидел нескольких раненых политбойцов в синих штанах. Среди них оказался Иозеф, раненный осколками мины в обе ноги. От него и других политбойцов узнал, что деревню Гановка батальон освободил и уничтожил много немцев. Из Унечи [72] меня повезли в Брянск в госпиталь, расположенный на окраине города в помещении школы. Через несколько дней я смог уже ходить, согнувшись, не разгибая спины, и меня повезли дальше в Курск, где и проходило мое окончательное излечение в госпитале на ул. К. Маркса, в школьном здании.
Через две недели я "разогнулся" и стал ходить нормально, хотя мое ранение давало себя знать еще около двух лет. Мои раны (вход и выход пули) быстро заживали, и 26 августа уже я был выписан в батальон выздоравливающих.
Во всех госпиталях, где меня лечили, и в запасном полку никто не знал о Ленинградском коммунистическом батальоне, и все удивлялись моей форме. Делались даже попытки заменить ее, но я успешно сопротивлялся и продолжал ходить в своих синих штанах. Рана почти перестала меня беспокоить. В составе маршевой роты я снова оказался в Курске, откуда на машинах нас вывезли западнее города Фатеж, который находится между Орлом и Курском. Здесь мы заняли оборону, оборудовали хорошие окопы и установили много пулеметов, были у нас и противотанковые 45-миллиметровые орудия. Я смотрел на эти маленькие пушки, не зная, что в недалеком будущем стану располагать таким "личным" оружием. Все чаще стали бомбить и даже обстреливали на бреющем полете истребители-мессершмидты. Нам стало известно, что немцы подтягивают на нашем направлении крупные силы и особенно танковые. Подходило подкрепление и с нашей стороны. Появились артиллерия, зенитки и несколько танков.
Рано утром в начале октября нас обстреляли сильным минометным огнем. На транспортерах и автомашинах немцы пытались прорваться по шоссе, но получили сильный отпор, несколько машин были разбиты и загорелись. На следующий день немцы усилили минометный огонь. Одна мина разорвалась в нашем окопе, и ранило несколько человек. Я ощутил около поясницы какой-то ожог, но не придал этому значения. Потом я почувствовал кровь и попросил санинструктора перевязать рану. Он заметил в ране осколок, но извлекать его не стал и сообщил командиру взвода, о том, что у меня в районе почки застрял осколок мины. После перевязки мне дали команду собрать вещи и отправляться к санитарной машине. Снова я оказался в Курске, но в другом госпитале, в котором было только несколько военных врачей, а остальные - гражданские врачи больницы. Главный врач (майор) дал команду всем прибывшим "ходячим" раненым садиться в автобусы и ехать на вокзал, так как госпиталь эвакуируется. Нас размещали в санитарный эшелон. Вокзал начали бомбить, [73] и эшелон отходил от перрона среди разрывов и горящих на других путях вагонов. На большой скорости санитарный поезд выехал из Курска.
Оперировали меня в поезде, извлекли осколок. Прибыли в Алтайский край в Славгород. Моя рана почти совсем зажила; вскоре я окончательно выздоровел и был направлен в Новосибирск на пересыльный пункт. Снова были разговоры о моей форме. Меня направили на формирование в Берск, недалеко от Новосибирска. В лесу формировалось большое военное соединение, главным образом из сибиряков. Синие штаны и сапоги у меня отобрали, а взамен выдали новую форму и обыкновенные валенки, которые там назывались "пимами". С этого начался для меня новый этап в военной жизни.

