В. Архипов
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ТАНКИСТА

Контрудар

План гитлеровского генштаба в той его части, что касалась группы армий "Юг", требовал: "Группе армий, действующей южнее Припятских болот, надлежит... уничтожить русские войска, находящиеся на Украине, еще до выхода последних к Днепру. С этой целью главный удар наносится из района Люблина в общем направлении на Киев". Анфилов В. А. Бессмертный подвиг. Москва, 1971 год.]. И вот, выполняя этот оперативный замысел, группа армий "Юг" прорвала фронт на стыке 5-й и 6-й советских армий. Образовалась пятидесятикилометровая брешь, в которую двинулись фашистские моторизованные корпуса. Бронированный клин, углубившись на советскую территорию, северным своим флангом (13-я и 14-я танковые и 25-я моторизованная дивизии 3-го мотокорпуса) вышел к Луцку, а центром и южным флангом (11-я и 16-я танковые и 16-я моторизованная дивизии 48-го мотокорпуса) - к Дубно и Бродам. Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос решил нанести контрудар сразу по обоим флангам прорвавшейся группировки: с юга - 8-м и 15-м мехкорпусами, с севера и северо-запада - 9-м и нашим, 19-м, мехкорпусами.
Разумеется, мы в разведбатальоне не были посвящены в эти замыслы. Знали только, что впереди, в районе Дубно, обстановка неясная и что нам приказано обойти город с севера и добыть точные сведения о силах и намерениях противника. Линия фронта изменялась ежечасно. То, что полсуток назад считалось нашим тылом, становилось фронтом, а иногда и тылом вражеских войск. В этом мы убедились, когда в ночь на 26 июня, обходя город Дубно с севера, вышли на дорогу Млинов - Демидовка. Во тьме брели беженцы, белели мешки с домашним скарбом, тлели огоньки цигарок. Когда мы с Богачевым опрашивали беженцев, подошел красноармеец, отставший от своих и попросился к нам. Он оказался наблюдательным и толковым парнем. Рассказал, что мы находимся в тылу фашистских танковых частей, что до сумерек по этой дороге шли на Дубно вражеские автоколонны с горючим и боеприпасами.
Ночью мы взяли пятерых офицеров и около восьмидесяти солдат. Часть из них оказалась из 13-й танковой дивизии, а другие - из уже знакомой нам 11-й танковой. Следовательно, мы сейчас где-то в разрыве флангов этих дивизий. Пленные показали, что, поскольку в городе Дубно мосты через Икву взорваны, танки 11-й дивизии обошли город с юга, что оба ее танковых полка должны быть юго-западнее Дубно. Эти не очень точные, примерно восьми-девятичасовой давности сведения нуждались в подтверждении. И это подтверждение мы получили от пленных, только что захваченных группой Губы. Офицер, лейтенант танковых войск, показал, что послан командиром полка на розыски автоколонны с бензином и боеприпасами, что в баках танков осталось совсем мало горючего. Танки практически встали.
Мы совершили обход города Дубно с северо-запада на юго-запад, продолжая двигаться по следам 11-й танковой. И наконец около десяти утра Губа доложил: "Вижу танки. Много танков". Он наблюдал их с крыши фольварка и потому мог передать нам точные координаты по карте. Примерно с полчаса еще двигались мы по следам гусениц на восток, пока не вышли к селению с костелом. Этот наблюдательный пункт мы отметили в период рекогносцировки, теперь он пригодился. Из верхних окошек костела нам открылась картина, которая и сегодня стоит у меня перед глазами,- поля, холмы, перелески и повсюду танки, танки, танки. Они хорошо видны и без бинокля. А между танками стоят большие машины с белыми цистернами - бензозаправщики. Они даже не маскируются. А чего им маскироваться, когда сверху барражируют над ними десятка полтора "мессершмиттов"?!
Мы насчитали примерно 100-120 танков, увидели скопление бронетранспортеров и грузовых автомашин. Из опроса пленных мы знали, что 11-я танковая была очень сильной дивизией. Она имела два танковых полка, полк моторизованной пехоты и артполк и по числу танков (250-260 машин) в два с половиной раза превосходила нашу дивизию. Судя по всем приметам, перед нами находился один из танковых полков 11-й дивизии и часть ее мотопехоты. Эти данные мы тотчас передали в штаб нашей 43-й дивизии.
