Список текстов

И.И.Виноградов "Немая атака"

В ТУМАНЕ

— Ну что ж, оперативный, готовьтесь.
— Значит...
— Да, решение принято.
— Когда начинать?
— Немедленно. Обстановка резко осложнилась...
Начальник штаба дивизии и оперативный дежурный разговаривали в таком вот неопределенном смысле, ни тот ни другой не желая первым произнести слово, которое витало уже в воздухе, назойливо стучало в мозгу каждого, но еще никем не было здесь сказано вслух.
— Какие отделы грузятся первыми? — постепенно прояснялся этот словно бы конспиративный диалог.
— Посмотрите план эвакуации. Во всяком случае, оперативный — последним.
— Ясно!..
Вдоль стенок штабной землянки, на полу и на нарах, тревожно, ожидающе зашевелилась вся наша братия — связные из частей дивизионного подчинения. Отступаем — это было уже совершенно ясно. Мы уже могли бы бежать в свои части, спотыкаясь в лесу о корни, царапаясь о ветки и ускользая от осколков, повторяя про [22] себя это обидное слово... Но мы еще не слышали его. И мы еще не знали отступления, поскольку начали свою войну только здесь, под Гатчиной, и вели ее, хотя и с перенапряжением, целых три недели на одном месте. Стрелка весов здесь все время опасно качалась. Немцы были сильнее нас, опытнее и лучше вооружены. Немецкое военное железо то и дело вгрызалось в нашу оборону, яростно вспарывая живую плоть ее. Нам же явно не хватало железа в обороне, и в ней то и дело возникали кричащие кровоточащие раны... И все-таки в нас оставалась, трепетала живая стонущая надежда-мечта: устоять бы! Ведь до Ленинграда всего пятьдесят километров...
Разговор начальника штаба с оперативным дежурным и вообще все разговоры в этой самой большой штабной землянке становились теперь совершенно откровенными.
Оказывается, еще два дня назад немцы заняли село Тайцы, к северу от Гатчины, а теперь группа танков вышла и на Пушкинское шоссе — последнюю нашу дорогу к Ленинграду. Танки заночевали в поле, и туда ушла группа саперов, чтобы поставить вокруг них мины, взять в ловушку. А здесь, на КП дивизии, мы всю ночь только и слышали, как стрелковые полки просили подкрепления, пушек и пулеметов и как штабные командиры кричали в телефоны: «Держитесь!»
Да, отступление.
Приказ об этом получили в штабе по радио, потому что по телефону Ленинград уже не отвечал...
Наш батальон был включен в дивизионную колонну, и мы двинулись по Пушкинскому шоссе, едва наступил рассвет. Плотный, густой туман заглушал наши осторожные, отступающие шаги и прикрывал колонну от немецкой авиации. Казалось, сама земля позаботилась о нас. Как родная мать. Мы от нее уходим, мы бросаем ее, а она все заботится о нас и шлет вдогонку что-то самое необходимое...
Мы уходили молча. И не только потому, что боялись выдать себя: нам нечего было сказать друг другу...
Передние начали вдруг останавливаться, как будто натолкнулись на стенку. Нарастал хвост автомобильной колонны. Еще более униженно, чем прежде, под давлением всевозможной техники, прижимались к правому [23] кювету обозные повозки. По колонне пополз тревожный ропот. Все спрашивали. Но никто не отвечал.
Потом впереди над глухим ропотом разнесся чей-то требовательный, командирский голос:
— Слезай с машин!
— Собрать лопаты!
— С лопатами — в голову колонны!
Больше всего лопат, конечно, оказалось у нас, саперов. Мы двинулись вперед и подошли к огромной, прямо-таки вулканической воронке, разворотившей все полотно дороги. За первой воронкой, за гребнем выброшенной земли, угадывалась такая же вторая. На дне первой тускло блестело и слегка дымилось небольшое озеро. Все как в настоящем кратере вулкана.
Мы начали засыпать воронки, ровнять их края, чтобы сделать кое-какой проезд. Это выглядело как-то несерьезно, и многие из нас вначале усмехались. Выправлять лопатой непоправимую работу взрывчатки — это и в самом деле смешно.
Но подходили новые бойцы-работники. Довольно уверенные, вроде бы не знающие сомнений командиры расставляли людей цепочкой по краю воронки. Подбадривали. Поторапливали. Вполголоса переговаривались между собой:
— Как думаешь, продержится туман еще часок?
— Вряд ли. Уже редеет.
— Хотя бы немцы поспали сегодня подольше!
— Нет, они по часам воюют, сволочи!
Туман постепенно таял, и все вокруг по-утреннему радостно светлело. Но чем светлее становилось, тем сильнее беспокоились люди. Поглядывали вверх — не видно ли синего неба? Синее небо, по нынешним временам, — плохо.
Но оказывается, и туман — тоже плохо.
Немцы незаметно подошли в тумане с левой стороны дороги, и оттуда вдруг залпами посыпались мины. Завизжали, зашлепали по сырой земле осколки. Кто-то застонал. Многие скатились внутрь воронки...
— А ну, продолжать работу!
Это был тот же голос, который согнал нас с машин.
— Быстрее, быстрее!
Человек этот поднялся на гребень между воронками и всех видел с этого своего возвышения. И его тоже вся[24]кий мог видеть и слышать. Он был плотный, коренастый, с орденом Красного Знамени на гимнастерке. Темное от загара лицо. Бронзовые усы.
— Уралов, — сказал мой сосед-пехотинец.
