ФЕЛИСОВА В.М.
Стояли насмерть Часть1 Часть2
ЗАБЫТЬ НЕВОЗМОЖНО
— Хальт! — хриплым голосом прокричал гитлеровец и тут же автоматной очередью
сразил женщину, пытавшуюся извлечь из кармана убитого курсанта-пограничника
документы.
Коверкая русские слова на немецкий лад, он объяснял растерявшимся людям, что
так будет с каждым, кто посмеет обыскивать убитых юнкеров. И делал это совершенно
обыденно, как будто перед этим он убил не человека, а назойливую муху.
Происходило это близ деревни Борницы Гатчинского района Ленинградской области
в суровом до жути 1941 году. Всего несколько часов назад здесь отгремел жаркий
бой, а теперь согнанные из деревни жители понуро ходили от одной лощины к другой,
от одного окопа к другому, подбирая трупы советских воинов-пограничников, бившихся
на этом рубеже с гитлеровскими захватчиками. Печальное занятие проходило под
пристальным наблюдением вражеских солдат, расставленных по всему полю в ста
метрах друг от друга.
Гитлеровские солдаты следили за тем, чтобы жители быстро сбрасывали трупы в
большие ямы. Строго запрещалось доставать из карманов убитых их документы. А
людям хотелось установить имена и фамилии предаваемых земле. Несмотря на риск
быть убитой, одна молодая женщина, с опаской поглядывая на часовых, все же улучила
момент и сунула за пазуху фотографию, выпавшую из полевой сумки. Однако до вечера
взглянуть на нее не могла, хотя любопытство не было беспредметным: в первый
день боев за деревню она мельком познакомилась с курсантами-пограничниками,
приходившими в их избу за лопатами. Запомнила одного веселого красивого парня,
который на ее глазах устроил в подвале кухни «волчью яму». В ловушку попал фашист,
его и взял в плен курсант.
Смелые, решительные действия пограничника произвели на девушку сильное впечатление.
А упорные бои пограничного подразделения за деревню вселили в жителей уверенность
в победе над врагом. Уж не тот ли красавец?..
Девушка хранила фотографию до дня долгожданной победы и еще несколько лет спустя,
пока на открытии памятника пограничникам в деревне, где шли бои, эта история
с фотографией не завершилась самым неожиданным образом. Открытие памятника всегда
волнует людей, и особенно тех, кто причастен к самому событию. Причастных оказалось
немало: это и участники боев, их семьи, и ближайшие родственники погибших, а
также многие местные жители—живые свидетели боев пограничников за их деревню.
Волнение достигло предела, когда к покрытому белым покрывалом памятнику медленно
стала приближаться вереница автобусов с ветеранами. Особенно нервничали женщины.
Многим хотелось побыстрее увидеть тех, кого они уже многие десятки лет помнили
молодыми и жизнерадостными.
Наконец машины остановились. Воины-пограничники выскочили из кабин и с осторожностью
стали помогать прибывшим — ветеранам, отцам и матерям погибших воинов — ступить
на гатчинскую землю. Аплодисменты потонули в звуках военного оркестра. Собравшиеся
внимательно рассматривали прибывших и особенно пристально — плотного высокого
человека в форме полковника. Его грудь украшало множество боевых орденов. Среди
присутствовавших местных жителей послышался шепот:
— Да это же Золотарев, бывший командир пограничников, воевавших в нашей деревне.
— Да, это точно он, — вступил в разговор Борис Средняков. — Ранило его в голову
под Борницами, а он остался в строю. Сколько ни настаивал наш врач Иванов на
отправке его в санбат, сколько ни пугал командира серьезными осложнениями, ничего
не помогало. Настоял на своем и остался в строю. Врачу сказал: «А кто командовать
в такой заварухе будет? Может быть, вы, врач, согласитесь? Так вот что: вы лучше
голову мою какой-нибудь темной повязкой замаскируйте, а то превратили в белую
ворону своими бинтами. Того и гляди снайпер на мушку возьмет». Так и продолжал
воевать наш капитан с осколком в голове. Вытаскивать его врачи опасались.
Можно только позавидовать такой характеристике через десятки лет после событий.
И ведь она была справедливой...
Наступило время открытия митинга. Секретарь исполкома Гатчинского районного
Совета народных депутатов Василий Иванович Злыгостев и начальник отдела культуры
исполкома Сергей Никифорович Бондаренко пригласили всех к месту проведения митинга.
Сделав небольшое, но преисполненное благодарности пограничникам вступление и
воздав должное их беззаветной храбрости, Василий Иванович под звуки оркестра
и оружейного салюта опустил с обелиска покрывало. На мемориальной доске слова:
«Здесь в августе 1941 года стояли насмерть курсанты Второго батальона Ново-Петергофского
пограничного военно-политического училища под командованием капитана Золотарева
А. А. Вечная слава погибшим в боях за нашу Родину».
Ниже следовал список погибших.
Все прибывшие—жители, ветераны и родственники погибших потянулись к мемориальной
доске, желая еще и еще раз прочитать и, может быть, навсегда запомнить фамилии
погребенных здесь погибших бойцов. Это по-человечески понятное желание длилось
несколько минут, заставив многих тяжело вздохнуть, проглотив подступивший к
горлу комок. Некоторые не смогли сдержать слез.
Подавив в себе чувство скорби, Василий Иванович продолжал митинг и предоставил
слово полковнику в отставке Золотареву.
Его уже все давно рассмотрели, но теперь этого человека увидели как бы заново.
Вот он, высокий, подтянутый и стройный командир с волевым лицом. Тогда, в 1941-м,
ему было 37 лет, из которых 15 лет уже были отданы армии. Тогда уже он 11 лет
был коммунистом и делом доказывал высокое право принадлежности к партии. Для
него это значило стоять на самом трудном и ответственном посту. Забегая вперед,
скажу, что не только под Гатчиной, а и в последующих боях Антон Афанасьевич
своими ратными делами подтверждал высокое звание члена ленинской партии. Он
командовал полком, защищавшим крепость Орешек у истоков Невы, был заместителем
командира дивизии в прославленном гвардейском корпусе генерала Симоняка, командовал
дивизией, участвовавшей в разгроме Курляндской группировки врага. На его груди
сверкали орден Ленина, пять орденов Красного Знамени, орден Александра Невского,
Отечественной войны 1 и 11 степени, Красной Звезды и многие медали.