По всему чувствовалось, что полковник Цибин был встревожен. И его можно было понять. Дивизия оказалась в сложном положении. В районе Здолбунов, Хомуты, Мизом, куда она сейчас выходила, была назначена дневка. Здесь танкам предстояла очередная заправка горючим. И хотя Цибин еще сутки назад, как говорится, почувствовал противника и принял меры, чтобы встретить его во. всеоружии, боевая обстановка внесла свои коррективы. Вражеская авиация висела над всеми дорогами, бомбя пути подвоза. Автоколонны были вынуждены то и дело рассредоточиваться, выжидать конца воздушного налета. А в районе Хомуты стояли без горючего танки 85-го и 86-го полков нашей дивизии. Задержка произошла и со снарядами. 43-й артполк должен был получить боеприпасы с ровненских складов, но те же бомбежки сорвали своевременный подвоз. В таком же положении оказалась и артиллерия 36-го стрелкового корпуса, который вместе с нами участвовал в контрударе.
Как рассказывали мне потом работники штаба дивизии, это были очень тяжелые часы. К утру 26 июня из трех соединений 19-го мехкорпуса только 43-я танковая дивизия заняла исходное положение для контрудара, остальные находились на марше. Значит, вся ответственность легла на эту дивизию, на ее командование во главе с полковником Цибиным. А танки стоят без горючего, артиллерия - без боеприпасов. Из вышестоящих штабов идут звонки и радиограммы: "В чем дело? Почему не начали в срок указанный планом контрудар?" Оттуда сообщают, что правый сосед - 9-й мехкорпус генерала Рокоссовского уже перешел в наступление, приказывают его поддержать.
Полковник Цибин давно уже послал в Ровно самых энергичных и смелых командиров и весь свободный автотранспорт. Он верит: эти товарищи пробьются с горючим и боеприпасами через все бомбежки и другие препоны. А пока надо ждать. Час от часу это ожидание все тревожней. Полковник Цибин теперь знает, что его полки отделяет от полков 11-й немецкой танковой дивизии небольшое расстояние - каких-то 10-15 километров. Из наших докладов ему также известно, что часть немецких бензозаправщиков сожжена и раздавлена ночью между Млиновом и Демидовкой, что мы наблюдаем с костела заправку вражеских танков, но танков много, а бензозаправщиков мало, поэтому 11-я танковая будет на ходу еще не скоро.
Сейчас самый удобный момент ударить по фашистам. Мое решение атаковать заправляющиеся танки с тыла комдив одобрил. Это мы поняли из радиограммы: "Глазам и ушам. Удар на Хомуты с востока нанести в 14.00. Вместе со мной". Поскольку удар откладывался (было десять утра), стало понятным, что там, в главных силах дивизии, нет еще полной готовности.
Положение нашего разведбатальона начинало внушать мне опасение. С тактической точки зрения оно было отличным в момент, когда мы утром вышли к месту стоянки 11-й танковой дивизии. Неожиданный огневой удар с тыла мог принести нам успех! Но час шел за часом, вражеская авиация ходила над рощами и лощинами, где стояли наши танки, броневики и артиллерия, и не было никакой гарантии, что нас не засечет воздушная, а может, и наземная разведка противника. Собравшись в костеле на НП втроем - комиссар Галкин, начальник штаба Богачев и я, мы еще раз осмотрели местность и определили рубежи обороны. Именно обороны, хотя и предполагали первыми нанести удар. Ведь атаковать добрую сотню вражеских средних танков нашими легкими танками (у нас было только пять "тридцатьчетверок") и бронеавтомобилями было бессмысленно. Враги нас расстреляют с места за полчаса. Поэтому мы сверху, с нашего НП, наметили три позиции, с которых можно вести огонь, последовательно отходя с первой на последнюю, за которой начинался лес. Потом мы прошли по этим будущим рубежам обороны, выбирая укрытия для машин и орудий и более или менее скрытые пути отхода.
В 14.00 штаб дивизии передал радиограмму. Атака откладывалась на 17.00, причем огневой удар нашего батальона наносился за пятнадцать минут до этого срока. У нас давно все было приготовлено, машины выведены на рубеж. Боевой порядок заняли так: в центре - рота танков, справа - пушечные бронеавтомобили Б-10, слева - пушки РПД на грузовиках. Артдивизион 122-миллиметровых гаубиц разместился, как и положено, за передовой, в лесу, выдвинув вперед наблюдателей-корректировщиков. Выдвижение боевых машин в непосредственную близость к противнику, на 500-700 метров от него, продолжалось довольно долго, но закончилось благополучно. Несмотря на яркий солнечный день, противник нас не обнаружил, машины были замаскированы в рощицах, кустарнике, овражках и прочих складках местности.
