"На ближних подступах к Ленинграду"
Е. М. ЧЕПЛЮКОВА,
сандружинница 267-го ОПАБ
Бой на Лужской дороге (20 августа);
Артиллерийская засада в предполье;
Бой за Химози
ДЕВУШКИ В СОЛДАТСКИХ ШИНЕЛЯХ
22 июня 1941 года... Этот день должен был быть самым счастливым в моей жизни:
я выходила замуж за любимого человека, с которым вместе училась и работала последние
два года в Ленинградском речном[37] пароходстве. Но в нашу судьбу вклинилась
война. Мы прожили вместе всего трое суток.
Моего мужа Бориса Павловича Фрязинова призвали во 2-ю морскую бригаду (через
несколько месяцев он погиб на Невском «пятачке»). Я тоже рассчитывала, что попаду
в действующую армию. Я тогда служила старшим рулевым-мотористом на речном быстроходном
катере РБ-5, имела удостоверение об окончании легководолазных курсов и служебную
книжку водолаза, где указано, что работала легким водолазом с мая 1939 по май
1940 года. Вот почему я не сомневалась, что буду зачислена в Военно-Морской
Флот.
Но получилось по-другому. Председатель комиссии предложил мне сдать ключи от
катера дежурному, заявив, что на военном судне не должно быть женщин...
Вышла я из яхт-клуба в отчаянии. Да и как было не огорчаться, если все мои друзья
остались на военной службе! «Ладно, — думаю, — использую еще одну возможность».
Так как еще в 1940 году я окончила курсы сандружинниц при Куйбышевском райкоме
общества Красного Креста, то решила идти туда.
На улице Рубинштейна, где помещался райком, меня, как и других сандружинниц,
ожидало разочарование. Нам предложили написать заявление и... отправили по домам.
Однако вызов пришел скоро, 4 июля, В дежурной комнате и в коридоре райкома толпилось
много девушек в легких платьях и туфельках. С радостным волнением мы услышали,
что все зачислены в Ленинградское народное ополчение. Командиром нашей сандружины,
в которой насчитывалось около 40 девушек, была назначена Елена Глущенко.
С каким подъемом, с каким бодрым настроением мы шагали строем по Невскому проспекту!
Казалось, все взоры пешеходов были обращены на нас. А сколько было радости и
воодушевления, когда нас встретили командир 267-го отдельного пулеметно-артиллерийского
батальона народного ополчения Николай Иванович Демьянов и комиссар Филипп Иванович
Казначеев!
Дни проходили в упорной учебе, которой руководили молодой врач Ирина Юкавская
и опытный военфельдшер Зоя Павловна Титова.
Наконец наступил день, когда батальон покинул Ленинград. Это произошло 18 июля.
Прошли походной колонной через весь город. Первый привал сделали на[38] Московском
шоссе. Вот где пригодилась наша упорная учеба. Все сандружинницы, несмотря на
усталость, бегали с санитарными сумками, оказывая помощь тем, кто до мозолей
стер ноги. А таких оказалось немало.
Уже в Колпине у придорожного кювета я увидела привалившуюся в вещевому мешку
Лиду Червякову. Она тихо плакала, а Шура Соколова присыпала ей стрептоцидом
лопнувшие волдыри на левой ноге.
— Сейчас станет легче, — утешала Шура, — потерпи, Лидуша, пока забинтую, потерпи
еще немножечко.
Под Колпином нас стало меньше — Клаву Иванову (ныне Михайлова) направили в первую
роту поваром, по ее гражданской специальности, а Валю Кузьмину — шофером на
грузовую машину.
Все остальные продолжали заниматься боевой подготовкой в поле. Начали с отработки
ползания по-пластунски и перетаскивания «раненых». Учились обращаться с оружием,
метать гранаты. Трудились до изнеможения. В свободное время девушки охотно помогали
на кухне, чистили овощи, занимались стиркой.
3 августа, перед принятием военной присяги, по просьбе врачей нам была выделена
грузовая машина для поездки в Колпино в баню. Мы, счастливые и радостные, забрались
в кузов машины и всю дорогу пели песни.
Но когда возвращались в свое расположение, случилось большое несчастье. На перекрестке
наш шофер Валя Кузьмина не сразу увидела, что из-за угла, не снижая скорости,
шла тяжелая грузовая машина. Чтобы предотвратить столкновение, Валя резко повернула
руль и стала тормозить, но не справилась с управлением, и машина упала в кювет,
придавив бортом двух девушек, которых пришлось отправить в колпинскую больницу,
Нам было очень жалко пострадавших подружек, а также Валю Кузьмину, которую наше
командование лишило водительских прав и направило работать на кухню в четвертую
роту.
4 августа мы приняли военную присягу и в ту же ночь совершили второй длительный
переход, прибыв к утру в город Гатчину.