Глядя на памятник своим отважным питомцам, полковник начал говорить:
— Да, дорогие мои боевые товарищи и уважаемые жители, справедливы народные слова:
герои не умирают, они живут вечно. Вот и они, что в этом списке, сложившие головы
на этих рубежах, продолжают жить в памяти народной. На мемориальной доске только
часть имен. Я верю, что этот список будет пополнен новыми именами. Именами тех,
судьбы которых сегодня еще не сумели проследить.
Нам было очень тяжело. Наш второй курсантский батальон в составе четырех рот
оказался той скромной, но реальной силой, которую командование смогло противопоставить
врагу на пути в Гатчину. Это были дальние подступы к Ленинграду.
Уже в начале июля была сформирована Лужская оперативная группа. Под Лугой и
Нарвой сосредоточивались две стрелковые дивизии. Остальные войска только подтягивались,
в том числе Ленинградское Краснознаменное пехотное училище имени С. М. Кирова.
Это мы все хорошо знали. Но мы знали и то, что обстановка стремительно менялась
не в нашу пользу. Враг захватил Псков, и наши войска отходили на Гдов и Лугу.
Между этими направлениями образовался никем не прикрытый коридор в несколько
десятков километров.
В середине августа гитлеровцы подошли к Нарве. Части 8-й армии и Нарвской оперативной
группы к этому времени заняли оборону на правом берегу реки Нарвы. Гитлеровцы
рвались вдоль шоссе Кингисепп — Красное Село и железной дороги Нарва—Гатчина.
Я говорю об этом, товарищи, для того, чтобы показать сложность и опасность тогдашней
обстановки. Хочу подчеркнуть, что все эти особенности были известны курсантам.
Они отлично понимали, что прибыли на фронт в силу чрезвычайных обстоятельств.
Должен подчеркнуть, что командование фронта и партийная организация Ленинграда
оказали курсантам-чекистам особое доверие, и я рад доложить вам, да вы и сами
были свидетелями этого, курсанты оправдали его. Наш батальон дрался беззаветно.
Я до сих пор с восхищением вспоминаю и курсантов, и командиров, не щадивших
себя во имя победы над врагом.
Мне, прошедшему всю войну, позднее пришлось встречаться с храбрыми и смелыми
воинами. Но такого организованного, идейно сплоченного коллектива, как курсантский
батальон, больше встречать мне не приходилось. Как командир я благодарю вас
за службу, товарищи бывшие курсанты и командиры, и низко кланяюсь вам, живым
и мертвым. Не хочется, чтобы у вас, присутствующих здесь, сложилось впечатление
о чрезмерном восхвалении личного состава 2-го курсантского батальона. Пусть
о боевых делах пограничников расскажут другие участники боев. Я же для подтверждения
сказанного сошлюсь на страницы сборника «Пограничные войска в годы Великой Отечественной
войны 1941—1945»: «К 7-00 20 августа 1941 г. батальон сбоем отошел на третий
рубеж и занял оборону. Произведенной разведкой было установлено: в дер. Большие
Борницы противник сосредоточил один батальон мотопехоты и выставил 10 замаскированных
танков в кустах против нашей линии обороны. Остальные силы противника — 50 танков
и мотопехота — стали обходить наш левый фланг...»
В 12-00 в район обороны 2-го батальона прибыл член Военного совета и председатель
облисполкома Соловьев, который передал приказ батальону; закрыть дорогу противнику
на Красногвардейск. При этом обещал подкрепление: дивизион артиллерии, 6 танков,
минометы, боеприпасы, воду и продукты. В 14-00 противник начал Сильную артиллерийскую
и минометную стрельбу по району обороны и стал обходить батальон. Дорога на
Красногвардейск по-прежнему находилась в наших руках, и все попытки противника
прорваться по ней мотопехотой были отбиты. С 17-00 до 19-30 батальон отбивал
сильный натиск противника огнем и контратаками. В 19-30 батальон в полном составе
провел контратаку, и противник, неся большие потери, был рассеян и обращен в
бегство...
Далее стал рассказывать полковник запаса Николай Афанасьевич Юхимец, живущий
ныне в Саратове.
ДУХОМ КРЕПЛИ В БОРЬБЕ
На второй день войны Юхимец получил звание лейтенанта и был назначен командиром
учебного курсантского взвода. Он хорошо понимал, какая большая ответственность
легла на его плечи, и считал, что было бы неплохо приобрести опыт командования
подразделением в войсках. Но приказ есть приказ. Начинались боевые будни. Юхимец,
проводя занятия с курсантами, сам набирался опыта. Командир роты старший лейтенант
Демьян Михайлович Останний помогал взводному, советовал ему, как лучше решить
ту или иную учебную задачу.
Однажды Останний и Юхимец были вызваны к командиру батальона капитану А. А.
Золотареву. Когда весь командный состав подразделения был в сборе, капитан встал
из-за стола и сказал:
— Батальону приказано убыть на выполнение боевой задачи по обороне города Ленина.
И отдал боевой приказ.
Батальон без промедления выступил к назначенному рубежу. Сначала все было как
на учениях: рекогносцировка местности, оценка обстановки, постановка задач,
Курсанты быстро отрыли и оборудовали окопы. Командиры отделений доложили взводным
о готовности к бою.
Наступили сумерки. Моросил холодный дождь. Боевое охранение четко несло службу.
Весь личный состав провел ночь не смыкая глаз. Ранним утром послышалась еще
далекая стрельба. Враг приближался.
— По правде говоря, — рассказывал Юхимец, — я, как и все мои курсанты, был очень
взволнован в то утро. Нам предстояла взаимная проверка в бою. В какой-то момент
в небе заревели моторы вражеских бомбардировщиков. Неподалеку от нас прогрохотали
взрывы авиабомб. Видимо, хорошо замаскированы были наши окопы, — фашистские
летчики сбросили свой смертоносный груз мимо цели. Но вслед за бомбами стали
рваться снаряды и мины. Затрещали, уже вблизи, вражеские автоматы. Ребята наши
держались молодцами. По фашистским автоматчикам никто не сделал ни одного выстрела,
пока не прозвучала команда открыть огонь. Выдержка и хладнокровие необстрелянных
курсантов радовали. Но вот связной Моисеенков негромко сказал мне: «Товарищ
лейтенант, сигнал...» Вдохнув двойную порцию воздуха, я скомандовал: «По фашистским
автоматчикам — огонь!..» Грянул дружный винтовочный залп. Заговорили станковые
пулеметы. Стреляли курсанты метко и уже вскоре заставили врага залечь.
