Главная страница

Список текстов

Н.С. СЕМЕНОВ
"Юшут зовет"
Часть 1 — Переформирование 1-го полка 1-й тд; Бой Колобанова ; Часть 2 — Боевые действия 1-го полка под Гатчиной

Вторая танковая рота второго батальона капитана Антонова в составе истребительного отряда, совместно с батальоном ополченцев и батареей полковой артиллерии, обороняла район Мотчино. Отряд стойко сражался, нанося значительные потери врагу. Особенно отличился танковый взвод младшего лейтенанта Седлецкого. Но удержать позицию не удалось. Фашисты, имея превосходство в артиллерии, танках и мотопехоте, предпринимая яростные атаки, потеснили отряд.
Тяжелые бои проходили на подступах к Красногвардейску. В этом направлении, в районе Бол. Парицы—Колпано—Химази, одновременно сражались все танки нашего полка. Бой начался утром с громового раската вражеской артиллерии и продолжался до утра следующего дня. Несмотря на большие потери, никто из нас не думал отступать, все стояли насмерть. Мы были под впечатлением зачитанного перед боем комиссаром батальона Н. П. Приезжевым воззвания к ленинградцам и воинам фронта. Его подписали Главком северо-западного направления маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов, секретарь Ленинградского обкома партии А. А. Жданов и председатель исполкома Ленсовета П. С. Попков. Слова в воззвании: «Над нашим родным и любимым городом нависла непосредственная угроза нападения немецко-фашистских войск» глубоко проникли в сердца воинов, придали неиссякаемую силу защитникам города Ленина.
Очень понравилось мне тогда выступление механика-водителя старшины Воронкова. Его слова сохранились в памяти по сей день: «Будем разить врага гусеницами, сокрушать из орудий и пулеметов. Умрем все до одного, но врагу не отдадим колыбель пролетарской революции, родной город, который носит имя великого Ленина. Он в сердце каждого воина».[93]
Бой продолжался. Удар за ударом наносил по врагу танковый экипаж Анатолия Рыбакова, который за день поджег три вражеских танка. Противотанковое орудие подстерегло и его — снаряд попал в бензобак. Башенный стрелок Григорьев быстро снял пулемет, выбросил его из танка и, захватив несколько магазинов и гранат, выскочил сам. Командир танка Рыбаков, задыхаясь в едком дыму, охваченный пробивающимся из моторного отделения пламенем, в последние секунды чудом успел взять в прицел вражескую пушку и произвести по ней последний выстрел...
Загорелся танк комбата Антонова — снаряд угодил в мотор.
— Тушить огонь! — яростно крикнул комбат механику-водителю Воронкову и радисту-пулеметчику Гурееву, а сам, выскочив, пересел на другой танк и продолжал командовать батальоном.
Сбить разбушевавшееся пламя так и не удалось.
— Братцы! Пока не поздно, снимите пулемет, захватите магазины с патронами и следуйте за мной! — приказал подбежавший к горящему танку комиссар батальона Н. П. Приезжев. Он привел людей к длинной вырытой в нескошенном ржаном поле траншее. Там вместе с пехотинцами оборонялись оставшиеся в живых экипажи подбитых танков.
Бой начался ранним утром и продолжался до вечера. Ржаное поле было скошено пулями и вспахано снарядами.
— Ты знаешь, Коля, у меня текут слезы, когда смотрю на падающие от пуль колосья, — проговорил лейтенант Ежаков.
За день отбили двенадцать атак врага. Ночью фашисты организовали психическую атаку — шли в полный рост, развернутым строем. Мы непрерывно косили гитлеровцев, которые фанатично лезли вперед. Кончились винтовочные патроны. В ход пошли гранаты, стали раздаваться пистолетные выстрелы. Наконец отбивались кто чем — взятой у убитого винтовкой со штыком, отобранным у немца автоматом, железякой. Несколько раз наш комиссар призывал: «Не будем трусами! Позади Ленинград, не отступим!» Он лично пристрелил в упор шестерых фашистов.
