Главная страница

Список текстов

[К сожалению, не знаю, в какой газете была опубликована эта статья — А.Т.]

"СТАЛИНСКИЕ КАДЕТЫ" НА ФРОНТЕ

Воспоминания ветерана войны

Нас, учащихся артиллерийских, военно-воздушных и военно-морских спецшкол до Отечественной войны называли "сталинскими кадетами". За три года обучения в старших классах этих школ ребята получали среднее образование и довольно серьезную военную подготовку.
Поэтому не удивительно, что летом 1941 года, после наших настойчивых просьб и требований отправить нас в действующую армию целые кадетские подразделения пополнили армию народного ополчения, и уже в сентябре сорок первого мы вступили в бой на Ленинградском фронте.
В течение многих лет во время и после войны об этом не разрешалось ни писать, ни рассказывать. Писали о детях — сыновьях полков и юных партизанах, а вот о подростковых взводах, ротах, батареях молчали.
Как же воевали артиллеристы-юноши в военной форме спецшкольников? Прежде всего, мы умели не только стрелять из стрелкового орудия, из артиллерийских орудий, но могли командовать орудием и взводом.
Это создавало определенный авторитет в глазах более старших солдат, некоторые из которых годились нам не только в отцы, но и в деды. Вскоре многим из нас присвоили звания младших командиров, и мы с удовольствием нацепили в петлицы красные треугольнички.
Учащиеся 8-й ленинградской спецшколы после небольшой двухнедельной подготовки были направлены в укрепрайон возле Гатчины. Сначала мальчишки спокойно и даже весело смотрели вперед, предполагая, что война скоро окончился, окончится нашей безусловной победой, и нас наградят. По выходным к нам на фронт приезжали мамы и наши девушки. Больно вспоминать о том, что мам мы старались скорее отправить домой, а девушек задерживали подольше.
Иногда ходили на молочную ферму в деревню Лукаши, где милые девушки-ингерманландки Герта и Катя угощали нас вкусными сливками и не менее вкусными поцелуями.
Мы очень удивились, когда позже политработники разъяснили нам, что эти девушки были шпионками и что якобы они хотели нас отравить, а если бы не сбежали, то были бы непременно расстреляны. Нам как-то не верилось, что поцелуями можно отравить. До сих пор я тепло вспоминаю тех девушек и надеюсь, что им удалось спастись.
Потом подошли немецкие танки, заговорили наши пушки, установленные в дотах и дзотах. Первые успехи: подбитые танки и убитые враги. Но начался счет и первым нашим потерям. Убитым и раненым мальчишкам было всего 16-17 лет.
Ранения, смерть наших мальчишек воспринимались крайне тяжело, но страха не было, хотелось мстить. Бесконечно больно было видеть, как на наш их глазах погиб командир роты — старший лейтенант Пивоваров — простой питерский рабочий, строгий, но добрый к ребятам, оказавшимся под его командованием.
Когда фашисты окружили дот, где были спецшкольники — мои одноклассники, мы услышали по телефону слова: "Умираем, но не сдаемся!" Вскоре раздался глухой звук взрыва, и мы поняли, что ребята взорвали себя вместе с окружившими их фашистами.
На моих глазах был тяжело ранен один из лучших моих друзей Николай Милаш (в дальнейшем он стал известным журналистом). Война сказалась на его здоровье и привела к безвременной смерти.
Трудно сейчас сказать, сколько фашистских танков подбили из своих 45-миллиметровых пушек наши мальчишки, сколько уничтожили врагов... Я то и дело сообщал об этом через свою РБС (рацию боевой связи) на командный пункт батальона. Пленные немцы не верили, что стреляли дети! Даже если на орудие, на дот шли несколько вражеских танков, ребята продолжали стрелять, подбивая танки — один за одним. Видимо, в этом возрасте плохо ощущаешь реальную опасность и не веришь в смерть.
Помню, какой стыд испытывал за то, что не стреляю из пушек по танкам, а стою на горке около командного пункта роты и работаю на рации. Это прошло, когда командир батальона Алферов сказал мне, что многие радисты убиты и моя рация обеспечивает связь и дает важную информацию о боевых действиях. "Радист молодец — добавил он. — Будет награда!" Правда, скоро его командный пункт в деревне Бугры был взят противником, и связь прекратилась.