Все радовались первому успеху. Парторг взвода курсант Николай Тихонович Козловский,
приподнявшись над окопом, закричал: «Так держать, молодцы!..» Его голос потонул
в гуле нового огневого вражеского налета. Потом раздался чей-то крик: «Смотрите,
смотрите!.. Перед седьмой ротой фашистский танк горит!..» Все мы увидели этот
танк и пламя над ним. Наши залпы загремели с новой силой. Выскочившие на поляну
перед взводом автоматчики противника один за другим выбывали из строя.
Через некоторое время накал боя несколько ослабел. И тут мы впервые услышали
чужие голоса: «Рус окружен!.. Сопротивление бессмысленно!.. Рус, сдавайся!..»
Гитлеровцы, видимо, тянули время в ожидании подкреплений. Мы продолжали улучшать
позиции, проверяли оружие, запасались патронами и гранатами. Посланные в тыл
курсанты Сулейманов, Абдулаев, Мартыненко, Андосов, Махиня, Томаров и Викулов
вернулись с термосами горячей пищи. Курсанты с удовольствием ели вкусный суп
и макароны по-флотски.
Во второй половине дня на позиции батальона снова обрушился шквал вражеского
артиллерийско-минометного огня. Снова затрещали немецкие автоматы. Должно быть,
фашисты подтянули резервы. Их уже не останавливал наш ружейно-пулеметный огонь.
Автоматчики упрямо атаковали позиции соседних взводов.
Командир роты приказал поддержать соседей огнем. А они тем временем предприняли
штыковую контратаку. На поле боя загремело «ура». Курсанты дружно обрушились
на противника. Оставляя раненых и убитых, вражеские автоматчики бежали Курсанты
нашего взвода вели по ним меткий огонь.
Выдвинувшийся дальше всех в минуты контратаки взвод лейтенанта Костакова не
успел возвратиться в свои окопы и, неся потери, был вынужден залечь. Чтобы стрелять
через головы прижатых к земле курсантов, надо было перетащить наши пулеметы
на новую огневую позицию. Фашисты заметили наше передвижение. Несколько взрывов
преградили нам путь. Застрочили вражеские автоматчики, проникшие на позицию
взвода с правого фланга. Я был ранен в ногу осколком, но все же добрался до
цели. Курсанты устанавливали пулемет, а связной Сергей Моисеенков под прикрытием
пулеметного щита стащил сапог с моей онемевшей ноги и стал накладывать повязку
на рану. Я тем временем взялся за рукоятки пулемета. По моему сигналу заговорили
все три наших «максима» Через головы курсантов, находившихся метрах в ста —
ста пятидесяти впереди, повели мы яростный огонь по врагу. Стрельба со стороны
противника несколько уменьшилась. Взвод лейтенанта Костакова воспользовался
этим и вернулся на прежний рубеж.
Запомнился мне такой эпизод. Мой ближайший помощник, отличный курсант Даниил
Федорович Приходько, огорченный гибелью нескольких наших ребят, вдруг привстал
с земли и, сжимая винтовку, крикнул курсантам: «Отомстим гадам за боевых друзей!..»
Фашисты обрушили на Даниила Приходько ливень огня. Курсант Сергей Моисеенков
подхватил падающего товарища. На исходе дня мы хоронили Приходько и других погибших.
Невыразимо горько было предавать земле тех, с кем плечом к плечу стояли в строю,
с кем только что громили врага...
Самому Николаю Афанасьевичу Юхимцу вскоре пришлось по ранению отправиться в
госпиталь. За мужество и воинское мастерство, проявленные на поле боя, он был
награжден орденом Красной Звезды.
«ВНИМАНИЕ! ФАШИСТСКИЕ ТАНКИ...»
— Да, дорогие товарищи, трудно пришлось на этих рубежах, — продолжал выступление
бывший курсант, ныне полковник в отставке Иван Иосифович Синявский. — Бывал
я во многих переделках, но бой в районе Больших Борниц, где мы сейчас находимся,
запомнился особо. Здесь мы впервые встретились с массой вражеских танков. Они
шли с десантом автоматчиков. Впереди них, видимо разведка, двигались мотоциклы.
С командного пункта батальона, приткнувшегося в гравийном карьере, в роты поступила
команда:
— Мотоциклистов пропустить. Огонь сосредоточить на десанте автоматчиков и танках.
Главное — танки.
Для мотоциклистов же готовилась ловушка в другом месте. Наш взвод короткими
перебежками по мелколесью направился к обратному скату косогора. Там должны
были встретить мотоциклистов. Курсанты мигом выбрали удобные места для стрельбы.
Как только передние машины проскочили поворот, грянули залпы. Мгновенно образовалась
свалка. На большой скорости задние машины наскакивали на внезапно затормозившие
передние. Многие гитлеровцы вылетели из седел и колясок. До нас донесся скрежет
металла ломавшихся мотоциклов, послышались крики раненых.
Прицельный огонь курсантов сделал свое дело. За несколько минут отряд мотоциклистов
был полностью уничтожен. На дороге остались исковерканные машины, убитые и раненые
гитлеровцы. Курсанты Барышев, Алдобаев, Алферов, Астахов, Грицанфи, Попов, Абдулаев,
Запорожец, Китайгородский, Ковтун, Марченко, Макадзюба, Панфилов, Смирнов, Соколов,
Трофимов, Швыммер, Шумилов, Верещагин, Глухов, Коган, Дроздов, Матюшин и я торжествовали:
врага можно бить!
Внимательно наблюдавший за обстановкой лейтенант Новожилов предупредил:
— Внимание! Фашистские танки подходят к косогору.
Мы понимали, что танки — это не мотоциклы. Так легко с ними не разделаешься.
И готовились к встрече. Курсант Абдунаби Абдукаимов обратился к лейтенанту Новожилову
и попросил разрешить ему попробовать по бронецели бутылки с горючей смесью.
Но не из окопа, а с дерева. Объяснил при этом: вражеские танкисты, как правило,
ведут наблюдение за окружающей местностью. Им в голову не придет смотреть на
деревья.
Лейтенант Новожилов согласился с предложением, и группа курсантов в составе
Абдукаимова, Щербакова, Киселева, Безбородова, Бобровского, Мельника и еще нескольких
человек с противотанковыми гранатами и бутылками с горючей смесью пробралась
по полотну железной дороги к опушке леса.