Примерно в полночь сержант Василий Гуреев закричал: «Наших бьют!» Поднялись крики и ругань... Неожиданно на Воронкова прыгнул фриц и закрыл ему рот, чтобы он не кричал. Но Гуреев так огрел его чем-то, что разбил каску, и фриц распластался. Что произошло дальше, Воронков не помнит, был оглушен взрывом гранаты. Хорошо, что она еще разорвалась на бруствере.
В это напряженное время, держа в одной руке револьвер, в [94] другой — обыкновенную косу, с левого фланга прибежал Василий Ежаков. Он сначала с ходу вонзил в спину одного фашиста свое холодное оружие, а потом, широко размахивая косой, словно саблей, стал злобно кричать: «А ну! Подходите, изверги рода человеческого!..»
Когда опомнился Воронков, то увидел, как два здоровенных фашиста крутят руки комиссару, хотят уволочь к себе. Пришлось Воронкову пустить в ход оставшиеся патроны и большой разводной ключ.
На рассвете многие участники этого боя стали седыми. У некоторых была потеряна речь.
Получив отпор под Бол. Парицами и Бол. Колпано, гитлеровцы ввели в бой большое количество артиллерии и около ста самолетов. Нанося бомбовые удары, они стали обходить с флангов Красногвардейск, наступая справа на Пижму, слева — на Салези и поселок Рошаля.
Наши танки, занимая ежедневно засады в десяти — пятнадцати пунктах, продолжали упорно сдерживать натиск врага. На правом фланге вместе со стрелковыми подразделениями занимал оборону третий танковый батальон старшего лейтенанта Чистякова. На этот же участок была переброшена рота тяжелых танков Швеца. В первой же атаке немцы потеряли восемь танков. Три из них подбил командир батальона. Кроме того, в этом бою он уничтожил три противотанковых орудия. Но сам получил ранение.
После упорных боев, заняв обороняемый нами район, фашисты повели наступление на Красный Хутор, но при этом потеряли еще семь танков. Потери были и с нашей стороны.
Для эвакуации подбитых танков с поля боя поехал на тягаче «Ворошиловец» сержант Иван Калинин вместе с командиром тракторного взвода воентехником второго ранга В. П. Егоровым. Два КВ эвакуировали благополучно, хотя немцы пытались огнем помешать работе. За «тридцатьчетверкой» поехали ночью. Она стояла очень близко к немцам, на опушке леса. Пробираться к ней приходилось по вырубкам. Танк на буксире повел воентехник Егоров. Тракторист Калинин между пней показывал ему дорогу. В метрах трехстах от буксируемого танка оказалось противотанковое орудие противника. Хорошо замаскированное, оно открыло огонь по тягачу. Снаряд попал в бак с горючим. Тягач загорелся, а воентехник погиб. Двумя часами позже, заменив тягач, Калинин сумел отбуксировать танк.
На следующий день наши стрелковые подразделения при поддержке танков и артиллерии перешли в наступление на Пижму. Огнем танков были подбиты пять машин врага. В этом бою [95] лейтенант Швец разбил два ПТО и два танка. Огнем замаскированного в сарае орудия башня его танка была заклинена. Тогда Швец зашел в тыл вражескому орудию и свалил на него сарай — орудие и расчет были уничтожены. После четырехчасового боя наши передовые подразделения продвинулись вперед, но, не сумев закрепиться, отошли к Красному Хутору.
6 сентября во второй половине дня противник от Пижмы и Пустошки перешел в наступление на Бол. Замостье и занял его. Но вооруженные немецкими автоматами, гранатами и ротными минометами партизаны смелыми и решительными действиями выбили врага из Бол. Замостья.