В 16.45 ударил наш первый залп, тут же - второй, а потом пальба зачастила. Особенно эффективно работали гаубичный дивизион и пушки РПД. Снаряд этой пушки свободно прошивал даже лобовую броню немецких средних танков, не говоря уже о легких Т-1 и Т-2. А дивизион наших гаубиц без пристрелки накрыл группу танков, белый бензозаправщик и легковые штабные машины. Двадцать огненных столбов как бы зарезали скопище брони и железа, летели вверх колеса, горящие бензобаки. Немецкие танки, пытаясь выбраться из этой каши, сталкивались или крутились, и вокруг них крутились дымные шлейфы. А гаубичные залпы скачками по 100-150 метров уходили в глубь вражеского расположения, оставляя за собой пламя над искореженным металлом. Так продолжалось примерно полчаса.
Но, конечно, наше преимущество - внезапность - не могло длиться вечно, а огневой мощи передового отряда было недостаточно, чтобы добиться решительного разгрома гитлеровцев. Сначала ответный огонь был разрозненным и не причинял ущерба, затем стал прицельным. В то же время нам стрелять становилось все трудней, так как впереди лежащую местность заволокло дымом горящих немецких танков, бронетранспортеров и автомашин. Откуда-то издали ударили тяжелые орудия противника, - видимо, артполк фашистской танковой дивизии нащупывал нашу оборону. А сверху повисла авиация - сперва "мессеры", а затем появились и пикирующие бомбардировщики. Первый раз мы слышали этот сверлящий вой. Надо было срочно менять позиции, и мы постепенно - сначала грузовики с пушками РПД, затем броневики и легкие танки и последними танки Т-34 - отошли на следующий рубеж.
Здесь нам предстояло отразить атаку вражеских танков. Опять обрушились на нас гитлеровские пикировщики и тяжелая артиллерия, потом пошли танки. Однако встреченные дружным огнем, они скоро отвернули. И тут мы услышали другой грохот, наплывавший с востока, все ближе и ближе. Это широким строем - впереди тяжелые танки KB и средние Т-34 - наступали наши танковые полки, 85-й В. В. Алябьева и 86-й С. П. Веретенникова. Два часа спустя уже на окраине города Дубно подполковник Алябьев (он был большой шутник) скажет: "Ты что, за веревочку немцев тянул? Все их танки к себе развернул. А мы им вдогон по моторам - что ни выстрел, то костер". Но нам-то было не до шуток, когда приняли на себя огонь вражеских танков, артиллерии и авиации. Противник пытался кратчайшим путем отойти на Дубно и долбил наш последний рубеж с ожесточением. Мы несли потери, и командир дивизии по радио приказал отвести разведбатальон в лес. Однако и фашисты, вероятно, исчерпали наличные силы. Отдельные разрозненные группы танков и мотопехоты, обходя нашу оборону, устремились на запад. Скоро подошли 85-й и 86-й танковые полки, и мы продолжали наступать в сторону Дубно и в десятом часу вечера вступили в город, на северную его окраину.
Таким образом, за четыре часа боя и преследования 43-я танковая дивизия отбросила 11-ю немецкую танковую примерно на 30 километров к западу.
Полковник Цибин приказал мне дать людям отдых до полуночи. Ночью дивизия продолжит наступление, чтобы закрепить дневной успех. Однако часов в одиннадцать вечера нам передали новый приказ: 43-я танковая дивизия свернула полки в колонны и отходит на Ровно; разведбатальону прикрыть отход дивизии.
Мы, конечно, понимали, что успех нашей дивизии еще не означал общий успех всего контрудара. Мало ли что могло в тот же день произойти на других участках фронта! И все же горький осадок остался. Да откровенно говоря, остается и по сей день. После войны, учась в военной академии, я не раз возвращался к тем дням, пытаясь разобраться, почему же такой крупный успех не был развит. И пришел к тому же выводу, как и всякий, кто попытается рассматривать этот вопрос во всем его сложном комплексе. Причин, повлиявших на решение отвести дивизию из Дубно, много, но главная из них еще тогда, в июне сорок первого, была подчеркнута в директиве Военного совета Юго-Западного фронта: "Так, 36-й стрелковый, 8-й и 19-й механизированные корпуса не имели радиосвязи во время наступления в районе Дубно". [Анфилов В. А. Бессмертный подвиг.]