Первым поднялся на дерево Николай Киселев. По-кошачьи стремительно и осторожно
забрались на деревья остальные курсанты.
Вражеские танки шли, не замечая опасности. Как только они поравнялись с деревьями,
на которых затаились курсанты, в машины полетели гранаты и бутылки с зажигательной
смесью. И тотчас же вспыхнули два первых танка. Следовавшие за ними машины остановились
и открыли огонь. Загорелась третья машина. Вражеские автоматчики недоумевали:
откуда на них обрушилась беда?
Улучив момент, навстречу танкам поползли курсанты-смельчаки. Это были Петр Костиков,
Леонид Дмитриев, Сергей Дубов, Николай Ивакин, Федор Жаплов, Александр Коренев,
Иван Бунин, Василий Жиряков, Николай Журавлев, Георгий Демин, Василий Деркач,
Иван Сериков и Иван Сенчихин. Используя складки местности, они подбирались к
врагу на бросок гранаты и пускали в дело «карманную артиллерию». На помощь истребителям
танков и автоматчикам подошла новая группа курсантов. В их числе — Пантелей
Гайворонский, Семен Власко, Николай Биляминов, Александр Ануфриев, Иван Белов,
Леонид Андреев, Геннадий Бердов, Сергей Кривченков, Яков Маслянников, Сергей
Мушинский. Бой был жестокий, не на жизнь, а на смерть.
— Некоторым вражеским машинам все же удалось пробиться на позиции батальона,
— стал рассказывать герой этого боя, бывший курсант 6-й роты Василий Федорович
Рипчанский. — Из только что проутюженного окопа в танк полетела связка гранат,
брошенная Борисом Средняковым. Машина с перебитой гусеницей закружилась на месте.
Пламя заплясало на соседнем танке.
Не ожидая столь ошеломляющей встречи, фашисты, как нам показалось, несколько
растерялись. Их автоматчики начали отходить, оставляя танки без прикрытия. В
это время меткие стрелки курсанты Василий Осадчий, Николай Голубев, Семен Сопига,
Николай Дронов, Матвей Гаранин, Алексей Бас, Иван Новиков, Дмитрий Сапрыкин,
Валентин Достовалов, Андрей Найда, Борис Маленкин, Николай Беречинсков, Иван
Дедюра брали на прицел непрошеных гостей.
Загорелся уже седьмой танк. Успех явно на стороне обороняющихся. Закрепляя его,
над окопами прогремело мощное «ура». Курсанты выскочили из укрытий и бросились
преследовать вражеских автоматчиков.
У всех на глазах Семен Коваленко вскочил на вражеский танк и с невероятной ожесточенностью
стал колотить прикладом винтовки по пулеметному стволу. Потом, подцепив люк,
умудрился открыть его. И вот он уже тащит за шиворот обезумевшего фашиста. Из
люка валит дым — вот, оказывается, почему приоткрылся люк.
Коваленко что-то кричит, но его голоса не слышно в суматохе. Вот он жестами
показывает в сторону деревни.
Находившийся поблизости курсант Борис Средняков взглянул по направлению жеста.
Там он увидел застрявшую в развороченной земле легковую машину. Она буксовала,
силясь вылезти из воронки. Прихватив с собой курсантов Степана Семенца и Александра
Чернышева, Средняков бросился к машине. Из нее пытался выбраться грузный фашист
с пистолетом в одной и портфелем в другой руке. Сильный удар прикладом, и фашист
падает на землю. Еще мгновение, и курсанты сталкивают гитлеровца в придорожную
канаву, по которой тащат пленного в тыл. Чернышев, Пасько, Можейков, Папуша,
Сергей и Александр Назаровы прикрывают их огнем. Оглушенный гитлеровец упирается,
выкрикивает какие-то слова.
Постепенно стрельба затихает. На КП тем временем идет допрос фашиста. Он оказывается
важной птицей. В его портфеле найдены ценные штабные документы...
— Молодцы, ребята! — хвалит курсантов капитан Николай Терентьевич Малышев.
Наступила небольшая передышка. Ее использовали для подготовки к новым схваткам
с противником. Командиры разобрали действия подчиненных, отметили отличившихся.
Комиссар батальона старший лейтенант Данилин сообщил по окопам, что обороной
Красногвардейска руководит товарищ К. Е. Ворошилов. Курсантам-ворошиловцам это
известие было очень приятно. Оно воодушевляло их на новые подвиги.
Не теряли зря времени и гитлеровцы. Они наращивали силы для овладения Красногвардейском.
То на одном, то на другом направлении враг вел разведку боем. И вот уже снова
на позиции курсантов двинулись танки с автоматчиками на броне. Они явно намеревались
рассечь нашу оборону на части.
Не дрогнули пограничники. Они встретили врага гранатами и бутылками с горючей
смесью. Все ближе к окопам курсантов Ивана Довганюка и Николая Джевадова, Виктора
Савченко и Николая Шмарова, Гавриила Быкова и Николая Дейнекина вражеские танки.
Уже отчетливо видны пулеметы, изрыгающие огонь. Еще мгновение — и под гусеницы
машин летят гранаты, а в люки — бутылки с горючей смесью.
Николай Джевадов попытался подняться во весь рост и тут же упал. Затем снова
поднялся и сделал несколько шагов вперед. Его гимнастерка залита кровью. Левая
рука висит на какой-то тоненькой жилке. Джевадов рванул то, что было только
что его живой рукой, и, раскрутив как палку бывшую часть своего тела, с остервенением
бросил ее в фашистов. И рухнул на землю...
Отбив вражескую атаку, курсанты, военные фельдшера Зеленина и Стаханова бросились
подбирать с поля боя раненых товарищей. Бережно принимает пострадавших врач
Михаил Петрович Иванов. Срочная помощь оказывается Петру Кретинину, Михаилу
Ардашеву, Виктору Бобылькову, Степану Федорову, Петру Жигулину, Алексею Князеву,
Лаврентию Лукашеву, Петру Мухину, Ивану Орлову, Михаилу Чернецову, Петру Ващеву.
На плащ-палатке с шинельной скаткой под головой лежит Михаил Самарин. Он ранен
в ногу. Над раненым колдует курсант Абдунаби Абдукаимов.
— Потерпи, дружок, — уговаривает он товарища.— Сейчас перевяжем и легче будет.
Ходить будешь, бегать будешь...
Самарин понимал обстановку и не собирался покидать боевой строй. И весьма кстати.