II. Северо-Западный фронт

В глубоком тылу готовились резервы нашей армии, которые должны были внести коренной перелом в ход войны. В их подготовке большую роль играла Сибирь, где формировались крупные воинские соединения.
В Берске под Новосибирском шло формирование 252-й пехотной дивизии. Я получил назначение в 801-й стрелковый полк. По моей просьбе получил назначение в батарею 45-миллиметровых противотанковых пушек. Эти пушки мне приглянулись еще под Курском, и я в этом не ошибся. При формировании просил зачислить меня в орудийный расчет наводчиком, который непосредственно ведет стрельбу из пушки. Этому назначению ничего не препятствовало, кроме очков, которые я носил постоянно.
Когда узнали, что я был в коммунистическом батальоне, мне было предложено исполнять обязанности заместителя политрука батареи, которые я совмещал со своей основной обязанностью наводчика. Мне очень нравились сибиряки-солдаты нашей батареи. Все они были удивительно трудолюбивыми, практичными, дисциплинированными и очень доброжелательными людьми. Позднее на фронте в боях я узнал еще одно их важное качество - смелость.
Батарея была на конной тяге, и мне пришлось иметь дело с лошадьми. Пушку я уже изучил, как говорится, "на зубок" и очень быстро освоил наводку. Особенно мне нравился оптический прицел пушки, за состояние которого несет ответственность наводчик. Прицел пушки ПП-I напоминает половину бинокля и устроен по принципу оптического прицела снайперской винтовки. Когда батарея выехала первый раз на стрельбище, мне удавалось каждым выстрелом разносить в щепки [74] небольшие деревянные щиты-мишени с расстояния 400 м. Я всегда потом не переставал удивляться исключительно меткой стрельбе этих орудий.
18 февраля 1942 года дивизия выехала в Вологодскую область. Наша батарея разместилась в деревне Кинчаково. На станции в Вологде встретили несколько эшелонов ленинградцев, вывезенных из блокированного Ленинграда, и я узнал о том, что испытывают жители этого замечательного города.
28 апреля выехали на фронт и 2 мая высадились в г. Осташкове. Впервые увидел красивое озеро Селигер. Наш полк двинулся в направлении Демянска, занятого немцами. Приблизились к фронту, но снаряды и мины до нас еще не долетали. С передовой везли раненых. Узнали, что бои шли под деревней Кулотино. Тогда еще не знал, что эта деревня запомнится мне на всю жизнь так же, как и безымянная высота у этой деревни.
10 мая наш взвод выехал на передовую для уничтожения прямой наводкой огневых точек противника. Не доезжая до одной высоты, мы получили команду катить орудия на руках, без лошадей. Подкатили орудие к высоте и оказались прямо на передовой. Командир батареи, командир взвода и какой-то пехотный командир с биноклями ползком выдвинулись за высоту и скомандовали наводчикам следовать за ними. Залегли за кустами впереди нашей пехоты, командир батареи передал мне бинокль и указал направление, куда я должен особенно внимательно смотреть.
Впереди ниже нас было небольшое болото, за ним лужайка, вся изрытая разрывами снарядов и минами, а выше - дома деревни Кулотино. Перед домами - траншеи и два больших ДЗОТа (дерево-земляные огневые точки); у левого ДЗОТа из амбразуры виднелся пулемет, а в правом я сначала не мог обнаружить даже амбразуры. Затем при внимательном рассмотрении оказалось, что две амбразуры этого ДЗОТа прикрыты снаружи ветками, а изнутри - темными тряпками. Левый ДЗОТ непрерывно вел пулеметную стрельбу, и в том числе в нашем направлении. В траншеях изредка показывались головы немцев. Внимательно осмотрел дома, часть из которых сильно разрушены. Рассказал об этом командиру батареи. Быстро выкатили два наших орудия, привели их к бою. Через прицел увидел все то, что несколько минут назад видел в бинокль.
Неожиданное появление орудий привлекло внимание немцев, и сзади нас сразу же разорвалось несколько мин. Мне была дана команда стрелять по левому ДЗОТу. Мой первый снаряд попал в верхнее бревно амбразуры, разбил его, отбросил часть земли. Второй снаряд влетел в амбразуру и разорвался внутри ДЗОТа. Я направил [75] туда еще несколько снарядов. Получил команду перенести огонь на правый ДЗОТ. Несколькими снарядами разворотили левую амбразуру, а правая была уже разбита другим орудием. Несколько снарядов разорвалось внутри. Стреляли по крыше ДЗОТа, разбросали землю и развалили накат. К орудиям снова подносили снаряды, и мы получили команду стрелять по траншеям осколочными снарядами и разрушили метров 30 окопов, вверх летела земля, и окопы окутались дымом.
Получили отбой и на руках покатили орудия назад. Появились лошади и орудия повезли в укрытие, а мы бегом следовали за орудиями. Через несколько минут на наши позиции, с которых мы вели огонь, немцы обрушили шквал артиллерийского и минометного огня, но мы уже были в стороне. У нас не было потерь. Командир батареи объявил благодарность двум нашим орудийным расчетам и мне особо посоветовал беречь очки, как он сказал, "дополнительные прицелы".