Действительно, связь была самым слабым нашим звеном. И не только связь между двумя группами мехкорпусов, наносившими удар с юга (8-й и 15-й мк) и с севера (9-й и 19-й мк), но и связь высших штабов с этими группировками - штаба Юго-Западного фронта, который непосредственно руководил контрударом с юга, из района города Броды, и штаба 5-й армии, руководившего действиями 9-го и 19-го мехкорпусов. Слабая, с длительными перерывами радиосвязь была причиной опоздания информации, направляемой с линии фронта в высшие штабы. Поэтому и решения, которые принимались в штабах, и, в свою очередь, передавались на фронт, часто не соответствовали изменившейся боевой обстановке. К примеру, вечером 26 июня, когда, смяв правый фланг 11-й немецкой танковой дивизии и разгромив один из ее танковых полков, наша дивизия вышла к Дубно, никто из нас не знал, что с юга, нанеся огромные потери другим соединениям 48-го немецкого моторизованного корпуса, успешно продвигается нам навстречу 8-й мехкорпус генерала Д. И. Рябышева. Забегая вперед, отмечу, что подобная ситуация повторилась и на следующий день, когда все три корпуса - 36-й стрелковый, 8-й и 19-й механизированные - опять наступали на дубненском направлении. Опять мы и наши соседи, стрелки 36-го корпуса, вышли на подступы к Дубно, но не знали, что в город уже ворвалась 34-я танковая дивизия полковника И. В. Васильева из 8-го мехкорпуса. Таким образом, 26 и 27 июня советские танковые клинья дважды и очень глубоко - до 30 километров, врезались в оба фланга немецкого 48-го моторизованного корпуса. Однако отсутствие связи между этими клиньями и взаимная неосведомленность не позволили довести дело до логического конца - до окружения 48-го корпуса между Бродами и Дубно. А что такое окружение назревало, было видно и по войскам противника.

По "королевским тиграм" - огонь!

В ночь на 13 августа в бригаде никто не спал. Во тьме, особенно летом, далеко и хорошо слышно. А звуки, которые до нас доносились, говорили, что утром будет тяжелый бой. За передним краем противника, в стороне Оглендува, непрерывно и слитно, все приближаясь и нарастая, гудели танковые моторы. А мы вчетвером - мои заместители А. Я. Зарапин и Д. Т. Алексеев (по строевой части), начальник штаба С. И. Кирилкин и я, вернувшись после обхода переднего края, колдовали над картой, когда радист доложил, что меня вызывает лейтенант Васильев. Надеваю наушники. Васильев докладывает:
- Мы на станции Шидлув. Разгружается эшелон с танками. Тип танка неизвестный.
- Подробнее!
- Есть, подробнее! Похож контурами на "тигр", но выше и шире. Пушка, по-моему, та же - восемьдесят восемь миллиметров. Но пулеметов не три, а четыре, считая зенитный.
- Продолжайте наблюдение. Нужен "язык", Иван Васильевич.
Мы доложили в штаб корпуса сведения разведки и продолжили работу. Решили поставить близ лощины несколько танков в засаду. Есть неофициальный термин: "заигрывающий танк". Такой танк или небольшая группа танков в наступлении пускаются вперед, чтобы заставить противника открыть огонь и выявить свою систему противотанковой обороны на данном участке. В обороне "заигрывающий танк" также выдвигается вперед, обычно в засаду. Его задача - заставить вражеские танки развернуться так, чтобы они подставили борта, то есть уязвимое место, где броня много тоньше лобовой, под огневой удар главных сил обороны. Эту роль мы поручили группе танков из батальона Мазурина. Возглавил группу - два средних танка и один легкий - заместитель комбата старший лейтенант П. Т. Ивушкин.