В очередной схватке долговязый гитлеровец бросился на политрука роты Лихваря.
Штык Михаила Самарина вовремя пригвоздил врага к земле. Политрук был спасен
от неминуемой гибели.
В очередном бою Михаила ранили в руку. И снова он отказался от эвакуации в госпиталь.
Запальчиво ответил врачу Иванову:
— Ребята имеют более серьезные ранения, а продолжают воевать. А я чем хуже их?
Получив третье ранение, Самарин в бессознательном состоянии был вынесен из-под
огня. Жизнь еле теплилась в нем.
Рядом с Самариным сражался в этом бою курсант Василий Кочкин. В училище он прибыл
из Сахалинского ордена Ленина пограничного отряда. Воевал Василий мужественно:
с гранатами шел на танк противника. Во время одного из боев Кочкина ранило и
контузило. В бессознательном состоянии попал он в плен к гитлеровцам. Забегая
вперед, скажу, что пытки не сломили Кочкина. Он не прекратил борьбы с врагом.
За попытку бежать из лагеря фашисты бросили его в Освенцим, а затем в Бухенвальд.
Василий установил связь с подпольной антифашистской организацией, принял самое
активное участие в подготовке побега из лагеря. Позже он стал политруком роты
советских войск. Документы лагерного подполья послужили свидетельством удивительной
духовной стойкости этого человека. Он был награжден орденом Отечественной войны
II степени и медалями. В 1968 году французское Национальное общество участников
Сопротивления и патриотов разыскало героя и прислало бывшему узнику Бухенвальда
Василию Георгиевичу Кочкину приветствие и памятный брелок. На брелоке выгравированы
слова Луи Арагона: «Пусть это всегда напоминает о том, как человек, который
должен пасть, своим мужеством и самоотверженностью сохранил имя человека».
Не посрамили в борьбе с врагом звание советского воина друзья Василия Кочкина.
Хочу назвать здесь имена особо отличившихся в тех боях. Это курсанты Иван Романов,
Федор Исаев, Владимир Акимов, Василий Старостин, Павел Кадошников, Василий Гетманский,
Савелий Белоус, Петр Ветюгов. Андрей Гуреев, Иван Стародумов, Михаил Алешенков,
Матвей Быковский, Гавриил Бабарицкий, Василий Жарков, Баграт Григорян, Андрей
Леонов, Михаил Маркин, Яков Леонов, Михаил Янкин, Василий Сизов, Петр Изосимов,
Иван Сержантов, Николай Самойлов, Михаил Новожилов, Павел Усенко, Леонид Головин,
Михаил Бондаренко, Георгий Смирнов, Николай Тяжкороб, Азрет Жанцев, Василий
Паневин, Александр Пизов, Григорий Григорьянц, Борис Макуха, Иван Денисенко,
Георгий Ткачев, Федор Манин.
О событиях на этом участке фронта 20 августа 1941 года в официальной сводке
говорилось: «...в результате этого боя было взорвано и сожжено шесть средних
танков противника, убито семь офицеров, один генерал, взято у убитых и найдено
на поле боя 12 офицерских портфелей, сумок с картами, два пулемета, много автоматов,
винтовки, пистолеты, гранаты, патроны и прочее...»
Участники сражения возле деревни Борницы 20 августа 1941 года прибыли на открытие
памятника из разных мест Советского Союза через много лет. Но память каждого
из них хранила мельчайшие подробности мужественной схватки с врагом. И митинг
превратился в своеобразный, на десятки лет запомнившийся отчет перед жителями
селения и ленинградцами о выполнении ворошиловцами своего долга перед Родиной.
ВАСИНА ФОТОГРАФИЯ
Далее предстояло возложение венков к подножию памятника. К этой скорбной церемонии
стали готовиться все: музыканты продували инструменты, группировались ветераны
и родственники погибших, кучками собирались школьники и местные жители. Расправлялись
ленты на венках, приводились в порядок букеты цветов.
И вдруг пронзительный женский голос, нарушивший только что установившуюся тишину:
— Подождите, пожалуйста, дайте мне несколько слов! Пожалуйста, ведь я так долго
ждала этой минуты!
К возвышению, на котором находились организаторы митинга, сквозь толпу протискивалась
смущенная и возбужденная женщина средних лет — полевод отделения «Борницы» совхоза
«Гатчинский» Анна Ивановна Михайлова. По всему чувствовалось, что она очень
волновалась и хотела сообщить что-то важное. Оказавшись в центре внимания, она
не могла спокойно говорить и, хотя ее никто не перебивал, бесконечно повторяла:
«Подождите, подождите, дайте сказать!..» Подняв высоко над головой пожелтевшую
от времени чью-то фотографию, она попросила:
— Всмотритесь, пожалуйста, хорошенько. Ведь это должен быть кто-то из ваших.
Я подобрала ее в окопах после тех боев. И вот хранила весь долгий период оккупации
и после войны, намереваясь передать фотографию героя матери, жене или детям.
Ветераны взглядом впились в фотографию. Каждый из них силился припомнить фамилию
молодого человека. В это время раздался новый пронзительный крик.
— Вася, Вася! Да ведь это же твоя фотография! — плача, прокричала другая женщина
— Валентина Павловна, жена бывшего курсанта 7-й роты Василия Дмитриевича Поддубного,
прибывшего на митинг из Полоцка.
Присутствовавшие на церемонии буквально замерли. Ничего подобного ни один из
них не мог предположить. Люди расступились, образовав коридор от Анны Ивановны
Михайловой к Поддубному. А он, узнав себя на снимке, но еще не осознавая, что
произошло, шел к Анне Ивановне с раскрытыми объятиями. Еще минута — и он крепко
обнял ее, все еще находившуюся в состоянии оцепенения.
Наконец, желая внести ясность, не стесняясь мужских слез, Василий Дмитриевич
Поддубный проговорил:
— Это действительно моя фотография. В 1941 году в Петергофе, на Красном проспекте,
я сфотографировался, намереваясь послать снимок родителям. Но не успел этого
сделать, так как пришлось срочно убыть на фронт. Под Борницами я получил ранение
и был вытащен с поля боя, а шинельная скатка и полевая сумка остались на дне
окопа.
Почти шепотом, потрясенная, все еще держа за руку Поддубного, Анна Ивановна
произнесла:
— Как мне тяжело, и в то же время мое сердце переполнено радостью. Уж чего-чего,
но я никак не ожидала вручения фотографии ее хозяину. А раз получился такой
счастливый конец, хочу спросить вас: не знаете ли вы чего-либо о кучерявом курсанте,
приходившем в деревню за лопатами и взявшем в плен в нашем доме гитлеровца?