24 мая вечером у деревни Кулотино, откуда вели первый раз огонь, получили задание вырыть у основания высоты укрытие для орудий и окопы для себя. Это оказалось очень сложной задачей, так как грунт был твердым и каменистым, попадались крупные камни. Работали упорно, с трудом выкопали укрытие и несколько окопов для себя и даже накрыли их легким накатом. Командиры взводов дали команду наводчикам отдыхать. К высоте подтягивалось много пехоты. Я успел даже поспать, зная, что скоро начнется наступление на деревню Кулотино.
На рассвете меня разбудили, и наш крытый окоп заняло большое начальство - начальник штаба дивизии и командир полка. Мы перешли в укрытие, где находилось орудие.
Командир батареи разъяснил нам обстановку. Нашим орудиям отведена ответственная задача. С помощью пехотинцев орудия на руках должны быть доставлены через болото на знакомую уже лужайку перед деревней Кулотино, и прямой наводкой надо вести огонь по ДЗОТам и другим видимым целям. Утром по деревне начали вести огонь из орудий и минометов. Под этим огнем десять пехотинцев по сигналу ракеты на руках начали через болото переносить наше орудие. Таким же образом переносили остальные орудия.
Моя пушка оказалась на лужайке раньше всех, ее быстро привели к бою. В прицел успел рассмотреть свои "знакомые" ДЗОТы, которые прошли капитальный ремонт, левее их обнаружил большой ДЗОТ с несколькими амбразурами. Нас разделяло не более 50-60 метров, через прицел они казались совсем рядом. Увидел [76] нескольких немцев, выглянувших из траншеи, различил их лица. Через прицел у угла дома заметил орудийный ствол, который почему-то был направлен в сторону. Вдруг этот ствол сдвинулся влево, и из-за дома показался танк. У пушки кроме меня никого не было, так как все занимались переноской ящиков со снарядами, а командир и заряжающий открывали ящики позади орудия. Все события, о которых рассказываю, развивались в какие-то секунды и минуты..
Я схватил бронебойный снаряд, зарядил пушку и, увидев в кружке своего прицела танк, который был повернут ко мне боком и наводил на меня орудие, нажал спуск,... и танк загорелся. Я послал второй снаряд, который тоже попал в цель. Поворачиваю орудие вправо, и в прицел вижу второй танк. Все повторилось: уже два танка горели, густой дым валил из них.
Теперь все орудия вели огонь. По "моему" ДЗОТу, кроме нашего орудия, вело огонь и соседнее. ДЗОТ оказался большим и прочным, заметных разрушений на нем сначала не было видно. В амбразуру ДЗОТа я направил три или четыре снаряда. Летели щепки и земля, но накат оставался на месте. Слишком толстые бревна укрывали ДЗОТ. Мы продолжали его обстреливать, и в результате через осыпавшуюся землю показались развороченные толстые бревна. Огонь перенесли на траншеи. По сигналу ракеты мы прекратили огонь, наша пехота, которая залегла на лужайке недалеко от болота, броском ворвалась в немецкие траншеи и пошла дальше в деревню. Деревня Кулотино была взята. Прибыли лошади, и нам предстояло возвращаться через болото. Я указал ездовому наш прежний менее глубокий путь, колеса пушки скрылись в воде, и от брызг шипел раскаленный ствол. Мы едва успевали за пушкой, а наши лошади показали, на что они способны.
У высоты возле нашего орудийного укрытия нас встречали начальник штаба дивизии, командир полка и другие командиры. Орудия уехали вперед, а нас остановили и всем объявили благодарность от командующего армией генерала Ксенофонтова, который наблюдал за нашими действиями со своего наблюдательного пункта. Командир полка спросил у меня фамилию и сказал, что командование дивизии представит меня к правительственной награде за мой удачный поединок с танками. Мокрые и усталые мы направлялись догонять орудия. Бой прошел успешно, и нашу батарею отвели к дороге, ведущей к поселку Малвотицы, где заняли позицию на случай прорыва фронта немецкими танками.
Передовая немцев проходила очень близко от нашей. Гитлеровцы иногда бросали к нам в траншею ручные гранаты с длинными [77] деревянными ручками. В ответ на это решил "подтвердить" свой значок ГТО 2-й ступени боевыми гранатами и в боевых условиях. Когда соседствовавшие с нами пехотинцы увидели, как у меня получаются броски, я начал получать от них "заказы", которые выполнял из "материала заказчика", т. е. бросал их гранаты. Много раз мне удавалось попадать гранатой прямо в немецкие окопы к большому удовольствию наших пехотинцев. С обеих сторон начали активно действовать снайперы.
В конце июня 1942 г. произошло важное событие: меня приняли кандидатом в члены КПСС. В июле 1942 г. в фронтовой газете был опубликован Приказ войскам Северо-Западного фронта № 0869 от 16 июля 1942 г. о награждении меня орденом Красной Звезды.