Ивушкин, получив приказ, отправился выбирать место для засады, а в штаб привели пленного из разведгруппы, посланной в наш тыл. Его взяли в том самом овраге, остальных в бою уничтожили автоматчики боевого охранения. Пленный показал, что разведгруппу ориентировали на Сташув, куда, по предположению гитлеровского командования, должны были отойти главные наши силы после оставления Оглендува. Это были интересные сведения. Видимо, вражеская авиаразведка приняла вторую линию нашей обороны по западной окраине Сташува (там был поставлен батальон автоматчиков Кузьмина и часть артиллерии) за первую линию. От Оглендува до Сташува километров пять-шесть, а наши танки стоят в каком-то километре от Оглендува. Дезориентация фашистского командования нам на руку. Беспокоила мысль, что противник может не ограничиться одной разведгруппой и все-таки нащупает нас.
Вторая половина ночи прошла под усиливающийся рокот танковых моторов за передним краем противника. Опять радировал Васильев. Он взял пленного из 16-й танковой дивизии. Оказывается, это ей принадлежали "пантеры" и бронетранспортеры, атаковавшие нас накануне.
- Всего на станции Шидлув выгружено сорок тяжелых танков неизвестного типа, продолжал он. - Пленный о них ничего не знает. Говорит, что в дивизии только средние танки "пантера". Танки из Шидлува направились по дороге в Оглендув.
Перед рассветом я вернулся из штаба на наблюдательный пункт, а проще говоря, в свой танк, в боевые порядки батальона Погребного. Танки стояли за грядой невысоких песчаных дюн. Справа впереди была лощина. Выбегая из нее, дорога уходила к Сташуву, к нам в тыл. А слева, на краю поля, возвышались темные контуры стогов. Вечером я видел только множество разбросанных по полю небольших копен сжатой ржи, поэтому сразу догадался, что это работа Ивушкина. И верно, Петр Терентьевич придумал обложить танки снопами, замаскировать их под стога. Ничего получилось. Естественно.
Мы с Ивушкиным по-пластунски подобрались к танку-копне, переговорили тихонько с Оськиным. Если танки пойдут лощиной, он должен позволить им выбраться наверх. Огонь - по радиосигналу Ивушкина. Если не будет сигнала Ивушкина - будет мой. Если не будет моего - решение примет сам. "Есть, принять решение самому!" - тихо и спокойно ответил он, но я прекрасно понимал, какое напряжение испытывают сейчас и Оськин, и весь его экипаж. Одно дело стоять в обороне, когда и справа и слева машины боевых товарищей, другое - впереди всех и первому вызвать огонь врага на себя.
Светало медленно и как бы неохотно. Утро начиналось плотным туманом. С нашего НП не видны ни околица села, ни лощина, ни даже копны ржи с замаскированными танками. Гул моторов, затихший было часа два
назад, возобновился. К нему присоединился гул в воздухе. "Юнкерсы", эскадрилья за эскадрильей, шли на Сташув. Ивушкин доложил: "Танки пошли. Не вижу, но слышу. Идут лощиной". Да я и сам слышал этот низкий, приглушенный откосами лощины гул. Приближался он очень медленно, нервы напряглись, чувствую, как пот каплями покатился по лицу. Каково же им там, впереди?! Но копны были недвижимы. Будто и нет там никого. И опять Ивушкин: "Из лощины выскочила легковая машина". - "Вижу. Пропустить!" - "Штабной автобус!" - "Пропустить!"
Легковой автомобиль с гитлеровскими офицерами и штабной автобус промчались мимо нас и уже в тылу батальона капитана Погребного притормозили. "Может, снять?" - спросил он (его танк стоял рядом с моим). Но ответить я не мог. Глаза были прикованы к выходу из лощины. Чудовищных размеров танк выбирался из нее. Он полз на подъем рывками, буксуя в песке. Действительно, похож на "тигр", но куда там "тигру" сравниться с такими объемами!
Радировал с левого фланга и майор Коробов: "Идут. Те самые, неопознанные". Отвечаю: "Не спешить. Как уговорились: бить с четырехсот метров". Между тем из лощины выползла вторая такая же громадина, потом показалась и третья. Появлялись они со значительными промежутками. То ли эта дистанция у них уставная, то ли слабый грунт их задерживал, но пока вышел из лощины третий, первый уже миновал засаду Ивушкина. "Бить?" - спросил он. "Бей!" Вижу, как слегка шевельнулся бок копны, где стоит танк младшего лейтенанта Оськина. Скатился вниз сноп, стал виден пушечный ствол. Он дернулся, потом еще и еще. Оськин вел огонь. В правых бортах вражеских танков ясно различимые в бинокль появлялись черные пробоины. Вот и дымок показался, и пламя вспыхнуло. Третий танк развернулся было фронтом к Оськину, но, прокатившись на раздробленной гусенице, встал, и был добит. А из лощины выбирались все новые танки, они тоже разворачивались в сторону засады, подставляя уже левые борта под пушки Погребного и самоходчиков тяжелого полка. Передаю по радио: "307-305". Сигнал общий. Ударило прямой наводкой сразу десятка три стволов. Да и гаубичные дивизионы накрыли лощину навесным огнем, и она на всем протяжении до Оглендува скрылась в тучах дыма и песчаной пыли.