Когда роты батальона были разведены по опорным пунктам, заняв рубеж обороны
на юго-восточной окраине Гатчины, распалась и наша дружина. Военфельдшера Тамару
Кибкало, сандружинниц Полину Павлову и Лиду Червякову направили в первую роту.
Во-[39]енфельдшера Шуру Соколову и сандружинницу Нину Зубкову — во вторую роту.
Нас четырех — военфельдшера Антовиль, сандружинниц Марию Андрееву, Тамару Ануфриеву
и меня—в третью. В четвертую направили Аню Буянову, Клаву Федорову и Аню Лисицину.
При штабе в санчасти остались Вера Ефимова, Мария Рубцова, Аня Евстафьева, Фаина
Поспелова, Елена Глущенко и другие девушки.
Командный пункт нашей третьей роты находился
в деревне Химози. Большая часть подразделения заняла самый танкоопасный участок
на окраине Больших и Малых Колпан. Здесь, на стыке шоссейных и железных дорог
на Лугу и Кингисепп, еще до нашего прибытия был создан хороший оборонительный
рубеж.
В пяти километрах от окраины Гатчины, на Киевском шоссе, у деревни Малые Черницы
(позади противотанкового рва), в трех дзотах разместилось наше боевое охранение.
Тревожное это было время. На Лугу шли наши войска, а им навстречу с большими
узлами двигались беженцы, гоня перед собой домашний скот. Мы с Тамарой Ануфриевой
с болью смотрели на этот людской поток.
Тамара постоянно находилась при дзоте командира орудия Крапачева, я — ближе
к противоположному рву, в дзоте командира орудия Волкова. Справа стояло еще
одно орудие, которым командовал Владимир Хренов. Наши ополченцы продолжали осваивать
полковые орудия. К сожалению, личного оружия у артиллеристов почти не было.
Не так много было гранат и бутылок с горючей смесью. А ведь мы находились в
то время на самой первой линии обороны.
Утром 20 августа, как обычно, к нам прибыли политрук роты Иван Крынкин и парторг
старый питерский рабочий Петр Степанович Сазонов. Они привезли письма и свежие
газеты. Состоялась оживленная беседа возле дзота Волкова. Разве кто из нас мог
подумать, что через час, а может и меньше, здесь, у этого противотанкового рва,
разгорится ожесточенный бой с танками противника. Ведь как нам доложил Иван
Сергеевич, немцы были где-то под Лугой. И вдруг... слышим крик наблюдателя Вани
Новикова;
— Вижу танки, танки!..
В считанные секунды по команде Волкова орудийный расчет занял свои места и приготовился
к бою. По прямому, гладкому шоссе со стороны села Николь-[40]ского прямо на
нас вереницей шла большая колонна фашистских танков.
Трудно описать все события, которые произошли тогда у противотанкового рва.
Дрожала земля от орудийных выстрелов и снарядов противника. От лобовой части
нашего дзота летели в разные стороны бревна. Мы задыхались от дыма. На шоссе
перед рвом горели два вражеских танка. Это отличился наводчик орудия Александр
Абросимов. Но скоро и наше орудие вышло из строя. Появились первые раненые.
Где-то рядом раздались частые выстрелы нашего тяжелого танка КВ. Запылали еще
два танка противника. Воспользовавшись этим, мы по команде Волкова перебрались
в дзот Крапачева.
Здесь я встретилась с Тамарой Ануфриевой, и мы вместе стали готовить раненых
к эвакуации в санчасть батальона. Я обратила внимание, что Тамара чем-то расстроена.
Указав на обгоревшую шинель, Тамара рассказала следующее. Когда противник открыл
огонь по их дзоту, от прямого попадания загорелись снарядные ящики, а рядом
вспыхнул порох, высыпавшийся из разбитого снаряда. Не задумываясь, она схватила
свою новую шинель и бросилась сбивать пламя. Так удалось ликвидировать огонь
и предотвратить взрыв снарядов.
Дзот Крапачева был спасен, и орудие прямой наводкой, в упор продолжало бить
по противнику. Ни одному фашистскому танку так и не удалось преодолеть противотанковый
ров.
Опешили фашисты. Видно было, как остановленные танки попятились назад и, развернувшись,
стали удаляться от противотанкового рва. Это была наша первая победа первого
дня боя. Три орудия против 18 танков противника, которым так и не удалось с
ходу прорваться в город Гатчину!наверх
Как стало известно позднее, недобитая
фашистская танковая колонна, не сумев с ходу преодолеть нашу оборону у противотанкового
рва, свернула с Лужского шоссе на проселочную дорогу и устремилась к станции
Суйда.
О том, что произошло на этой дороге, рассказал впоследствии наводчик полевого
орудия Константин Омельянчук.