На мой вопрос тогда: «Как тебя зовут?»— он, выводя фашиста с тряпкой во рту,
уже в дверях с улыбкой сказал: «Называй попросту Гришкой...»
И, как по команде, все прибывшие на митинг Григории шагнули вперед. Но не для
того, чтобы сказать: «Это я», а для того, чтобы поблагодарить женщину за память
о их бое под Борницами.
Не скроем, что случившееся произвело неотразимое впечатление на всех, в том
числе и на руководителей митинга Василия Ивановича Злыгостева и Сергея Никифоровича
Бондаренко и самого Антона Афанасьевича Золотарева.
Митинг закончен. Под звуки траурной мелодии к подножию памятника легли венки
и цветы. Порядочно уставшие ветераны отправились в обратный путь, унося с собой
добрую память о жителях Борниц и организаторах митинга, давших им возможность
встретиться на местах былых боев.
Подъезжая к окраине Гатчины, сын курсанта Михаила Янкина прошептал отцу: «Скрытный
ты у нас человек, папа. В таких переделках был, а все молчал и не рассказывал
нам о том, где и как сражался с врагом. А чем, собственно, примечательна Гатчина,
почему гитлеровцы так старались ее захватить?»
В тон сыну и так же шепотом ветеран пытался ответить несколькими словами, но
сын попросил: «Ты подробнее расскажи, время есть — путь далекий».
Бывалому солдату пришлось согласиться, и он начал свой рассказ, который сначала
слушали сын и рядом сидевшие. Затем находившийся впереди Виктор Чаплыгин, уловив
доносившиеся до него слова, попросил; «Ты давай, Миша, погромче говори, для
всех. Интересно рассказываешь. Хотя и воевали мы здесь, и кровь свою пролили,
но ничего толком о городе не знаем».
Ветеран внял просьбе товарищей. И теперь его слушали все, временами перебивая
и уточняя памятные детали минувшего.
— Гитлеровцы начали бомбить Красногвардейск примерно в те же дни, когда мы вели
бои на подступах к этому городу, — вспоминал ветеран. — А вот фашистские танки
появились на его окраине только девятого сентября тысяча девятьсот сорок первого
года, когда мы уже ушли из-под этого города. Хозяйничали гитлеровцы в Красногвардейске
до января тысяча девятьсот сорок четвертого года, до снятия блокады Ленинграда.
Многим из нас пришлось участвовать в тех боях. Сражаясь за город, мы понимали,
что прикрываем Ленинград, что Красногвардейск (ныне Гатчина) — это важный узел
железных и шоссейных дорог.
Рассказ Янкина захватил слушателей, и время пролетело незаметно. Автобусы уже
ехали по улицам Ленинграда...
РАССКАЗ О ПЕРВОЙ РАЗВЕДКЕ
Прошли годы после открытия памятника пограничникам в Борницах, За этот период
удалось разыскать еще 386 однополчан-ворошиловцев и 555 семей погибших курсантов
и командиров. Обремененные солидным грузом лет, бывшие воины, несмотря на раны
и пережитые испытания, продолжали трудиться на благо Родины и никак не соглашались
называться находящимися «на заслуженном отдыхе». Правда, некоторые из бывших
пограничников оказались прикованными к постели, но и в этом случае каждый из
них старался по возможности помочь в воссоздании боевой истории училища. Их
воспоминания прояснили многие подробности официальных сводок.
Много интересного, например, удалось узнать, найдя курсанта 8-й роты Енина.
Отыскав его адрес, я поехала к нему. Встреча с ним была необычной.
— Вы опоздали, — скорбно сказала мне его жена Нина Алексеевна. — Петр в беспамятстве
и вряд ли сможет вам чем-либо помочь. Впрочем, я иду в госпиталь к нему, могу
и вас с собой взять.
Петр Павлович приподнялся на койке:
— Догадываюсь, зачем вы пришли, Вера Михайловна. Ваше письмо жена мне прочитала,
и, по правде говоря, я немного ожил, радуясь, что не забыли нас.
Ветеран перевел дух, отдышался. Глаза выдавали его страдания. Пересиливая боль,
он продолжал:
— Попробую вспомнить о первой разведке, в которой я был старшим группы. Это
было, по-моему, семнадцатого августа сорок первого года, когда нас выбросили
в район деревни Хюльгизи. Было это ночью. Пробирались мы опушкой леса. На рассвете
столкнулись с противником и вступили в бой, хотя нам и не полагалось делать
этого. Мы должны были, разведав противника, вернуться в свое расположение и
доложить о результатах. Но гитлеровцы обнаружили нас и открыли огонь. Затем
группа гитлеровцев бросилась на нас.
Петр Павлович замолчал, и я испугалась, что на этом его рассказ закончился.
Через несколько минут больной снова заговорил;
— Неожиданно появился фашистский танк. Обстановка усложнилась, но мои помощники
не растерялись. Как сейчас помню, сразу пятеро смельчаков — Петр Панасенко,
Виктор Дунаенко, Борис Хаскин, Александр Барбашов и Даниил Солдатенко, никогда
до того не вступавшие в борьбу с вражескими танками, решительно бросились с
гранатами на стальную громадину. Помню, как один из них крикнул: «Держись, братва!
Мы сейчас его прикончим!» И действительно, через какую-то минуту курсанты забросали
танк гранатами. Разворотили ему гусеницу. Потеряв танк, гитлеровцы заметались.
Но их огонь не стихал. У нас появились раненые — Сергей Лукинов, Иван Бекетов,
Василий Косматых, Иван Самахов, Федор Третьяков. Забрав у них оружие, курсанты
Дементий Гавриленко, Леонид Кондратьев, Александр Петров помогли товарищам добраться
до роты, а Георгий Скляров, Николай Старцев, Александр Бровкин и Алексей Бережной
прикрыли их от врага.
Петр Павлович снова тяжело вздохнул и повернулся к стене...
А через несколько дней ветераны училища проводили Петра Павловича Енина в последний
путь.
После выхода в свет книги о пограничниках «Все мои братья» ко мне стали приезжать
многие бывшие курсанты. Однажды под вечер я открыла дверь очередному такому
посетителю. Прямо с лестницы он доложил:
— Бывший курсант шестой роты ворошиловцев Григорий Мачков, жив и здоров. Здравствуйте
и разрешите переступить порог.