Громадные танки горели уже и справа от нее, и слева. Над ними низко прошли штурмовики "Илы" и тоже добавили огня. Несколько вражеских машин уползло обратно в лощину, другие тоже пытались уйти, но были подбиты с тыла, вдогон. Появились "юнкерсы" и "мессершмитты", почти одновременно и наши истребители, закипел бой в воздухе. Сколько все это длилось, сказать трудно - не до того было. Но вот гул моторов стих, как-то вдруг опустело и небо. Только дымок струился над горящими танками, да изредка ухал взрыв - рвались внутри боевых машин боеприпасы. Майор Коробов доложил, что около двадцати больших танков наступало в стыке его батальона с 51-й гвардейской танковой бригадой.
Всего в этом утреннем бою мы подбили 24 танка. Александр Петрович Оськин был удостоен звания Героя Советского Союза, Абубакир Мерхайдаров - ордена Ленина, наградами были отмечены и все члены экипажа.
Часа два над полем боя стояла относительная тишина. Разведчики Васильева побывали в лощине. Доложили, что там, ближе к Оглендуву, стоят два целых и невредимых танка. Завязли в песке при развороте. Оказалось, что танк нового типа называется "королевский тигр". Вес его 68 тонн (у обычного "тигра" 54 тонны), лобовая броня толщиной 190 миллиметров (у "тигра" - 100 миллиметров). Однако бортовая броня была такая же, как и у обычного "тигра", - 80 миллиметров. Это наиболее уязвимое место нового танка. Двигатель "королевского тигра" - 600 лошадиных сил. Для такой махины слабоват. Да и ходовая часть тоже.
"Королевские тигры" составили отдельный 501-й тяжелый танковый батальон. Это подтвердили солдатские и офицерские документы, а также удостоверение командира батальона. Оказывается, это он со своим штабом въехал на легковой машине и автобусе в наши боевые порядки. В ходе боя кто-то из танкистов или артиллеристов разбил обе машины, все находившиеся в них офицеры и солдаты были убиты. Собранные документы мы отправили в штаб корпуса.
Во второй половине дня противник возобновил наступление. На этот раз бой был более длительным и напряженным. И нас, и соседей слева - 51-ю и 52-ю гвардейские танковые бригады атаковала вся 16-я немецкая танковая дивизия. Однако к этому времени Василий Васильевич Новиков нам прислал дополнительное солидное артиллерийское подкрепление - несколько батарей 1666-го истребительно-противотанкового полка и дивизион 272-го гвардейского минометного полка. С воздуха бригаду надежно прикрыл 286-й зенитно-артиллерийский полк.
Не часто доводилось мне видеть одновременно такую массу танков и следовавших за ними бронетранспортеров. Вражеские машины, ряд за рядом, заполнили все видимое с НП пространство от Оглендува и далее на юг. Должен сказать, что даже на обстрелянного солдата такая массированная атака с неуклонным движением, с ревом сотен моторов, от которого звон стоит в ушах, оказывает сильное психологическое воздействие. К тому же солдат должен ждать, пока бронированная лавина приблизится на дальность прямого выстрела его пушки, то есть на 800-1000 метров. А мы стремились подпускать танки еще ближе, на 400-500 метров, потому что, во-первых, результативность огня резко возрастала, а во-вторых, этот огонь - внезапный, мощный, почти в упор - наносил врагу не только громадные потери, но и производил на его танкистов очень сильное психологическое воздействие, своего рода шок.