* * *

Развивая наступление крупными силами, гитлеровцы на своем левом фланге достигли Мулдии, Сквориц и угрожали выходом на Красное Село. Чтобы остановить продвижение захватчиков, 8 сентября была создана группа из шести тяжелых и пяти легких танков. Под командованием начальника оперативного отдела штаба полка капитана А. П. Ивановича она была направлена на Русско-Высоцкое. Эта группа совместно с ополченцами третьей гвардейской дивизии вела тяжелые бои. Непосредственно боем руководил Командующий бронетанковыми войсками армии полковник Н. Ф. Жуков. В результате было уничтожено 15 танков, одна артиллерийская батарея, 18 противотанковых орудий и до 200 солдат и офицеров врага.[АМО, ф. 1355, оп. 342639, д.1, л. 53.]
Мужественно дрались под Красногвардейском командир роты Надежкин, политрук Усанов, лейтенант Калиниченко и многие другие. Взвод тяжелых танков лейтенанта Ковалевского вместе с пехотинцами за день боя отбил три танковых атаки и уничтожил при этом четырнадцать танков фашистов.
Через месяц за высокие боевые заслуги лейтенанту Ковалевскому присвоили звание капитана. В дальнейшем этот мужественный командир в боях с фашистами вырос до командира танковой бригады и был удостоен звания Героя Советского Союза. В одном из кровопролитных боев полковник А. Н. Ковалевский геройски погиб.
Танковая группа, возглавляемая 3. Г. Колобановым, в районе Бол. Загвоздки, прочно удерживая подступы к Красногвардейску, уничтожила три минометных батареи, четыре противотанковых орудия и 250 солдат и офицеров врага.
В это время оставшиеся машины нашего второго танкового батальона (командир капитан Антонов) под Бол. Парицами, отразив несколько атак и уничтожив четыре танка и до роты пехоты фашистов, отошли на ближайшие подступы к Красногвардей[96]ску, а потом и в сам город. Было приказано: ни в коем случае не допустить прорыва вражеских танков в город. Мы ждали почти трое суток, пока появятся они, но так и не дождались. Противник обошел город. Позже, войдя в город, его пехота из окон домов стала забрасывать гранатами и обстреливать наши танки.
На участке обороны танковой роты Головина были продовольственные склады. Их мужественно охранял один милиционер. Вооружившись с ног до головы (пистолет, два немецких автомата, ручной пулемет, на спине ротный миномет, за ремнем около десятка гранат), он не подпускал к ним не только немцев, но и наших. Чтобы вывезти грузы, уже не было времени. Успели лишь облить склады бензином и поджечь. Потом, отстреливаясь, мы отошли на окраину города.
Ополченческий батальон, заминировав улицы, по которым предполагалось наступление танков противника, перепутал направление и стал двигаться в сторону врага. Тогда полковник Погодин приказал сержанту Александру Горинову догнать на танке батальон и вернуть его. Ополченцы приняли наш танк за немецкий. Поспешно заминировали мост через Ижору и взорвали его. Танк с пятиметровой высоты рухнул в воду. Экипаж остался жив, но получил много синяков и шишек.
Через несколько часов мы оставили Красногвардейск, и к нам в Мал. Верево на бронемашине приехал маршал Ворошилов, одетый в красноармейскую шинель и пилотку. Его сопровождал командир дивизии генерал Баранов. Маршал выглядел очень усталым, озабоченным. Он немедленно вызвал к себе командира нашего полка полковника Погодина и командира ополченческой дивизии. Какое давал маршал указание нашему командиру, мы не слышали, но как ругал ополченца — слышали хорошо. Он ставил тому в вину отход пехоты из Красногвардейска, преждевременное минирование моста... Одним словом, маршал здорово распек его за сдачу Красногвардейска и обещал строго наказать.

