282-й ОПАБ
Из записей Л.С. Шмелева, председателя Совета Ветеранов 2-й гв. ДНО:
Крюков Георгий Николаевич
"Уходил на фронт 18.08.41 г со сборного пункта во дворе ЛИИЖТА (Московский
пр. 9) в составе группы в 77 чел политбойцов и пулеметчиков. В 16-00 пошли
на Балтийский вокзал, где сели на гатчинский поезд и прибыли в Гатчину ночью.
По темным улицам Гатчины прошли через город и на рассвете поступили в распоряжение
282 ОПАб.
Командир батальона приказал мне составить список прибывших, что я и сделал.
Эта группа была в основном из рабочих заводов "Судомех" ("Адмиралтеец"),
"Металлист", "Кооператор". Я был политбойцом во 2-й роте
282 опаб и прошел путь до его расформирования в конце ноября 1941.
После расформирования б-на на Пулковских высотах наша 2-я рота располагалась
в подвале главного здания Обсерватории, личный состав батальона был передан
в 274, 276 опаб и 500 полк, которые были нашими соседями справа и слева."
[машинописный текст предоставлен Богданом Георгиевичем Крюковым, сыном Георгия Николаевича - А.Т.]
Г.Н. КРЮКОВ
Уже давно (более пяти лет) меня просят написать воспоминания
о Великой Отечественной войне 1941-1945 г. Однако, я никак не мог собраться
по многим причинам, связанным с работой, а затем с болезнью. Но главной причиной
являются не эти обстоятельства. Основным фактором выступает то, что пережитые
человеком перипетии времен Великой Отечественной войны, казавшиеся тогда главными
и очень важными, к настоящему времени утратили свое значение и, наоборот,
казавшиеся тогда обыденными и даже мелкими, приобрели новое чрезвычайно большое
значение, стали как-бы сфокусированными под лупой времени. Вот это последнее,
а также, в связи с этим, боязнь проявить нескромность затрудняют публикацию
воспоминаний. Кроме того об участии в боевых операциях и непосредственных
боевых ситуациях участниками Великой Отечественной войны уже много написано
воспоминаний и автор этих строк боится повториться, т.к. многие ситуации 1941
года, т.е. начала войны, мало чем отличались одна от другой. Вряд ли будет
представлять большой интерес описание наших героических усилий, которые мы
проявляли для сдерживания наступающего, вооруженного до "зубов"
противника в районе Гатчины, затем на Дудергофских высотах, где я был политбойцом
во второй роте 282 Отдельного Артиллерийско-Пулеметного Батальона /ОАПБ/,
а затем на Пулковской высоте в районе Обсерватории после 12 сентября, когда
противник прошел через Красное Село на г.Пушкин в наш тыл и отрезал нас от
него и, когда пришлось под покровом ночи отходить к Пулковским высотам по
местности и дорогам уже контролируемым гитлеровцами, ведя одиночные схватки
с отдельными группами фашистской пехоты и мотоциклистов, рвавшихся под прикрытием
танков в Ленинград и в направлении на Пушкин.
13 сентября на Пулковской высоте удалось собрать остатки нашего батальона.
Здесь оказались пом. начальника штаба старший лейтенант Федоров, младший лейтенант
Васильев, старший сержант Дружинин и группа бойцов, всего З5 человек. В то
время в 1941 году на Киевском шоссе у развилки на г.Пушкин стояла "Чайная".
Вот в этом деревянном доме в две этажа, который имел полуподвальное помещение,
возведенное из кирпича, нами был организован в два часа ночи 13 сентября штаб
части. В эту ночь я был вынужден принять командование на себя. Мы задерживали
отдельных бойцов, отделения, взводы и роты отступающие и идущие в Ленинград
и расставляли их на переднем крае вдоль противотанкового рва перед Пулковской
высотой, где сегодня на Киевском шоссе стоят две стеллы в виде опор моста,
на которых написано, что здесь проходила граница фронта в 1941-44 гг.
В течение ночи нам удалось собрать и расставить по фронту, протяженностью
примерно 400-500 метров, около 600 человек. После двух часов ночи мы задержали
остатки отступающего батальона Кировской дивизии. У них были два передка от
76 мм полевых орудия с впряженными лошадьми. Как выяснилось, отступая через
г.Пушкин они орудия бросили в районе деревни Б.Кузьмино, уверяя меня в том,
что там уже все занято гитлеровцами. Признаюсь, что в тот момент мне не было
известно, что творилось в Б.Кузьмино, было ли оно занято противником или нет,
но орудия нам нужны были для обороны "до зарезу" и поэтому приказал
ст. сержанту Дружинину с десятью своими ребятами и возницами, которые знали
где оставлены орудия, немедленно отправиться в Б.Кузьмино и во чтобы-то ни
стало, как можно скорее привести к нам. При этом я как можно убедительней
сказал, что только паникеры говорят, что противник находится в Б.Кузьмино,
а на самом деле его еще там нет. Примерно через полтора часа группа под командованием
Дружинина возвратилась благополучно, привезя с собой оба орудия. Таким образом
у нас появилась в батальоне артиллерия, которой до этого времени не было.