Однажды в наш блиндаж пришел комсорг полка и передал мне приказ командования о том, чтобы я привел себя и свою одежду в порядок, так как я приглашен на концерт московских и ленинградских артистов. Концерт должен был состояться под открытым небом на специально оборудованной солдатами сцене. В "зале" были сделаны скамейки на столбиках. Этот "зал" был в березовой роще около деревни Печище. Снаряды и мины рвались относительно далеко, но создаваемый ими "шум в зале" был совсем нежелательным. Неожиданно конферансье объявила мою фамилию, предложила мне встать и сообщила о том, что командование соединения рассказало артистам о моем подвиге у деревни Кулотино. Первое выступление солиста Большого театра Н.С. Ханаева было посвящено мне.
Мы продолжали вести огонь прямой наводкой; было много потерь. Нам уже поручали более сложные и опасные боевые задачи: вместе с пехотой участвовать в разведке боем по захвату "языка". Эта операция была простой и в то же время сложной. После артиллерийского и минометного обстрела узкого участка переднего края обороны противника группа наших разведчиков с целью захвата живого гитлеровца броском достигала окопов и блиндажей противника. С разведчиками устремлялись штурмовые группы из пехотинцев и одного-двух противотанковых орудий, которые пехотинцы помогали переносить на руках. Из орудий стреляли вдоль траншей, по блиндажам и ДЗОТам, чтобы из них не разбежались немцы и разведчики могли захватить "языка". За тем бегом мы возвращались в свое расположение. В это время у нас бывали существенные потери, особенно в районе своих траншей, так как к этому времени гитлеровцы приходили в себя и открывали по нам бешеный огонь. [78]
В одно утро наши пехотинцы неожиданно увидели совсем близко перед собой новый ДЗОТ, из которого начали непрерывно стрелять пулеметы. ДЗОТ был сооружен на изгибе переднего края, что позволяло противнику обстреливать наш передний край с флангов вдоль наших траншей. С нашей стороны ДЗОТ скрывали деревья, и пушками стрелять по нему с нашего переднего края практически было невозможно. ДЗОТ возвышался над местностью, как курган, за что его и назвали "шапкой".
В назначенное время наши минометы открыли массированный огонь непосредственно по ДЗОТу, а мы выкатили на позицию орудие. Я навел орудие и в прицел увидел, что две амбразуры, повернутые в нашу сторону, были наполовину закрыты с нашей стороны двумя соснами. Когда мы осматривали позицию, я эти сосны видел, но они тогда не закрывали амбразуры. По-видимому мы орудие сдвинули немного в сторону. Я об этом сказал командиру взвода и командиру орудия. Орудие уже было заряжено, наши минометы прекратили огонь и воцарилась тишина. К нам подполз командир стрелковой роты и стал выяснять, что произошло и почему не ведем огонь. Пока ему объясняли, в чем дело, я принял решение снарядами свалить сосны и навел пушку в самое основание левой сосенки. Снаряд попал в основание сосны, и от разрыва фугасного снаряда тонкая и стройная сосна слегка подпрыгнула вверх и упала на крышу ДЗОТа. Я сделал выстрел в амбразуру и потом попал в нее еще несколько раз. Из амбразуры пошел дым. Командир роты, наблюдавший в бинокль, не верил своим глазам, что снаряды попадают в ДЗОТ и разрываются внутри. Командир взвода дал команду сбить вторую сосну. Я попал в нее первым снарядом сбоку, и он рекошетировал. Вторым выстрелом после самой тщательной наводки сосна была сбита.
22 сентября меня приняли в партию, и вскоре избрали в состав партбюро 801-го стрелкового полка. Состав нашего орудийного расчета сменился несколько раз, у нас были потери. Я по-прежнему оставался в строю.
Захваченные в плен "языки" говорили о том, что наши орудия они называют "сумасшедшей артиллерией" и опасаются, что скоро мы начнем стрелять в их ДЗОТы, вставляя в амбразуру стволы пушек.
Наступил новый, 1943 год. Я его встречал на посту около блиндажа нашей пушки и землянки, где находился орудийный расчет. На нашем участке фронта со стороны противника из установленных громкоговорителей передавались вальсы Штрауса и другая легкая музыка. [79]
Ровно в 24.00 с обеих сторон начали пускать осветительные разноцветные ракеты и стрелять вверх из пулеметов трассирующими пулями. Стало светло, как днем, и все это зрелище было красивым, хотя и шумным. Внезапно музыка прекратилась, ракетный фейерверк тоже, и наступила пауза. После паузы обе стороны начали мощный артиллерийский и минометный обстрел переднего края, и начался новый 1943 год Великой Отечественной войны.
15 января 1943 г. партийное бюро 801-го стрелкового полка приняло решение направить меня на курсы заместителей командиров батареи по политчасти. В штабном блиндаже меня принял подполковник, который прежде всего спросил, знаю ли я его. Я его узнал и ответил, что его фамилия Иванов и что он был преподавателем в Ленинградском политехническом институте. О том, что я политехник, Иванов узнал по документам, которые поступили к нему, и поэтому встретил меня таким вопросом. Сразу же начался разговор, в котором отличие в воинских званиях не принималось во внимание.