Я не удивилась его визиту и радовалась, что с его помощью смогу воскресить еще
одну страницу боевой истории училища. И уже собиралась засыпать Мачкова вопросами,
но он опередил меня:
— От всех живых ворошиловцев спасибо вам, Вера Михайловна, за книгу. Жаль только,
что о боях на станции Елизаветино, в Елизаветинском парке и возле деревни Хюльгизи
ничего в ней не сказано. А ведь они были для нас первыми и унесли из наших рядов
многих товарищей. Небезынтересен для истории эпизод с захватом пленного в подвале
и с квартирьерами в Борницах.
—— Господи, — вырвалось у меня, когда я увидела сидевшего передо мной видавшего
виды ветерана. — Так это вы? Так значит это о вас на митинге вспоминала хозяйка
того дома, где взяли в плен гитлеровского солдата?
До поздней ночи продолжалась наша беседа, в ходе которой выяснились подробности
событий тех фронтовых дней, не упомянутых в книге. Григорий Иванович удивлял
меня отличной памятью и мельчайшими подробностями произошедшего в те тяжелые
для Отчизны дни.
Мы искали Григория Ивановича Мачкова на его родине в Одесской области, а нашли
в Ленинграде, среди строителей. Двадцатидвухлетним коммунистом, заместителем
политрука и отличником боевой и политической подготовки прибыл Мачков в училище
после более чем двухлетней службы на южной границе. Как и остальные курсанты,
Григорий стремился стать хорошим политработником и старательно осваивал военные
и политические знания.
Казалось бы, все шло хорошо. Но... началась война, и Мачков все чаще задавал
себе вопрос: как же так, народ воюет, льется кровь, враг топчет родную землю,
а он, Григорий, полный сил, умеющий владеть оружием, сидит за партой и изучает,
как воевал Александр Македонский? Правильно ли это, не на фронте ли его место?
Многие, не сумев подавить сомнения, подали рапорта с просьбой направить на фронт.
Командованию и партийно-политическому аппарату училища пришлось много поработать,
чтобы, не оскорбляя патриотических чувств молодых людей, тонко и вразумительно
объяснить им, что фронту необходимы подготовленные командно-политические кадры.
Учеба продолжалась. Однако в учебный процесс была внесена коренная перестройка,
а затем, когда потребовала обстановка, учеба из классов была перенесена на поля
сражений с врагом, и желания курсантов совпали с настоятельной необходимостью,
вызванной войной.
По приказу командования Северного фронта 2-й батальон Ново-Петергофского военно-политического
училища был спешно переброшен за Красногвардейск и занял рубеж обороны возле
железнодорожной станции Елизаветино, в деревнях Алексеевка, Пульево, Дылицы
и Хюльгизи.
— Помню, примерно в девятнадцать часов с минутами семнадцатого августа, — рассказывал
Григорий Мачков, — наша рота вошла в деревню Пульево. Жители встретили нас приветливо.
Особенно рады нам были мальчишки. Они крутились возле нас, как пчелы, и старались
выполнить каждое наше поручение. Подростки постарше показали, где находится
сельский клуб, рассказали, что молодежь их деревни очень любит бывать в нем.
Мы тоже были не прочь потанцевать с красивыми девчатами, но дальше желания дело
не пошло. Не успели мы как следует осмотреться, раздалась команда приступить
к оборудованию оборонительного рубежа.
Я закончил определенную мне работу и собирался выкупаться в пруду. В это время
был вызван к лейтенанту Еремину, взводному командиру, а через несколько минут
вместе с курсантами Павлом Афониным, Андреем Нарокой, Иваном Сибенковым, Сергеем
Бойко и Иваном Бабаковым уже шагал в составе дозора в сторону Волосова. Нам
поручили уточнить обстановку. Соблюдая меры маскировки, мы проследовали до шоссе
Красногвардейск — Кингисепп. Одолевали комары. Они буквально жалили наши потные
шеи и лица. В комарином царстве мы прошли километров десять-одиннадцать. Временами
останавливались, вслушивались в ночь, но ничего подозрительного не отмечали.
Стороной обошли Кикерино и приблизились к Волосову.
Лаяли собаки, да монотонно гудели телефонные провода. Казалось, что всюду тишина
и покой, а война где-то не рядом. Невольно вспомнились дозоры на границе. Там
было все ясно: рядом сопредельная сторона либо бескрайнее море. Здесь же кругом
родная земля, а мы маскируемся, прислушиваемся. Почему? В голове проносились
мысли об оккупированной Украине, Белоруссии, захваченной врагом ленинградской
земле...
Через некоторое время повернули назад, так и не встретив ни одного человека.
Вдали показалась станция Елизаветино. Было начало пятого часа утра. Вдруг что-то
заставило нас остановиться и оглянуться. Со стороны Волосова послышался шум
моторов. Он нарастал и приближался, а через десяток минут мы увидели броневик,
мчавшийся к станции Елизаветино. Примерно в пятистах метрах за ним следовала
колонна автомашин, набитых пехотой. Она поравнялась с нами и проследовала дальше.
Сомнений не было: гитлеровцы. Смерч войны уже накатился на гатчинскую землю.
Оставив Павла Афонина и Андрея Нароку наблюдать за врагом, я с остальными курсантами
бросился к своей роте в деревню Пульево. Доклад командиру был кратким: враг
вот он, рядом. В Алексеевку к командиру пятой роты дополнительно к телефонному
сообщению были посланы связные Тохакохов, Пахолка и Кадыров.
Я увидел командира батальона капитана Золотарева. Он был взволнован. Вскоре
рота рвавшихся в бой курсантов слушала четкие слова боевого приказа, в котором
говорилось, что противник силою до двух батальонов с танками проследовал к станции
Елизаветино и выслал разведку в сторону Красногвардейска. Наших частей ни справа,
ни слева нет. Первый батальон курсантов нашего училища действовал у нас в тылу
на Кингисеппском шоссе. Пятая рота должна была атаковать врага в направлении
станции Елизаветино одновременно с нашей, шестой ротой. Наша задача состояла
в том, чтобы внезапной атакой нанести противнику возможно больший урон в живой
силе и технике, деморализовать его и заставить задержаться на рубеже станции
Елизаветино. Капитан Золотарев так и сказал: «Надо вихрем налететь на гитлеровцев,
как можно сильнее побить их и так же стремительно оторваться от врага».