В дальнейшем эти две 76 мм полковых пушки сыграли значительную роль в отражении
атак противника на Пулковскую высоту с 14 по 24 сентября и далее, после стабилизации
фронта, они нам служили верой и правдой. Одно из этих орудий ежедневно держало
гитлеровцев в напряжении, не давая поднять головы, выпуская снаряды по переднему
краю и по отдельным огневым точкам противника методично через каждые 20-30
минут. За ним охотилась гитлеровская артиллерия, но орудие работало безотказно
не прерываясь. Гитлеровцы давали артиллерийские залпы по 20 - 40 снарядов
по этой огневой точке, но поразить орудие так и не смогли, т.к. после каждого
выстрела расчет орудия на руках отводил его от огневой точки под железнодорожный
мост, находившийся в 250 метрах от нее.
Четверо суток, до появления командира батальона, мне пришлось командовать
батальоном, находясь на импровизированном командном пункте в здании "Чайной".
На пятые сутки появились командир батальона ст.лейтенант Балтак, начальник
штаба ст. лейтенант Пучков, ст. политруки Кузьмин и Шапиро и будущий мой вестовой
боец Ветошкин, которого все называли дядя Саша, с повозкой со штабными документами.
По прибытии командира батальона мне дали возможность отдохнуть. Я прошел деревню
Каменку и в одном из пустовавших домов "Немецкой колонии" бросил
на пол плащ-палатку лег на нее и мгновенно заснул. Сегодня указанных населенных
пунктов нет. Сколько я проспал установить мне не удалось, но не менее 20-22
часов. За это время противник обстреливал деревню непрерывно минами и артиллерийскими
снарядами, но я ничего не слышал. Когда проснулся и вышел из избы, то увидел
садящееся солнце, сад засыпанный погибшими птичками, которые видимо готовились
к отлету в южные края и ощутил впервые тишину на фронте. Трудно было совместить
смерть с голубым небом и прекрасным солнечным вечером, Сразу отправился в
штаб, где мне было сказано, что я назначен начальником связи и начальником
инженерной службы батальона. Я немедленно приступил к работам по устройству
укрепленных землянок для штаба, радиостанции, командного пункта и упорядочению
ходов сообщений, а так же устройству скрытых огневых пулеметных точек на переднем
крае обороны. С этого момента я практически на переднем крае и боевом охранении
проводил ночи, а днем на командном пункте или в землянке комбата, или в землянке
радиостанции. В период до 24 сентября мы отбивали атаку за атакой противника.
Особенно сильное и наиболее массированное наступление гитлеровцев на нашем
участке фронте было 23 сентября. Во время этой наиболее ожесточенной атаки
группа гитлеровцев дошла до первой линии наших окопов и заняла их. Но когда
они поднялись в новую атаку на нас, пытаясь занять вторую линию наших окопов,
мы их контратаковали и гитлеровцы бежали, оставив на поле боя много убитых.
Вот кажется я тоже начал описывать боевые действия на моем участке фронта,
а в начале написал, что этого делать не буду....
Мне кажется, что нам ветеранам сложнее писать и вспоминать ту кропотливую
повседневную, внешне незаметную, не броскую работу политбойца, которую мы
проводили под руководством
партийной организации Ленинграда и политуправления армии по их заданиям, а
работа велась упорная по поддержанию боевого духа в частях, находящихся в
обороне в тяжелейших условиях блокады, сдерживавших рвавшегося к городу Ленина
- колыбели революции раз"яренного, чрезвычайно сильного в то время противника.
Политбойцам приходилось заниматься многими вопросами, начиная с обучения рядового
и командного состава обращению с примитивными средствами обороны какими являлись
бутылки с горючей смесью для борьбы с танками, противопехотные мины полукустарного
производства, гранаты и древние пулеметы типа "Максим", а также
устройству брустверов, окопов, ходов сообщений, различных огневых точек и
других фортификационных сооружений (скрытых огневых точек, Дотов, Дзотов и
пр./, до воспитания бойцов в духе беззаветной преданности родине и поддержания
боевого духа и бесстрашия и самые критические минуты боевых операций, отступления,
окружения и удержания обороны. Вот об одном эпизоде воспитательной работы
мне и хочется рассказать более подробно.