* * *

К вечеру танки нашего второго и частично первого батальонов заняли оборону в районе Тайцы. Позади, на опушке леса, расположились оставшиеся без машин танкисты, саперы, бойцы из комендантского взвода и другие. Здесь были командир бронемашины Александр Егоров, музыканты Борис Баракасов, Роман Мостикаш, Борис Туртыкин, мотоциклист Игорь Верекунитов, писарь Мефодий Савченко, химик Федор Нехаев, башенный стрелок Григорий Егоров и другие.[97]
Сначала нами командовал командир бронероты лейтенант Петухов с командиром взвода младшим лейтенантом Ситником. В середине дня к нам присоединился командир батальона капитан Антонов. Его танк тоже сгорел, а экипаж погиб. Сам он от страшной боли в раненой голове не мог сидеть в танке, а от эвакуации в госпиталь отказался. Поручив командование оставшимися танками начальнику штаба Лобанову, возглавил спешенных танкистов.
На том месте, где мы заняли оборону, дислоцировался сначала штаб полка, потом штаб нашего батальона. Когда край солнца только начал показываться, каждый поспешно стал рыть и тщательно маскировать стрелковую ячейку. Окопов, вырытых ранее, оказалось мало. И те были неглубокие. Вооружились снятыми с подбитых танков четырьмя пулеметами, которые были пригодны к стрельбе. Кроме того, нашли на поле боя кто винтовку, кто карабин. Откуда-то притащили несколько цинковых коробок с винтовочными патронами. Попрухин достал два ящика ручных гранат.
Выкопав себе ячейку в полный рост, я, кроме револьвера, раздобыл карабин, набил карманы патронами, «лимонками». В пробитую каску положил еще одиннадцать гранат.
Днем разгорелся тяжелый бой. Неся потери, наши танкисты начали отходить в направлении города Пушкина. На поле боя мы оставили семь, а немцы еще больше подбитых и сгоревших машин. Усилиями помпотехов батальонов Коновалова и Янова мы эвакуировали свои неисправные машины с поля боя.
По мере ослабления нашего огня усиливался огонь вражеской артиллерии. Над головой пронзительно свистели целые рои осколков. Впереди и сзади дыбилась земля. В лесу образовались завалы из перебитых снарядами деревьев, местами возникли пожары. Построенные на скорую руку блиндажи были завалены. Мы задыхались в дыму и беспрерывно расчищали свои окопы. Комбат, с перевязанной головой, призывал: «Ни шагу назад, товарищи!» В его руках был немецкий автомат.
Артиллерийский огонь по лесу не прекращался. Уже погибли Земляков, Егоров, Батов. Несколько человек пропали без вести. Фашисты пока не появляются.
— Душу тянут, гады, или норовят обойти нас, — жаловался Попрухин комбату.
— Не волнуйся, смотри в оба. Пожалуют, не постесняются и вечером, — в ответ прошептал комбат.
Он оказался прав. С наступлением темноты огонь усилился. Весь лес озарился огненными разрывами снарядов. Когда пальба прекратилась, впереди появились черные фигуры вражеских[98] автоматчиков. Было их около полусотни. Шли в полный рост, беспрерывно строча автоматами. Из стрелковой ячейки на сером фоне неба хорошо были видны их черные силуэты. Комбат, расположившись сзади нас, повторял:
— Подпустите поближе, поближе!
Когда они оказались метрах в тридцати, он закричал во весь голос:
— По фашистам, огонь! — Ударили автоматы и пулеметы. Оставив перед окопами тридцать трупов, фашисты откатились назад. Опять прибежал комбат. Мы его узнавали в вечерней мгле по белой повязке на голове.
— Должны подползти еще, будьте внимательны, приготовьте гранаты, — шептал он.
Не прошло и получаса, как стали опять появляться черные силуэты. Раздались автоматные очереди. Пули свистели над головой, отбивали сосновую кору и срезали ветки деревьев.
— Коля, сколько у тебя гранат? — спросил Попрухин.
— Тринадцать.
— Дай мне с пяток, у меня только четыре.
— Подползи и бери.
Впереди послышались шорохи. Опять ползут, гады.
— Товарищ капитан, немцы! — доложил я командиру батальона. Он сразу выпустил осветительную ракету. Фашисты были видны, как на ладони.
— Гранаты! — закричал комбат.
Полетели десятки гранат, застрочили пулеметы. Немцы попадали на землю. Застонали их раненые. Когда погасла ракета, разнеслось наше громогласное «Ура-а-а!». Нас осталось не более десяти человек, но фрицам показалось, что наступает целый батальон. Оставшиеся в живых гитлеровцы бежали. Вдогонку им летели пули и гранаты.
Не успели мы разобраться, кто жив, а кто погиб, как на левом фланге поднялась автоматная трескотня и несколько человек закричали: «Фашисты!.. Помогите!»
Когда вчетвером, вместе с комбатом, побежали туда, там уже шел настоящий кулачный бой танкистов с гитлеровцами. Нам преградил путь огонь автоматчиков. Ничего не видно в темном дымном лесу. Где немцы? Где наши?
— За мной! — крикнул комбат и, пробежав метров пятьдесят, оказался в темном штабном блиндаже. Мы с Попрухиным, спрятавшись за толстое дерево, швырнули в сторону автоматчиков две гранаты. Раздался взрыв, сопровождаемый ослепительным светом, а затем — опять сплошная темь. Теперь и мы бросились за капитаном.[99]
