В Доме офицеров на Литейном проспекте висит карта обороны Ленинграда в войне 1941—1945 годов. На этой карте стрелка, изображающая наступление противника от Ропши, упирается в расположение 277-го ОПАБ, затем поворачивает направо, с выходом на Стрельну. Знак показывает, что враг не прошел через рубеж, занимаемый 277-м ОПАБ, хотя после занятия Ропши самым прямым путем к Финскому заливу являлось шоссе Ропша — Стрельна. Это шоссе удерживалось 2-й ротой батальона, которой в то время я командовал...
Начало войны застало меня, тогда директора ВНИИГалургии, в Москве, в командировке. Позвонив в главк, возвратился в Ленинград. События развивались быстро. Вскоре началась эвакуация института, и мне приходилось этим заниматься.
В Ленинграде шла организация народного ополчения, производилась запись добровольцев. Вместе с другими сотрудниками института записался и я. Наше подразделение размещалось в здании истфака ЛГУ, затем было переведено в Академию художеств. Как прошедший подготовку при военной кафедре ЛГУ, я имел звание младшего лейтенанта. В начале 1941 года Фрунзенским райвоенкоматом был переаттестован на звание военного инженера 3-го ранга, но до утверждения нового звания отметки в военном билете не было. Поэтому, как младший лейтенант, я был назначен командиром взвода. Шли занятия, мы изучали уставы, знакомились с материальной частью оружия, проходили строевую подготовку.
18 июля по тревоге мы вышли в поход. Прибыли в район Дудергофских высот, откуда через 2—3 дня были переведены на новый участок, в район села Разбегаево. Наша часть, 277-й пулеметно-артиллерийский батальон, состояла из четырех рот и других подразделений. Я был командиром артиллерийского взвода 2-й роты, занимавшей позицию у деревни Велигонт (Красино).
Шло интенсивное строительство оборонительного рубежа, включавшего противотанковый ров, полосу проволочных заграждений, противотанковые минные поля, систему дотов-дзотов и пулеметных точек. В строительстве участвовали рабочие ленинградских заводов. Женщины рыли противотанковые рвы [75] и окопы. Мой взвод строил дзот и устанавливал 45-миллиметровую пушку.
Пушки привозили прямо с ленинградских заводов с еще не высохшей краской. Расчеты взводов сами распаковывали ящики, по чертежам и схемам монтировали, затем опробовали орудия пристреливанием по мишеням. Усиленно тренировались, изучали технику, готовились к встрече с врагом.
15 августа я был назначен командиром 2-й роты. Она имела в своем составе 5 артиллерийских взводов, 5 пулеметных и 1 взвод управления. Всего в роте было 210 человек. На вооружении в двух дотах имелось по одной 76-миллиметровой, а в трех дзотах — по одной 45-миллиметровой пушке.
Комплекты бронебойных и осколочных снарядов размещались в специальных окопах-укрытиях. Доты и дзоты ходами [76] сообщения связывались с землянками, где размещались бойцы и командиры взводов. Пулеметные взводы состояли из двух отделений, вооруженных пулеметами типа «максим» или снятыми с самолетов, со сдвоенными стволами повышенного калибра.
В нескольких десятках метров от линии расположения взводов находился командный пункт командира роты, размещавшийся в блиндаже. От командного пункта к дотам и дзотам была проведена телефонная связь по подземному кабелю. С севера на юг через позицию 2-й роты проходила шоссейная дорога Ропша — Финский залив.
Приближался фронт военных действий. Через наш оборонительный участок прошло немало отступавших. Были среди них и шедшие в полном боевом порядке. Помню отступавшую крупную артиллерийскую часть. Орудия на конной тяге следовали в полном порядке, командный состав и воины суровы, подтянуты. С недоумением спросил старшего командира: «Почему отступаете с такими силами?» Услышал в ответ: «Чтобы спасти технику. Если бы у нас были снаряды, мы громили бы немцев».
В начале сентября со стороны Ропши фашистские войска повели наступление, приближаясь к нашим рубежам. Укрепленный район еще не был достроен, когда перед нашими позициями появились немцы.
10 сентября в установленные на дотах перископы мы наблюдали, как у расположенной перед нами деревни Олики сосредоточиваются немецкие войска. Места их скопления — в пределах прицельного пушечного огня. Звоню в штаб батальона и прошу разрешения открыть огонь. Получив его, приказываю двум дотам и одному дзоту, в секторе обстрела которых расположена цель, открыть огонь осколочными снарядами.
Каждому из них был указан участок поражения, по карте установлено точное расстояние до него. Первые же снаряды четко попали в цель, и я дал команду вести беглый огонь. Каждое орудие сделало несколько выстрелов, всего было сделано около тридцати выстрелов. В перископ было видно, что снаряды разрывались в расположении врага, и в роте ощущался боевой подъем.
Через несколько часов немцы обрушили на наши позиции сильный артиллерийский и минометный огонь. С этого момента, примерно в течение 10 суток, днем, а нередко и ночью, с небольшими перерывами рота подвергалась интенсивному обстрелу из всех видов оружия. Мы вели ответный огонь. Вначале стреляли осколочными снарядами, когда же они кон[77]чились, пустили в ход бронебойные (танки на нашем участке не шли).