По нашим боевым порядкам били десятки танковых стволов, била немецко-фашистская артиллерия, их атаковали "юнкерсы", а мы молчали. Комбаты Коробов и Погребной докладывали о потерях, и хотя не просили разрешения на команду "Огонь!", я и без того чувствовал их состояние. А в воздухе творилось что-то невероятное. Десятки самолетов, наших и немецких, крутились одной громадной, в несколько этажей быстроходной каруселью. Бой кипел, как говорится, от солнца до земли, и сбитые бомбардировщики и истребители, оставляя длинные шлейфы дыма, врезались и в боевые порядки наступающего противника, и в нашу оборону.
Пожалуй, пора. Сигнал "307-305" вышел в эфир, и все танки бригады, вся артиллерия и минометы ударили залпом, ну а потом зачастило так, что слитный грохот нашего огня перекрыл вражеский. Прошли считанные минуты - и песчаные поля задымились. Горела стерня, копны и стога, горели вражеские танки и бронетранспортеры. Выскакивали из горящих машин экипажи и пехотинцы, метались, падали, сраженные. А мы все прибавляли огня.
И лавина вражеских машин как-то распалась, растеклась и встала, не дойдя 200-300, а иногда и 100 метров до нашего переднего края. Какой-то миг часть танков еще шла вперед, другие встали, третьи попятились. Это уже близко к перелому в ходе боя, но еще не перелом. Ведь что такое 100-200 метров для атакующего танка? Считанные секунды хода - и он ворвется на наши позиции. В оптический прибор танкист ясно различает даже двуручную пилу и прочий шанцевый инструмент, притороченный к броне ведущего по нему огонь танка, красные, напряженные лица артиллеристов, мелькающие над щитом противотанковой пушки. Еще рывок и... Но рывка нет. Нет в эфире голоса командира - убит, ранен или выскочил из подожженной машины. А рядом, свесив пушку, застыл танк Вилли, и сам Вилли тоже повис вниз головой из башенного люка. Нет, нет, нет! Закон самосохранения берет верх над холодной логикой, механик-водитель уже рванул рычаг, танк пятится и выходит из боя. Или не выходит. Потому что огонь наших орудий одинаково поражает наступающие и отступающие танки.
Атаку мы отбили с очень большими для противника потерями. Но напряженный боевой день еще не закончился. Когда я доложил в штаб корпуса об итогах боя, генерал Новиков сказал:
- 16-я немецкая танковая и 72-я пехотная дивизии понесли очень тяжелые потери. Командарм требует использовать этот момент. Ваша бригада должна отбить Оглендув. Подумайте и доложите решение.
Люди, конечно, были очень утомлены почти непрерывным, с утра до вечера, боем с батальоном "королевских тигров" и 16-й танковой дивизией. Но противник утомлен еще больше. Да и морально надломлен неудачей и потерями. Если уж переходить в контратаку, то сразу же, сегодня, не давая ему передышки. Мы решили нанести удар на Оглендув с наступлением темноты. Около полуночи бригада без артподготовки атаковала Оглендув. Этот населенный пункт находился в нескольких стах метрах от нашей передовой, противник не успел организовать оборону. В коротком бою Оглендув был очищен, гитлеровцы бежали в панике.
Несмотря на ночную темноту, мы поняли, что в Оглендуве и западнее кто-то крепко поработал во вражеских тылах еще до нашего появления. Этот участок был завален разбитой техникой. Автомашины, тягачи, танки и бронетранспортеры, орудия разных калибров, разбитые или сгоревшие, загромождали окрестности. Пленные показали, что вечером их разбомбила русская авиация. А на ремонтной базе среди нескольких "пантер" мы увидели "королевского тигра". Около него мелькнула тень, я строго окликнул бегущего, и фашистский солдат, подняв руки, подошел к нашему танку. Он оказался ремонтником и поведал нам историю, которая показалась сначала выдумкой. Пленный рассказал, что прибыл с 501-м тяжелым танковым батальоном из города Герлиц, что с ними приехал и конструктор "королевских тигров" repp доктор Порше. Ехали под охраной эсэсовцев, никому не разрешали покидать эшелон даже на крупных станциях. Минувшим утром доктор Порше сказал перед строем батальона короткую речь о своих танках как новом и грозном оружии, против которого бессильны лучшие образцы русской артиллерии. Добавил, что фюрер надеется на 501-й танковый батальон и в личной с ним, Порше, беседе выразил уверенность, что "королевские тигры" уничтожат переправившихся через Вислу русских. Из боя не вернулся ни один танк из тридцати девяти. Только этот остался - он не ходил в атаку из-за неисправного двигателя.