Блиндаж был сооружен из жердей и наполовину вкопан в землю. Капитан побежал в глубь блиндажа и сразу из окон стал бросать гранаты. Швырнули и мы в дверь оставшиеся две гранаты. Немцы боялись подходить близко к блиндажу. Неожиданно сильный взрыв (должно быть, связка гранат) раздался прямо на жердевой крыше блиндажа, и она завалилась. Затем минут пять немцы строчили из автоматов по развалинам блиндажа и, бормоча «капут! капут!», ушли.
Оглушенные взрывом, пришибленные и придавленные жердями, лежали мы минут десять. Чувствую, что кто-то трогает мою ногу.
— Коля, ты живой? Помоги, — послышался голос Попрухина.
— Стало быть, друг, живой, — облегченно вздохнул я. Лежу животом на земле, кое-как уперся об нее руками и, подняв телом несколько жердей, с трудом высунул голову наружу.
— Коля, Попрухин, где ты?
— В углу, ноги сильно прижаты, — послышался опять его голос.
Еле сдвинул несколько жердей и вытащил его. Потом раскопали танкошлемы, отряхнулись, стали разыскивать комбата. Позвали тихо около блиндажа: «Товарищ капитан, где вы? Отзовитесь». — Но голоса его не было слышно. Или он выскочил в окно, или его убило. Подняли десятка два жердей, но обнаружить его так и не удалось. Убежден, что не мог сдаться в плен. Не такого склада был этот человек. Капитан Георгий Петрович Антонов командовал нашим батальоном в бою мало, но мы сразу почувствовали в нем настоящего командира, коммуниста.
Когда шел бой, от разрывов и взлетавших в небо ракет было светло. Теперь стало темно, как в погребе, и тихо. Пулеметные в автоматные очереди раздавались где-то левее нас. «Значит, фашисты повернули влево и нам надо пробираться к своим правой стороной», — рассуждали мы, два Николая.
Оборванные, ободранные, прихрамывая, поплелись по опушке леса вправо. В обгорелом и еще дымящем, искалеченном снарядами лесу не видели мы наших — ни мертвых, ни живых. Да и смотреть по-настоящему не было времени: надо было пробираться к своим. Правда, я несколько раз негромко крикнул: «Никитин! Коля! Коля!» — Но ответа не последовало.
Пройдя с полкилометра, попали на шоссе и медленно зашагали в сторону Ленинграда. Капитан предупредил нас еще утром, что тыл батальона передислоцировался в Финское Койрово. Выходит, нам надо ковылять двадцать два километра.
В голову одна за другой лезли тяжелые мысли.
— Ты знаешь, Коля? — вдруг проговорил Попрухин. — На [100] войне достается всем, но больше всех пехотинцам и танкистам. На танк, когда он появляется на передовой, немцы обрушивают всю свою огневую мощь, но все же от пуль и осколков экипаж защищен броней. А ведь на пехоту падают все шишки. Представляешь, сегодня в бою, рядом шлепнулся преогромный сук и, если бы упал на меня, переломил бы хребет пополам, уж это точно. Потом засыпало землей — набрал ее полный рот, а кусок проскочил в горло. Только сутки повоевали на месте стрелков, а кажется, прошла целая вечность. Больше всех «ковыряет носом» землю пехота. Теперь перед ней буду снимать шапку.
— Правильно ты рассуждаешь, Коля, — ответил я. — Не зря же нашу пехоту называют «царицей полей».
— Давай передохнем, — предложил Попрухин. Но тут неожиданно из-за кустов выскочили двое и направили на нас автоматы. Мы схватились за револьверы, но оказалось, что напрасно. Это были красноармейцы из соседнего подразделения. Пришлось предъявить им свои красноармейские книжки и рассказать, что мы — танкисты, что наши машины сгорели. Теперь направляемся в Финское Койрово.
— Посмотри, что творится позади нас, — опять проговорил Николай, показывая на передний край. Обернувшись назад, увидели огромное зарево от десятков пожаров. Это горели наши села, города. К тому же окрестность освещалась сотнями ракет. Трассы цветных звездочек во всех направлениях пересекали ночное небо, а потом, спустя несколько секунд, раздавались глухие автоматно-пулеметные очереди. Как падающие звезды, светятся трассирующие снаряды.
Оба невыносимо устали от бессонной ночи. Проголодались, пересохло в горле. Ныли ушибы на ногах и руках. Но мы старались не замечать этого. Сознание вновь и вновь возвращалось к страданиям всего нашего народа, вызванным немецкими фашистами. Теперь они подошли к священным стенам Ленинграда.
На этой земле в годы гражданской войны питерские рабочие с балтийскими моряками грудью отстояли город, а мы не можем остановить врага. Почему? Может быть, какие-то просчеты допущены командованием? Этого мы не знали. Знали только, что все командиры и политработники нашего полка всегда находились вместе с нами, в гуще самой сложной боевой обстановки, отдавая все свои силы для разгрома фашистов. Нашего комдива генерала Баранова от рядовых танкистов мы отличали лишь по лампасам и звездам на петлицах его куртки.[101]

Предыдущая часть

наверх

Список текстов

Главная страница

Сайт управляется системой uCoz