В конце октября и начале ноября противник на нашем участке фронта предпринимал
небольшие вылазки и в основном занимался артиллерийским обстрелом города и
минометным наших передовых позиций. В это время жители города, находящегося
в блокаде, переживали снижение норм выдачи хлеба, бесконечные налеты авиации
и артиллерийские обстрелы, отсутствие электроэнергии, отопления и водоснабжения.
Естественно, что в эти тяжело переживаемые дни, поддержание боевого духа среди
солдат на фронте и веры в победу над ненавистным врагом у населения в городе
было одной из важнейших задач партийной организации. Ленинградская партийная
организация в этот период принимает решение: познакомить рабочих предприятий
с положением противника на фронте, показать его положение и самочувствие прямо
на передовой. В это время зима вступила в свои права. На фронте стало холодно
и гитлеровцы на передовой после "победного" марша, окружив город
Ленинград и не взяв его несмотря не ряд приказов Гитлер" почувствовали
себя весьма неуютно потому, что отборные части, понеся огромные потери при
наступлении на Ленинград были обескровлены героическими усилиями всех частей
Ленинградского фронта, а потому здесь появились итальянская и румынская дивизии,
с помощью которых Гитлер пытался укрепить положение своих войск под Ленинградом.
Должен сказать, что эти "вояки" морозы переносили плохо. Их можно
было видеть сидевшими в окопах и переходящими по ходам сообщений укутанными
лоскутными одеялами, которые они нахватали в наших русских деревнях.
Пятого ноября 1941 года я был вызван к командиру дивизии, которой наш батальон
был подчинен в оперативном отношении (тогда 20-й, ранее 5-ой, а сегодня носящей
имя 13-ой Выборгской) генерал-майору Зайцеву. Он мне передал важное поручение:
привести на передовую делегацию рабочих, показать им живого противника, как
он себя чувствует, как выглядит и может ли он быть непобедимым, с тем чтобы
делегация убедилась в том, что противник не так страшен, как его представляют
некоторые жители города и таким образом поднять боевой дух ленинградцев и
еще больше утвердить уверенность в победе. <...>
Возвращаясь после провода делегации, я зашел в штаб 42 армии, что находился
поблизости от завода "Электросила" на Московском проспекте, доложил
начальнику штаба и комиссару о том, что делегация рабочих благополучно вернулась
домой, а затем по команде зашел к генерал-майору Зайцеву - командиру дивизии
с докладом о выполнении задания, и вернулся к себе на передовую. На следующий
день здесь собралось партбюро нашего батальона и мы обсудили итоги посещения
делегации, наметили план проведения бесед среди бойцов и задачи политсостава
в связи с этим событием. Так закончилось одно из многих мероприятий, проводившихся
парторганизацией города в начале самых тяжелых блокадных дней для жителей
Ленинграда и его защитников.
В результате этих мероприятий на фронте повысилась дисциплина, в городе укрепилась
вера в победу. После празднования 24 годовщины Октябрьской Социалистической
Революции уже никто из ленинградцев не сомневался в победе нашего народа,
хотя и не предполагал, что до окончания войны будет еще далеко. Мужество бойцов
на фронте и ленинградцев в городе, переносящих блокаду было исключительным.
Мне пришлось с ним познакомиться не только будучи на передовой Ленинградского
фронта, но и позже, когда был расформирован наш батальон, как не укомплектованный
после боев под Гатчиной, на Дудергофских высотах и на Пулковской высоте. Это
произошло перед 20 ноября 1941 года.centralsector.narod.ru
12 ноября командир батальона вызвал меня к себе и приказал хоть из под земли
добыть несколько телефонных аппаратов для того, чтобы обеспечить связью все
подразделения батальона и скрытые огневые точки, сказав, чтобы я подготовился
14-го числа выехать (а точнее выбыть) в командировку в город и тут же вручил
мне командировочное предписание (удостоверение). Я решил, что телефонные аппараты
смогу получить в Ленинградском Электротехническом Институте Инженеров Железнодорожного
Транспорта, что находился на пр. Максима Горького на Петроградской стороне.
Поэтому написал отношения с просьбой передать нашему батальону набор телефонных
аппаратов с коммутатором. Одно из отношений и командировочное удостоверение
случайно сохранились у меня до сего времени. Это произошло по следующей причине.
