И.И.Виноградов "Ленинградские тетради"
| Предыдущий рассказ | Следующий рассказ |
ОНТОЛОВО
Вряд ли кто-нибудь из нас забудет эту деревеньку, хотя в ней и не происходило
больших исторических событий.
Мы вошли в нее в конце первого дня отступления. Расположились на ночлег. Здесь
же остановился и штаб Второй гвардейской дивизии.
Немцы были где-то не очень далеко. Командир нашей второй роты Владимир Петрович
Коробкин, сильно израненный при подрыве моста в Романовке, уверял, что немцы
обстреливали его группу с тыла. Но дорога оставалась еще в наших руках (по ней
танкисты и вывезли Коробкина в своем броневичке). И у начальства, видимо, еще
была надежда задержать продвижение противника. Саперам приказали оборудовать
в Онтолово командный пункт дивизии и переделать под блиндаж просторное овощехранилище
на краю деревни.
Поработав до полной темноты, мы легли спать в своем недостроенном убежище. Счастливчики
и смелые расположились на недостроенных нарах, остальные — прямо на земле, пахнущей
картофелем. Лежали тесно, чуть ли не друг на друге. У меня в изголовье были
чьи-то сапоги, и ночью один из них взбрыкнулся, ударил меня по голове. На секунду
проснувшись, я обхватил сапог руками, снова подтянул под голову и таким образом
усмирил его.
Второй раз меня — и уже не только меня — разбудило прямое попадание мины в угол
овощехранилища. Сча[246]стливчики на нарах тревожно зашевелились. Кто-то зажег
спичку. Его обругали:
— Гаси огонь! Тут дырка в сторону противника.
Спичку погасили, и все снова продолжали спать.
Утром вышли работать — насыпать землю на крышу овощехранилища. Но уже в первый
перекур откуда-то прилетели и ударились посреди нашего кружка несколько разрывных
пуль. Двоих легко ранило в ноги, мне поцарапало какой-то мелочью руку и забросало
песком лицо. (Эти въедливые песчинки я «выбривал» из щеки еще лет десять после
войны.)
Не успели мы перевязать в блиндаже раненых, как прибежал начальник штаба батальона
и коротко, без всяких разъяснений скомандовал:
— Саперы, за мной!
В узких дверях образовался затор. Пока я добрался до выхода, там уже оказался
какой-то лейтенант с наганом в руке, скорее всего — комендант штаба дивизии.
Он тоже ничего не объяснял, только показывал наганом направление.
Я побежал, на ходу заряжая винтовку.
Сразу за овощехранилищем начиналось ячменное поле; по его краю, от кустика к
кустику перебегали и ложились наши бойцы. По ним стреляли откуда-то слева. Меня
тоже не обошли. Когда я падал после очередной перебежки, пуля чиркнула по лямке
вещевого мешка, и он свалился на правую сторону. Не долго думая, я сбросил с
плеча и оставшуюся лямку. Бежать стало легче и удобнее.
Вот наконец и канава, в которой собрались бойцы. Меня встретил здесь мой тезка
из второй роты — Иван Иванович Пушкарев, тоже отбившийся от своих.
— Ложись сюда! — позвал он меня.
В канаве, рядом с другими, стало как-то спокойнее, смелее. А тут еще на шоссе,
за нашими спинами, появились танки — пять КВ.
Как они шли! Перед ними и по бокам дороги вставали черные разрывы. Там, здесь...
снова там... целая серия разрывов впереди. Временами из-за дыма мы не видели
ни одной машины целиком — только по частям. Но дым таял или оставался на месте,
а танки выходили из него целые и невредимые, изумительно спокойно в своем равномерном
и довольно быстром движении. [247]
Немцы стреляли великолепно. Не успевали танки выйти из одного дыма, как новая
серия разрывов закрывала их от нас, а перед ними — дорогу. Но это ничего не
меняло. КВ — все пять — продолжали свое размеренное шествие, бросающее нас в
тихую восторженную дрожь. Все пять. Неуязвимые. Небоящиеся.
— Ура-а! — закричал кто-то в нашей цепи.
— Примкнуть штыки! — пропел поблизости от нас сержантский тенорок.
— Пойдем в атаку, — заговорили в канаве.
— Приготовиться к атаке! — подтвердил сержантский тенорок.
Какими-то неловкими, от всего отвыкшими руками я надел штык на ствол, закрепил
хомутик. Заложил новую обойму в магазин. А танки, как корабли по сигналу «Все
вдруг», свернули с шоссе, валко перешагнули кювет и по ячменному полю двинулись
к нам.
Немцы стреляли по-прежнему метко. С приближением к нам танков стали приближаться
и разрывы. Короче стало завывание падающих мин, опаснее — взвизгивания близких
осколков. Громко закричал раненый... Но танки подходили, и этим все искупалось.
От них еще издали, с дороги повеяло такой уверенной силой, которой могло бы
хватить надолго.
Три КВ остановились очень близко за нами, два прошли через нашу цепь, на прямой
выстрел. Они открыли огонь по опушке невысокого леса, в котором, как нам говорили,
были немцы.
Гулкие хлопки танковых пушек за спиной, жутковатые вскрики вылетающих снарядов
и ответные, долбящие землю немецкие разрывы — все это тянулось долго и страшно.
У меня вспотели и заболели руки, все это время сжимавшие винтовку. Каким-то
жестким стало отвердевшее, напряженное тело. Согнутая, чтобы удобнее вскочить,
левая нога уже затекла.
Но танки не шли дальше, и нам никто не подавал команды.
Потом танки начали отползать.
— Куда это они?!
— Почему уходят?
И наконец обиженно, сквозь слезы:
— Трусы! [248]
— Привыкли ездить — вот и боятся, как бы пешком не пришлось...
Один люк откинулся, из него высунулся черный лицом и шлемом танкист.
— Боекомплект у нас кончился, ребята. — И захлопнулся, закрылся люком.
— Порох у вас кончился! — запоздало крикнул кто-то.
Танки отползли к шоссе.
По шоссе на большой скорости проехало несколько штабных машин.
Немцы, словно разучившись целиться, как-то устало и вроде незаинтересованно
провожали неуязвимые КВ редкой стрельбой.
«Надо отходить...»
Сказал ли это кто-нибудь вслух или многим об этом одновременно подумалось, я
не знаю...[249]
| Предыдущий рассказ | Следующий рассказ |