У командного пункта роты осталась небольшая группа ребят, некоторые были ранены. Фашистские танки и пехота двигались на нас. А мы ждали приказа и не отходили.
Наконец он поступил. Впрочем, это был не приказ, а сердитая ругань какого-то начальника, отступающего вместе с бойцами под натиском противника и случайно оказавшегося возле нас. "Вы что, малолетние идиоты, с ума сошли?... Приказываю уходить немедленно!"
Если бы он нормально так и сказал, то, вероятно, возникло бы сомнение в его полномочиях. Но его мат и грубая забота сделали свое — забросав гранатами наш командный пункт, мы надели на себя увесистые рюкзаки, винтовки (я взял еще две рации РБС) и — нет чтобы двигаться по траншее или ползти через опасный участок — выскочили наверх и побежали к ближайшему лесу...
Удивительно закончился для нас этот первый фронтовой эпизод. На перекрестке каких-то дорог мы остановились, я достал компас, планшет с картой и стал определять наше местоположение. Наверное, у меня в командной шинели с тремя треугольничками в петлицах был серьезный вид. Невесть откуда подошедший старшина вдруг попросил помочь вывести к Пулкову обоз с примкнувшими к нему подразделениями. Я, конечно, согласился, был усажен в военную двуколку — и через несколько минут мы примчались в одну деревню на пути к Павловску. Наступала ночь, старшина привел меня в крестьянскую избу, накрыл стол закусками с выпивкой (не мог же я сказать ему, что не пью и не курю!), а сам отправился за строевой запиской.
Вернувшись, он доложил: "Товарищ командир, сборные подразделения находятся на отдыхе, охрана выставлена, примите строевую записку!" Я взглянул на эту записку и похолодел: в ней было перечислено такое количество людей, машин, лошадей, орудий и даже танков, что я совершенно по-детски испугался. Но мой страх длился недолго. В избу вошел бравый майор и спросил: "Кто командир?" Старшина указал на меня. "Ты?" — удивился майор. Я что-то промямлил в ответ и с радостью передал майору командование вместе со строевой запиской.
Рано утром мы двинулись дальше, я шел держась за санитарную двуколку... На нее меня и положили, когда в Павловском парке рядом разорвался снаряд и я потерял сознание.
Короткое лечение в медсанбате — снова фронт, бои под Пулковом, наша эвакуация как "малолетних", учеба в артиллерийском училище, длительное лечение после тяжелой контузии, инвалидность...
Часто спрашиваю себя, что же помогло мне остаться живым? Вспоминаю обстрел из фашистских минометов, когда я работал со своей рацией под трансформаторной будкой в Пулкове. По всем правилам войны я должен был погибнуть... Мама зашила мне в гимнастерку "Псалом-90", который я все время повторял. Я убежден, что горячая вера в Бога спасала меня не раз, придавала силы (а комсомольский билет в то время, когда сам Сталин обращался за поддержкой к православной церкви, не мешал молиться).
Что осталось от тех дней? Память о мальчишках-однополчанах и жгучая ненависть к войне.
Прошло много лет. Я стал членом попечительского Совета Санкт-Петербургского суворовского военного училища. Значительное место в воспитании суворовцев — нынешних кадетов, занимают традиции. Традиции старых кадетских корпусов. Пажеского корпуса, в помещении которого живут и учатся суворовцы. Особое внимание — боевым подвигам бывших суворовцев на современных фронтах. Бюсты героев установлены в училище, и память о них священна.
К сожалению, о боевых делах мальчишек-спецшкольников —довоенных кадетов, суворовцы почти не знают. А ведь их участие в Великой Отечественной войне — акт чистого патриотизма, бесстрашного, искреннего и бескомпромиссного, как сама юность!..

Владимир СОКОЛОВ,
подполковник в отставке,
инвалид Великой
Отечественной войны.

наверх

Список текстов

Главная страница

Сайт управляется системой uCoz