«Нашим орудийным расчетом командовал член партии, участник гражданской войны
Василий Ефимович Финогенов. Восемнадцатого августа орудие было вы-[41]двинуто
на прикрытие дороги, которая вела от села Никольского к станции Суйда. Мы оборудовали
площадку в овсяном поле, прикрыли орудие стожком сена. Утром 20 августа еще
продолжали рыть окопы, ниши для снарядов, соорудили из березовых веток шалаш
недалеко от огневой позиции, как вдруг услышали гул моторов. Он с каждой минутой
нарастал. Мы немедленно изготовились к бою. Фашисты, видимо, не думали здесь,
в овсяном поле, встретиться с нашим полковым орудием. Люки танков были открыты.
Гитлеровцы, высунувшись в них, смотрели по сторонам. Стожок сена в поле ничем
не привлек их внимания. И когда танки стали выходить из лощины и подниматься
в гору, наш командир подал команду: «По головному бронебойным — огонь!»
Первый танк был подбит с первого выстрела. Машины шли друг за другом почти вплотную.
Секунды — и запылали еще два танка. Остальные было попятились, но нам удалось
подбить еще один танк. И вот тут над полем закружились самолеты.
От взрыва бомбы взлетел на воздух наш шалаш. Командир орудия Финогенов, бойцы
Павел Щербаков, Сергей Фадеев погибли. Подносчика снарядов Леню Александрова
засыпало землей. Я бросился к нему, помог подняться на ноги, и мы снова встали
к орудию. К нам подбежал Степан Желудев — и вовремя, так как к позиции приближался
вражеский танк. И на этот раз мы не промахнулись. Первый снаряд разорвал гусеницу,
второй угодил в моторную часть — и танк вспыхнул. Метким огнем мы подбили еще
одну машину фашистов. После этого над нами снова появились самолеты. Нашу пушку
взрывом бомбы перевернуло вверх колесами. Расчет отбросило в сторону. Я лежал
оглушенный, засыпанный землей. Меня оттащили в сторону, в лес. Отсюда хорошо
было видно, как очень осторожно четыре танка противника приблизились к станции
Суйда и открыли огонь...»
Через несколько дней бойцы нашего батальона с гордостью читали в ополченческой
газете «На защиту Ленинграда» рассказ журналиста о мужестве и стойкости этого
артиллерийского расчета. «Железную выдержку, стойкость, высокое мастерство проявили
сыны Ленинграда — командир Финогенов, помощник машиниста железнодорожных мастерских
Константин Омельянчук, его боевые друзья — комсомольцы «Теплостроя» тов. Желудев
и тов. Александров».[42]наверх
Поздно вечером мы с Тамарой доставили 12 раненых в нашу санчасть. В этом бою
погиб командир орудия Владимир Хренов. Его сын Володя был тяжело ранен. Вышли
из строя два наших орудия...
Помнится еще один бой за Варшавскую железную
дорогу у деревни Химози, где оборонялась наша рота. Один из последних дней августа
начался с минометного обстрела противником наших позиций. Не успели еще затихнуть
взрывы мин, как вражеские автоматчики начали вести огонь из леса. Но первая
попытка захватить деревню Химози и овладеть железной дорогой была отбита. И,
как всегда при неудаче, фашисты еще больше рассвирепели. Шквал минометного огня
повторился с нарастающей силой.
В течение этого дня нами были отбиты три атака противника. Понеся большие потерн,
фашисты прекратили попытку захватить железную дорогу. Кроме того, их выбили
из леса, и они были вынуждены отойти к станции Суйда. Но и наши потери были
значительными. Мы втроем: Маша Андреева, Тамара Ануфриева и я — эвакуировали
с поля боя 57 раненых. Среди тяжелораненых оказался наш политрук Степан Михайлович
Степанян, которого вынесла с ноля боя Маша Андреева (после замужества Прохорова).
Помнится, спустя много лет после войны на наших встречах ветеранов Степан Михайлович
не раз вспоминал этот бой и горячо благодарил Марию Андрееву за спасение.наверх
Большую утрату понесла наша сандружина 6 сентября в деревне Малое Замостье.
Вражеская пуля оборвала жизнь Вали Кузьминой. Как выяснилось из рассказов очевидцев,
большая группа фашистских автоматчиков, переодевшись в красноармейскую форму,
напала на пулеметный взвод ополченцев на южной окраине деревни. Бойцам пришлось
отбиваться гранатами. Но слишком неравны были силы в этой короткой схватке,
и противник захватил деревню. Вскоре, однако, наши разведчики под командованием
политрука Андрея Григорина вновь освободили ее от фашистов.