Утром 13 ноября, возвращаясь из боевого охранения, осколком снаряда я был
ранен в левую ногу. Неприятно вспоминать то ощущение, которое испытываешь
при ранении и потому детали описывать не буду, тем более, что тебе на следующий
день предстояло выполнять задание комбата. Пришлось разрезать голенище сапога
для того чтобы освободить ногу от него. Освободившись таким образом от разодранного
осколком сапога перевязал стопу индивидуальным пакетом, а затем побрел хромая
и в одном сапоге к своей землянке. Здесь врач из медсанбата - студентка V
курса медицинского института (к сожалению ее имени и фамилии я не узнал) сделала
мне квалифицированную перевязку, с которой я смог одеть подаренные мне валенки
и в них хромая передвигаться. Поэтому от госпитализации я категорически отказался.
Когда о случившемся узнал комбат, то сказал, что поедешь за телефонами, когда
сможешь "жили без них несколько месяцев, можем несколько дней еще подождать".
Я продолжал появляться на передовых позициях, но до расположения боевого охранения
не доходил. 17 ноября командир батальона сообщил мне, что получен приказ Верховного
Главнокомандующего о расформировании нашего батальоне и, что он хочет назначить
меня зам. председателя ликвидационной комиссии. Я ответил, что вряд-ли это
целесообразно, т.к. я никогда не ликвидировал ни одну из воинских частей и
потому не знаю как это делается, но если нужно что либо делать, то он может
рассчитывать на мою помощь. Началась передача личного состава с вооружением
в соседние на передовой части: 276, 274 ОАПБ и 500-й полк.
Когда была окончена передача меня с пом.нач.штаба ст. лейтенантом Федоровым
комбат отправил в штаб дивизии за назначением. Когда мы явились к командиру
дивизии и я, как старший по званию, доложил, что мы ждем его распоряжения,
генерал-майор Зайцев принял нас приветливо сказав, что для лейтенанта у него
место есть, а вот железнодорожник в его дивизии ни к чему и направил меня
в штаб 42 армии, куда я вечером 20 ноября и явился.
Меня принял начальник штаба армии полковник Михайлов, показал на диван, стоявший
у его кабинете у противоположной стенки, и сказал "капитан ложись и поспи,
а мне с тобой сейчас некогда возиться. Утро вечера мудрее, и поэтому отдохни".
Я только опустился на диван, как мгновенно заснул. Проснулся я от того, что
кто-то меня тряс за плечо и говорил "капитан пора вставать, уже шесть
часов утра". Я вскочил и увидел перед собой полковника, протягивающего
мне какую то бумагу. Он, вручая мне бумагу, сказал - капитан ты специалист
железнодорожник, к томуже еще и кандидат наук, вот тебе направление в военкомат,
езжай и становись на учет, т.к. есть приказ Верховного Главнокомандующего
всех железнодорожников вернуть с фронта на свои рабочие места и добавил, что
внизу стоит его машина, на которой меня доставят почти до военкомата Дзержинского
района. Я пытался возражать, что война не окончена и что я должен быть на
переднем крае. Но он мне ответил, что сейчас передний край не только на Пулковских
высотах, но и в центре города. А потому не рассуждай, а выполняй приказ. После
этого мне ничего не оставалось как поблагодарить за предоставленную возможность
быть доставленным к военкомату и попрощаться. Я вышел на Московский проспект,
сел в автомашину, меня довезли до дома Офицеров на Литейном проспекте, далее
до военкомата на ул. Чайковского 53 дошел пешком. Здесь я получил такое указание:
"хорошо что прибыли, но прежде чем мы вас поставим на учет, сдайте обмундирование".
После этого я отправился домой, снял с себя военную форму (шинель, шапку,
гимнастерку, брюки и снаряжение с личным оружием) переоделся в свою железнодорожную
и вернулся в военкомат с пакетом, где лежало обмундирование, сдал его, был
поставлен на учет и получил на три дня талоны на обед в доме офицеров, куда
сразу же по дороге домой и зашел, чтобы пообедать.
Не следующий день явился в институт, где меня встретили с об"ятиями и
рассказами о многих погибших товарищах, которые уходили на фронт в разное
время и до и после меня. Меня сразу же назначили заместителем начальников
двух факультетов Путейско-строительного и Путей сообщения. Через день мне
выдали хлебную карточку служащего, по которой выдавали с 20 ноября только
125 грамм хлеба. В институте шли занятия со старшими курсами. Много пришлось
работать для поддержания бодрости духа в последующие дни среди студентов и
преподавателей, которые голодали также как и я сам.
Собственно на этом закончилась моя жизнь на переднем крае фронтовой полосы
42 армии Ленинградского фронта и началась новая борьба на трудовом фронте
в блокадном городе. О ней наверное нужно вести рассказ в особой главе, в которой
осветить моменты отражающие то, что выдержали ленинградцы при наступлении
гитлеровцев и какую поистине титаническую работу проделала наша \ленинградская/
партийная организация в период войны и блокады.
Но об этом в следующий раз.
15.2.1982г.
гор. Ленинград