Первый Белорусский фронт. Штурм Берлина

За время войны я второй раз оказался в Тамбове, на этот раз в Артиллерийском училище. Через четыре месяца закончил курсы заместителей командиров батареи по политической части, и мне присвоили звание лейтенанта. Однако на фронт нас не направили, а командировали в 29-й Учебный артиллерийский офицерский полк в городе Выкса Горьковской области. В этом учебном полку готовили командный состав артиллерии. Здесь проходили переподготовку бывшие политработники с офицерским званием до капитана включительно. Подготовка артиллеристов в полку проводилась очень квалифицированными и опытными преподавателями, бывшими фронтовиками. Я получил солидные знания в области артиллерийского дела. После года учебы нам присвоили командные артиллерийские специальности, и мы получили назначение на фронт в действующую армию.
В августе 1944 г. я с группой офицеров в поезде проехал по освобожденной территории, которая длительное время была оккупирована гитлеровцами, и своими глазами увидел ужасные последствия пребывания врага на нашей земле. Поезд пересек бывшую границу с Польшей, и мы ехали по ее территории до города Люблина. В штабе 1-го Белорусского фронта я получил направление в 6-ю артиллерийскую дивизию резерва главного командования. [80]
Наши части готовились к очередному наступлению. Орудия батареи вели пристрелку, и командир батареи дал мне возможность впервые в боевой обстановке вести огонь из орудий, находившихся на закрытых позициях. Все у меня получалось так, как следует. В стереотрубу наблюдал сильные разрывы снарядов, вел корректировку стрельбы пушек, которых еще не видел. На следующий день утром с нашей стороны началась артиллерийская подготовка расположения противника. Огонь вели артиллерия, минометы, "катюши"; в сторону противника пролетела наша штурмовая авиация; появилось большое количество танков. За танками в наступление пошла пехота. Я, разведчики и радист были приданы командиру стрелкового батальона и вместе с ним пошли в наступление. В бою мы поддерживали радиосвязь с командиром батареи, и я докладывал ему обстановку и свои координаты. За два дня наши части продвинулись далеко вперед.
Я все время находился под впечатлением невероятной мощи наших войск. Такое количество техники было трудно себе представить. Еще большее впечатление производили солдаты и офицеры, которые имели большой опыт и действовали умело, уверенно и смело.
Орудия стреляли снарядами весом более 40 кг на расстояние более 17 км. Каждое орудие вез трактор. На тракторах везли также прицепы со снарядами и другим имуществом батареи.
Наша артиллерийская дивизия получила задачу поддерживать наступление наших войск на Варшаву. Вскоре была освобождена Прага (есть такой район Варшавы на правом берегу Вислы). Мы оборудовали наблюдательный пункт на чердаке шестиэтажного дома, который стоял недалеко от берега Вислы, а рядом был мост со взорванным средним пролетом.
Нашу дивизию срочно перевели в район севернее Варшавы, так как там на правом берегу Вислы, в районе где Буг впадает в Вислу, скопилась крупная группировка противника с большим количеством танков. Перед нашими войсками ставилась задача - разгромить эту группировку и очистить от противника плацдарм на правом берегу Вислы. Когда приближались к передовой, слышна была сильная канонада, шел бой. Однако прорвать оборону противника сразу не удалось. Противник сильно укрепил свой передний край и даже зарыл в землю часть своих танков, которые использовались как ДОТы (долговременные огневые точки).
Через несколько дней наши части перешли в наступление, а до этого огнем артиллерии, минометов и "катюш" все замеченные нами цели были полностью уничтожены. Этим была спасена жизнь многих наших воинов, в чем мы смогли убедиться, когда я, как обычно, получил задачу со своими разведчиками и радистом [81] сопровождать командира стрелкового батальона. Мы проходили по переднему краю противника, который так хорошо изучили в стереотрубу. Все, что мы раньше заметили, было разбито. Кроме техники противник понес большие потери в живой силе.