Владимир Михайлович Кочнев, повар 4-й роты, находившийся в это время в центре
деревни, рассказал, что там произошло:
«Мы готовили обед для наших ополченцев. Мне помогала сандружинница Валя Кузьмина.
И когда все было готово, на южной окраине деревни внезапно вспыхнул бой. Мы
растерялись и не знали, что нам у[43] кухни делать. И вдруг за углом дома с
глазу на глаз я встретился с фашистским автоматчиком. К сожалению, у меня, кроме
кухонного ножа, ничего не оказалось. Я отбежал в сторону. За спиной раздалась
короткая автоматная очередь, и моя помощница упала. Когда через несколько минут
я склонился над ней, то увидел, что ее вьющиеся волосы набухают кровью».
Хоронили любимую подружку на городском кладбище. На ее могиле девушки дали клятву
мстить фашистским гадам, пока бьются их сердца.
И они выполняли ее.
В районе деревни Пижма шли жаркие бои. Военфельдшер Тамара Кибкало в первом
бою под разрывами снарядов противника вынесла с поля боя семь тяжелораненых
ополченцев.
На самой передовой линии находилась Нина Зубкова. Она быстро и умело оказывала
помощь раненым. Когда превосходящие силы противника потеснили пулеметный взвод,
его командир Костя Михайлов, несмотря на ранения, продолжал вести бой. Но вот
он, обессиленный, потерял сознание. Нина взвалила его на свои плечи и вынесла
из-под огня противника.
«Вражеской пулей я был ранен в ногу, — рассказывал командир роты лейтенант Даниил
Косарев. — Не успел оглянуться, как возле меня появилась Вера Позднякова и перевязала
рану. Когда я спросил, как она смогла так быстро прийти мне на помощь, Вера
ответила:
— Дружинницы всегда должны появляться там, где нужно!».
Вера действительно была очень подвижной, она не только перевязывала раны, но
и в перерыве между боями ходила в окопы брить бойцов. Чистых и опрятных похвалит,
грязных пожурит,
Трудно сейчас представить, когда у повара первой роты Клавы Ивановой оставалось
время для сна. Ночью она готовила завтрак, днем — обед, вечером — ужин. И так
сутки за сутками под обстрелом противника. И неудивительно, что именно Клава
одной из первых была представлена командованием батальона к награде за бои под
Гатчиной.
А наша санчасть! Врачи Ира Юкавская, Вера Шеврановская, командир нашей сандружины
Елена Глущенко, Вера Ефимова, Фаина Поспелова, Полина Павлова и другие девушки
день и ночь были на ногах, оказы-[44]вая первую помощь тем, кто нуждался в срочной
эвакуации в госпиталь.
Когда не хватало транспорта для перевозки тяжелораненых, девушки брались за
носилки и несли не способных двигаться бойцов до станции Татьянино, куда еще
изредка подходили пригородные поезда,
К сожалению, в то грозное время мы были малоопытными, плохо знали азбуку войны.
Наша санчасть, например, располагалась почти рядом с городским кладбищем, в
двухэтажном деревянном доме, не имея рядом какого-либо укрытия. Штаб батальона
находился в старой церкви городского кладбища. Здесь же на небольшой поляне
день и ночь дымила штабная кухня, а рядом расположился продовольственный склад.
Под открытым небом лежали ящики с боеприпасами.
Неудивительно, что вражеская разведка без труда обнаружила наше расположение.
Вот почему 9 сентября рано утром первый бомбовый удар авиации противника был
нанесен именно по кладбищу. Летели вверх вековые деревья, прямым попаданием
авиабомбы снесло купол церкви.
К нашему счастью, санчасть не пострадала. Лишь только после этого была дана
команда всем тыловым подразделениям и санчасти срочно переместиться в центр
города, на проспект 25 Октября, в каменное здание бывшего Сиротского института.
В тот день я была ранена и отправлена в одну из ленинградских больниц. В октябре
я снова вернулась в свой родной батальон, но ненадолго, так как 6 ноября меня
сильно контузило и я снова оказалась в госпитале.
Прошли десятилетия. На традиционных встречах однополчан мы минутой молчания
чтим память тех, кто, не вернулся с поля боя, не увидел День Победы.
Под городом Пушкином оборвались молодые жизни врача нашей санчасти Ирины Николаевны
Юкавской и сандружинницы Веры Поздняковой. От вражеской пули погибла отважная
Полина Павлова. В последние дни войны на 22-м году жизни перестало биться сердце
нашей дорогой Шурочки Соколовой, она похоронена далеко от родного города, под
Нарвой, в братской могиле. Некоторые наши девушки после тяжелых ранений на всю
жизнь остались инвалидами войны. Но все мы, отстаивая город Ленина от немецко-фашистских
захватчиков, полностью отдавали себя победе над ненавистным врагом.[45]