Авиабомбой и артиллерийскими снарядами крупного калибра все три дота-дзота через несколько дней были выведены из строя. Один дот, рядом с которым разорвалась крупная бомба, был повернут вместе с фундаментом и завалился набок. В первые дни боев прямым попаданием артиллерийского снаряда в амбразуру этого дота был отбит и частично отворочен прикрывающий щель амбразуры стальной козырек. Брызгами металла и осколками снаряда выведена из строя половина расчета. Рабочие ленинградских заводов приварили козырек, и стрельба из дота продолжалась до поражения его авиабомбой.[К сожалению, эти доты не сохранились. По словам местного жителя, они были разобраны уже очень давно - А.Т.]
Вторая рота была правым флангом 277-го ОПАБ. Левее дислоцировалась первая рота, уступом к ней располагалась третья, а позади нас — четвертая. Штаб батальона и штабные подразделения находились в северной части Разбегаева. Спустя два-три дня с начала наступления немцев левый фланг батальона — первая рота и штабные подразделения — был смят и враг захватил деревню Разбегаево. 2-й ротой немедленно были отрыты вдоль шоссе окопы, и каждый взвод получил свой участок обороны. Бомбежки, артиллерийский и пулеметный обстрел позиций продолжались. Бойцы 2-й роты прочно удерживали свои позиции.
Еще до выхода из строя всех пушек у нас кончились снаряды, подвоза их не было. Роте были приданы три подбитых танка, которые вели огонь в сторону Разбегаева. Дважды роту поддерживали огнем корабли Балтфлота. Для корректировки огня у нас находился корректировщик-моряк. Героически защищала роту установленная позади нас батарея автоматчиков-зенитчиков. Они били по немецким самолетам, пикирующим на наши позиции, те вынуждены были маневрировать и, как правило, сбрасывали бомбовый груз не точно в цель.
Рота понесла значительные потери личного состава. В течение 8—10 дней она дважды пополнялась. Днем поддерживать связь с бойцами взводов было не всегда возможно. Ночью же мне, политруку Свиясову и помкому роты Соколову удавалось обходить все подразделения, беседовать с бойцами. Несмотря на весьма трудную обстановку, боевой дух бойцов и командиров роты был высок.
Обычно в ночное время, когда интенсивность обстрела ослабевала или он прекращался, к нам приходили представители вышестоящего командования. Два или три раза посетил роту старший политрук Евстигнеев. Последний раз он пришел [78] к нам (видимо, в ночь с 19 на 20 сентября) и прочитал приказ, согласно которому в 5 часов утра должно было начаться наступление наших войск.
Батальону боевые задачи не ставились, и в приказе о нем не упоминалось. По словам старшего политрука, командование высоко ценило стойкость 2-й роты, но, учитывая ее измотанность и потери, решило отвести ее на отдых, В приподнятом настроении я ночью обошел все взводы и сообщил командирам и бойцам хорошую весть.
К сожалению, наступление наших войск в 5 часов утра не состоялось. Противник сам перешел в наступление в направлении Петергоф — Ораниенбаум. Внезапно с тыла немцы прорвались в расположение нашей роты, и остатки ее в количестве 15—20 человек, ведя встречный огонь из винтовок и автоматов, стали отходить в направлении Ораниенбаума.
2-я рота 277-го ОПАБ не уступила обороняемых ею позиций до последнего момента, определенного командованием. Бойцы и командиры роты выполнили свой долг. Многие из них погибли.
Я, как командир роты, на последней летучке перед началом боев сказал командирам взводов: «Отступать мы не будем. Мы не должны пропустить врага, даже если придется отдать свои жизни на этом участке». Фактически так и случилось — через рубеж роты враг не прошел.
Преследуемые разрывами артиллерийских снарядов, остатки 2-й роты отходили на северо-запад, к Ораниенбауму. Здесь, в парке, блуждали группами и в одиночку бойцы и командиры других подразделений 277-го батальона. Командование отсутствовало, и никаких указаний относительно дальнейших действий ниоткуда не поступало.
Взяв на себя командование, я произвел построение и приказал продвигаться к Петергофу для участия в его обороне. Вскоре появился лейтенант Цуканов — пом.ком.нач. батальона и пом.нач.штаба (фамилии не помню), которые приняли командование батальоном, а меня поставили командовать наспех укомплектованной новой ротой.
При подходе к Петергофу батальон получил боевую задачу. Моей роте, в частности, было приказано захватить и оборонять станцию Старый Петергоф. Преодолевая полосу плотного артиллерийского и минометного огня, рота достигла станции и осуществляла ее оборону. В течение нескольких дней, с 21 сентября, мы отражали неоднократные попытки врага захватить станцию, ведя по нему огонь всеми средствами. Чувствовалось, что натиск противника с каждым днем ослабевает.[79]
Мне казалось, что рота и впредь будет стоять на этом рубеже. Но через несколько дней (27 или 28 сентября) батальону было приказано выбить немцев с захваченной ими высоты южнее станции Старый Петергоф. Батальону в составе двух рот, вооруженных стрелковым оружием (были приданы два пулемета), предстояло выбить врага с высоты, на которой он располагал артиллерией, минометами и, возможно, танками.
Снявшись с позиций, мы стали с запада приближаться к высоте, готовясь к атаке. Однако наши пулеметы прямой наводкой были расстреляны вражеской артиллерией с высоты. В небе внезапно появилось несколько фашистских самолетов, которые, кружа над нами, стали засыпать атакующих бомбами... Здесь я был контужен и поздно ночью с большим трудом, уже с территории, занятой противником, добрался до какой-то нашей части, а затем был эвакуирован морским транспортом из Ораниенбаума в Ленинград.
Этот день, вероятно, можно считать фактически последним днем существования 2-й роты 277-го ОПАБ, а может быть, и последним днем существования батальона. [80]centralsector.narod.ru