Я слышал эту фамилию.
— Командир нашего полка.
Я тоже знал, что Уралов командует одним из стрелковых полков нашей дивизии.
— Настоящий военный! Не то что некоторые...
— Раненых — за насыпь! — продолжал командовать Уралов, стоя на гребне. — Лопаты раненых передать здоровым... Не кланяться немцам!
Лопаты мелькали все быстрее. Слышалось учащенное, как на большом массовом кроссе, дыхание множества людей. Мягко падала с лопат земля, звонко рвались на насыпи и по обочинам дороги мины. А мой сосед вдруг затеял рассказывать почти легендарную историю о двух Ураловых.
...Незадолго перед отступлением полковник Уралов вместе со своим начальником штаба уже не в первый раз «подчистил» полковые тылы и больше не мог «наскрести» для отправки в роты ни одного бойца. Отодвинул списки.
— Теперь мы тут ничего не выжмем, — сказал начальнику штаба. — Не будем и возвращаться к этому.
Они склонились над картой, как будто можно было отыскать какие-то резервы на ней. Но карта радовала еще меньше: сильно портил дело синий карандаш.
— Если бы нам разрешили немного отойти... хотя бы вот сюда...
Зазуммерил полевой телефон, и связист протянул командиру полка трубку.
— Кто там? — спросил полковник телефониста.
— Комбат Уралов вас просит.
Полковник взял трубку и немного помедлил, прежде чем поднести ее к уху. Затем вполне обыденным голосом сказал:
— Слушаю тебя!
В трубке зазвенел молодой голос. Полковник слушал, покачивая головой:
— Так... Ясно... Откуда идут?.. Сколько? [25]
Молодой голос звенел в трубке тревожно, и все, кто был в блиндаже, невольно насторожились. Было ясно, что в батальоне Уралова-сына что-то неладно. Похоже, атакуют танки. Сын просит у отца подмоги. Хотя бы взвод. Хотя бы две пушки... Все теперь просили об одном и том же.
И ответ был таким же, как всем: «Ничего... Ничем».
Тогда молодой голос стал что-то предлагать, в чем-то убеждать.
— Ни в коем случае, — чуть повысив голос, отвечал командир полка. — Об этом и думать не смей... Ни шагу, понял? Надо задержать!
Молодой голос еще о чем-то попросил — уже совсем тихо, — и на это полковник отвечал согласием:
— Хорошо. Это я тебе обещаю. Он выжидательно подержал трубку возле уха и коротко бросил телефонисту:
— Соедини-ка меня со штабом дивизии. И опять стоял с телефонной трубкой возле уха — говорил и слушал.
Когда он закончил доклад в штаб дивизии, от двери блиндажа послышался еще один молодой голос. Там стояла девушка-сандружинница в хорошо подогнанной гимнастерке и в маленьких, по ноге, хромовых сапожках. Она просилась в батальон, в тот самый батальон, к Уралову-сыну.
Полковник недовольно нахмурился.
— Ты будешь нужна здесь, — буркнул ей.
— Я больше нужна там, — не отступала девушка. — Вчера он просил, чтобы я...
— Вчера — может быть. А сегодня он просил н е п ус к а т ь тебя туда. Что я и делаю.
Девушка выбежала наверх, скорее всего — плакать. Через некоторое время полковник Уралов велел соединить его с сыном. Телефонист стал вызывать. Но ничего не добился. Виновато развел руками:
— Не отвечают, товарищ полковник.
— А ты вызывай, вызывай!
Телефонист бился еще с полчаса, затем еще и еще раз, и все безуспешно. Кто-то потом рассказал, что, отражая атаку пехоты и танков на участке своего батальона, Уралов-сын погиб.
А ночью был получен приказ на отход...[26]
По краю нашей воронки все яснее обозначалась неровная, но все же насыпь, какая-никакая дорога, по которой, пожалуй, и в самом деле сможет проехать автомашина. Это воодушевляло. Мы уже и спиной, и затылком, и всей кожей своей ощущали близкое присутствие немцев, но все же продолжали и продолжали бросать землю как заведенные. Как на состязании. И в конце концов кое-чего достигли. Дорога обозначилась!
Вот-вот должна была начаться эта своеобразная переправа через воронки. Ежась от близких разрывов, водители в колонне уже нетерпеливо дергали стартеры. Наш комбат готовился дать дорогу первой машине. И тут раздался крик:
— Ранен полковник Уралов!
Я глянул на гребень. Человека с бронзовыми усами и золотым орденом там уже не было. Туда бежала, спотыкаясь, наша маленькая Аня Козик с большой санитарной сумкой.
Работавший рядом со мной пехотинец бросил лопату и тоже побежал зачем-то к раненому полковнику...
— Продолжать работу! — остановили его. Мой сосед вернулся. Он тяжело дышал. Далеко швырял ставшую для него почти невесомой землю.
— Таких командиров немного, — приговаривал он, работая лопатой. — Без таких-то хуже воевать будет...
На первую же машину, которая прошла по нашему переезду, посадили тяжелораненого полковника. А за нею пошли и пошли, переваливаясь с боку на бок, покряхтывая рессорами, другие. На ухабах молчаливо кивали хоботами пушки Настырно протискивались в общую очередь бедные родственники — повозки... Все пришло в движение, и туман тоже, словно бы от этого всеобщего оживления и движения, окончательно рассеялся. Было хорошо видно, как за переездом машины рывком переходили на ровную новую скорость и убегали на север. Торопились все равно как живые...[27]

наверх

Список текстов

Главная страница