Отступая, противник вел сильный огонь, и мы вынуждены были забежать в подвал одной красивой дачи, или виллы. Там увидели двух пожилых людей, мужчину и женщину. Мужчина хорошо говорил по-русски, а женщина совершенно не знала русского языка. Когда я спросил у хозяина дома, когда и где он изучал русский язык, то получил неожиданный ответ. Оказалось, что он до революции окончил Петербургский политехнический институт. Мы оказались с паном Павинским, как он говорил, коллегами. Он назвал фамилии профессоров, которые преподавали ему, в том числе Меншуткина, Монастырского и другие знакомые фамилии. Мы поставили стариков на наше "довольствие", солдаты оказывали им помощь по хозяйству.
Утром я получил приказ прибыть на наблюдательный пункт командира стрелкового полка, который находился от нас на расстоянии 5 км. Попрощались с Павинскими. В пути неоднократно попадали под артиллерийский и минометный огонь, противник вел себя очень беспокойно. Видели много наших танков, противотанковые 100-миллиметровые пушки и "катюши". Все предвещало танковый бой, который мне еще не приходилось видеть. Командир нашего дивизиона установил со мной телефонную связь; стало ясно из переговоров с ним, что мне отведена роль представителя всей нашей артиллерийской бригады, так как на командном пункте дивизиона находился командир бригады. В блиндаже командира стрелкового полка скопилось много представителей разных родов войск, приданных для поддержки полка в наступлении. Такого я еще не видел.
Наступление начали гитлеровцы. Артиллерия противника открыла массированный огонь по нашему переднему краю, затем в атаку пошли немецкие танки. Рядом с нашим блиндажом разорвалось несколько снарядов и мин, были раненые и убитые. Навстречу немецким танкам двинулись наши Т-34. Я передал просьбу командира полка открыть заградительный огонь по склону безымянной высоты, где появились танки противника. Командир дивизиона сообщил, что бригада сделает несколько залпов по указанному месту. Над нами полетели снаряды наших пушек-гаубиц, командир одной стрелковой роты сообщил, что этими снарядами были подбиты четыре танка, а затем еще три. Я передал команду [о] прекращении огня, чтобы не накрыть снарядами свои танки. [82]
Пролетели наши штурмовики "ИЛ-2". Командир полка дал команду одному батальону продвигаться вперед правее высоты, у которой начался бой танков. Немцы отступили, высоту заняла одна наша стрелковая рота. Командир полка дал команду двигаться в направлении высоты. Ее обошли уже два батальона. Вокруг валялись разбитые орудия, бронетранспортеры противника. Горели немецкие танки, повсюду лежали трупы. Здесь же горели несколько наших танков. Противник был разбит и сброшен с плацдарма на правом берегу Вислы. Кому-то удалось перейти на другой берег через основательно разрушенную нашими самолетами, переправу. Командир полка просил меня передать благодарность командованию бригады за большую помощь пехоте в этом бою.
15 января 1945 года началось великое наступление наших войск на всех фронтах от севера до юга. С этого момента наши войска неудержимо двинулись на Берлин. Во время наступления после преодоления сильно укрепленного рубежа противника или освобождения с большими боями какого-либо польского города каждому нашему воину - участнику боев выдавалась типографски отпечатанная благодарность в приказе Верховного Главнокомандующего за подписью командира части, заверенная гербовой печатью.
Мы форсировали со своего плацдарма реку Пилицу и устремились на Варшаву. За эту операцию, как и тысячи других воинов, я получил документ следующего содержания:

СПРАВКА

Верховным Главнокомандующим Маршалом Советского Союза И.В. Сталиным лейтенанту Бузик Валентину Филипповичу 16 января 1945 г., приказ № 221, объявлена благодарность за отличные боевые действия при прорыве обороны немцев на западном берегу Вислы южнее Варшавы.

Командир войсковой части

Охатрин

17 января 1945 года приказом № 223 объявлена благодарность: "За отличные боевые действия при освобождении столицы союзной нам Польши города Варшавы".
29 января 1945 года приказом № 265 объявлена благодарность "За отличные боевые действия при переходе границы Германии и вторжение в пределы немецкой Померании". [83]
Приказом Командующего артиллерией 1-го Белорусского фронта генерал-подполковника артиллерии Казакова от 8 февраля 1945 г. № 0151 за бои по форсированию реки Пилицы я был награжден орденом Отечественной войны II степени. Мне вручили эту награду, и я прикрепил новый орден рядом с орденом Красной Звезды.
Наши войска с боями продвигаются к Одеру. Главная роль в стремительном наступлении принадлежала танкам. В феврале мы вышли на Одер - последнюю крупную водную преграду. В это время на северном направлении оставались сильно укрепленные пункты и крупная группировка противника, которая могла контратаковать с фланга. Поэтому ряд наших соединений, в том числе 6-я артиллерийская дивизия начали наступление на север, восточнее правого берега Одера.
При овладении Штаргардом и другими городами мне с разведчиками приходилось действовать с пехотой и участвовать в уличных боях. Я пользовался трофейным автоматом и еще имел пистолеты системы "Парабеллум" и многозарядный "Вальтер". В городах в результате боев возникали сильные пожары, главным образом от действий огнеметчиков противника. Пламя и высокая температура иногда были также опасны, как пули и снаряды. Особенно тяжелыми были бои за овладение городом Альтдамн и ликвидацию сильно укрепленного плацдарма немцев на правом берегу реки Одер. Этим событиям посвящена повесть Э. Казакевича "Весна на Одере" и фильм с таким же названием.
К моей огромной радости, здесь все происходило не так, как в августе 1941 г. у деревни Гановка под Кричевым, где нашей артиллерии не видели ни мы, ни противник. При стрельбе наших орудий прямой наводкой все, что было впереди, сметалось их огнем; я вспомнил, что такими орудиями можно было бы вдребезги разнести на Северо-Западном фронте ДЗОТ "шапку", о котором я писал ранее.
20 марта 1945 г. приказом № 304 мне объявлена благодарность: "За овладение городом Альтдамном и ликвидацию сильно укрепленного плацдарма немцев на правом берегу реки Одер восточнее г. Штеттин".
Заместитель командира полка по политической части сообщил нам о том, что офицеры, сержанты и солдаты нашей батареи за бои в районе Альтдамна представлены к правительственным наградам. При этом командир батареи старший лейтенант К.И. Малоненков и я представлены к присвоению звания Героя Советского Союза. [84]
По прибытии на место моему взводу была поставлена задача переправиться через Одер на небольшой плацдарм, который заняли наши войска. Переправлялись на надувных плотах-понтонах.
Наш плацдарм был севернее большого плацдарма в районе г. Кюстрин, он представлял собой маленькую узкую полоску земли, ограниченную берегом Одера и дамбой в виде высокой земляной насыпи, которая предохраняла поля при разливе Одера. Пехотинцы сделали в твердом грунте дамбы глубокие окопы в виде нор, глубоко уходящих под углом в дамбу. Немцы несколько раз пытались атаковать плацдарм, но мы держали связь с правым берегом, и наша артиллерия делала свое дело. К нам на плацдарм прибыл корреспондент газеты "Красная Звезда" и в разговоре сообщил, что мы ближе всех находимся к Берлину. На плацдарм переправилась группа офицеров и солдат Войска польского.
Началось наступление на Берлин. Многие знают из книги маршала Г.К. Жукова о применении прожекторов при наступлении с плацдарма на Одер. Запомнились тяжелые бои в районе Зееловских высот, сахарного завода и другие.
Берлинская операция, венчавшая победоносный путь Советской Армии - одна из самых крупных во второй мировой войне. В этом грандиозном сражении была наголову разбита миллионная группировка врага. 16 апреля 1945 г. в Красноармейской газете 1-го Белорусского фронта "Советский артиллерист", один экземпляр которой у меня сохранился, была опубликована статья командира нашей батареи старшего лейтенанта К.И. Малоненкова под названием "Действие орудий в составе штурмовых групп". В статье есть такой абзац: "Тут же, в пехотной цепи, шли славные разведчики батареи во главе со своим бесстрашным командиром лейтенантом Бузик".
25 апреля 1945 г. приказом № 342 мне объявлена благодарность: "За бои по окружению Берлина". 27 апреля 1945 г. приказом № 347 объявлена благодарность "За овладение городами Ратенов, Шпандау, Потсдам".
2 мая 1945 г. приказом № 359 объявлена благодарность: "За отличные боевые действия в боях за овладение Берлином".

После войны

Об окончании войны мы узнали 2 мая 1945 г., когда наша бригада остановилась в деревне Бютцер, расположенной между городами Бранденбург и Ратенов. Еще два дня назад мы вели свой последний бой в Бранденбурге в районе складов военного имущества противника, а сегодня войны уже не было. [85]
<...>
Ежегодно в день Победы мы с женой возлагаем цветы к памятнику политехникам, погибшим в годы Великой Отечественной войны, открытому 27 сентября 1967 года. В это время я вспоминаю годы войны и в том числе те события, о которых написано выше.
17 февраля 1965 года в "Ленинградской правде" под рубрикой "Назовите имена" была опубликована статья "Ленинградский батальон". Статью написал преподаватель истории Г. Крылов из Серпухова. Работая над диссертацией, он обратил внимание на отчет о боевых действиях 6-й стрелковой дивизии 13-й армии. "Коммунисты-ленинградцы, - говорится в одном из донесений штаба дивизии, хранящемся в архиве, - смело атаковали противника в районе деревня Гановка, уничтожили до батальона пехоты. Вернувшись в Гановку, они захватили штаб батальона".
Я сообщил о себе в "Ленинградскую правду" и получил приглашение на встречу воинов коммунистического батальона. Собралось полтора десятка человек из 4000 политбойцов Ленинграда, но не все они имели отношение к батальону, который воевал под деревней Гановка. После этого бывшие политбойцы по собственной инициативе начали организовывать ежегодные встречи 3 июля у памятника М.Ю. Лермонтову на Лермонтовском проспекте, во дворе бывшего военного училища, откуда 3 июля 1941 года ленинградские политбойцы отбыли в Тамбов.
Уходят из жизни воины-ветераны. Многие уже лишены возможности сообщить новые факты и свои впечатления о событиях Великой Отечественной войны. Поэтому мои воспоминания, написанные от души, но может быть страдающие недостатками в литературном отношении, прошу рассматривать как искреннее желание сообщить студентам-политехникам некоторые действительные факты об участии бывших политехников в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 годов. [88]

 


Рассказы о войне

Главная страница

Сайт управляется системой uCoz