БОЙ У ЕЛИЗАВЕТИНО
Рота выдвинулась к западной окраине станции Елизаветино и сосредоточилась для
броска через шоссе и железнодорожный путь. Оставленные для наблюдения за противником
курсанты Афонин и Нарока с возмущением докладывали помощнику начальника штаба
батальона по разведке капитану Ступенькову Владимиру Михайловичу, находившемуся
в нашей роте: «Вражеские солдаты как только заскочили на станцию, так сразу
же по домам побежали. Ценности, видать, ищут. Охраны никакой не видно».
Потом гитлеровцы бросились в парк, заметив там большое здание с пристройками
и церковь. В прудах парка жили лебеди. Фашисты немедленно устроили на них охоту.
По распоряжению командира батальона курсанты перекрыли входы и выходы из поселка,
за исключением дороги в старый парк.
— Со мной вместе, — рассказывал Александр Сташков, — действовали курсанты Федор
Квочка, Александр Якименко, Михаил Ардашев, Григорий Стрижак, Михаил Осадчий,
Иван Рахманин, Владимир Шулипенко, Василий Макшаков, Дмитрий Чередниченко, Петр
Субботин, Федор Блинов и Борис Морозовский. Мы наступали со стороны деревни
Алексеевка и столкнулись с противником, потрошившим станционные склады. Завязалась
ожесточенная перестрелка. Засевшие в домах и сараях гитлеровцы отстреливались.
В это время раздался призыв курсанта Александра Якименко:
— Ребята, глядите в оба! Каждое укрытие используйте! Лоб под пули фашистов не
подставлять!
Курсанты настойчиво продвигались вперед. Якименко, а с ним Дмитрий Баев, Александр
Денисов, Михаил Коновалов, Иван Панченко, Григорий Береза, Сергей Рябков, Иван
Никитин, Александр Балашкин, Федор Эткало, Павел Швандарь, Михаил Елизаров,
Салих Душанбаев, Петр Кулаков, Григорий Ромашкин, Василий Ушаков, Анатолий Акимов,
Иван Зацепин и Федор Бозин уже прорвались на станцию.
Курсант Федор Квочка, двигаясь впереди группы курсантов, заскочил в сени стоявшего
на пути дома и столкнулся с гитлеровцем, выносившим из комнаты охапку награбленного
добра.
— Ах ты, вражина, грабитель проклятый! — Квочка всадил в него нож. Гитлеровский
солдат упал, а Федор, ринувшийся дальше, так рванул дверь, что она соскочила
с петель. Стреляя из трофейного автомата, только что снятого с убитого, он вместе
с товарищами пристрелил еще трех гитлеровцев.
Перепуганные хозяева дома, загнанные гитлеровцами за печку, сообразили, кто
расправился с их обидчиками. Срывающимися голосами они поспешили предупредить
Квочку и других курсантов, что немцы, видимо, есть в кладовке и в подполье.
И со двора доносилось отчаянное кудахтанье кур.
Перестрелка шла во всех пристанционных постройках. Группа пограничников, руководимая
старшим политруком Зотом Алексеевичем Самохваловым, начальником штаба батальона,
окружила большой сарай, в котором укрылись фашисты.
— Бросай оружие! — громко крикнул на немецком языке Петр Данилов. Ответа не
последовало. Тогда Самохвалов приказал открыть по сараю огонь. Раздался залп,
второй, третий... Из сарая прогремели ответные выстрелы. Потом потянуло дымом,
появились языки пламени. Еще несколько секунд — и из ворот стали выскакивать
задыхавшиеся от дыма оккупанты. Однако они не сдавались, а наоборот, усилили
автоматный огонь.
— Ах вы собаки! — крикнул Квочка. — Всыплем им, ребята, по первое число!
Наши пули и штыки делали свое дело. Внезапный, ошеломляющий удар других групп
пограничников заставил, наконец, фашистов спешно бежать в Елизаветинский парк,
но и там им пришлось туго. Курсант Петр Данилов кричал им вдогонку: «Бросай
оружие, быстрей, быстрей!»
Преследовавшие противника вместе со всеми два друга курсанты Иван Работягов
и Александр Куба заметили в стороне от дороги, между домами, застрявшую автомашину.
Возле нее находились немецкие автоматчики. Некоторые из них что-то делали. Александр
крикнул другу: «Колесо, видать, меняют. Раз не бросили ее, значит, на ней что-то
стоящее». Не раздумывая, курсанты тут же выбрали удобную позицию и, установив
ручной пулемет, открыли огонь по гитлеровцам.
Бежавшие гитлеровские солдаты попали под наш фланговый удар. Около двухсот отлично
стрелявших курсантов, выбирая цели, по команде старшего политрука Самохвалова
внезапно обрушили огонь на врага. Результат превзошел ожидания: многие «завоеватели»
нашли себе смерть, остальные беспорядочно убегали, подгоняемые курсантским ружейно-пулеметным
огнем.
Завидев бежавших в безумном страхе своих солдат, ранее прибывшие в парк и забавляющиеся
истреблением лебедей гитлеровцы мгновенно поддались общей панике. «Завоеватели»
искали спасения под деревьями, у парковых построек, возле дворца и церкви. Некоторые
из них, не добежав до Горбатого мостика, бросались в воду и по пояс в ней, подняв
над головой оружие, увязая в иле, пытались укрыться на островах. Первым уже
удалось преодолеть протоки, и, чтобы содействовать другим бежавшим, гитлеровцы
вели огонь с островов, пытаясь отсечь преследовавших пограничников.
— На берега прудов не выходить! — предупредил возбужденных товарищей курсант
Василий Пекленков. А нас и предупреждать не нужно было, так как сами хорошо
видели гитлеровцев, притаившихся в прибрежных зарослях. Курсанты Алексей Фомин,
Евгений Кезиков, Григорий Боярский, Ипат Фадеев, Николай Цыганков, Иван Тарасенко,
Виктор Шмелев, Василий и Николай Шумаевы, Алексей Мостовой и Михаил Давидович,
возглавляемые инструктором физподготовки училища лейтенантом Владимиром Дмитриевичем
Офицеровым, бросились в прибрежные камыши и в считанные секунды очистили берег
в районе моста от укрывшихся там фашистов.
— Как прозевали враги наш бросок в камыши, понять не могу. Полагаю, что, перебегая
с места на место, за берегом они не уследили, — вмешался в разговор Григорий
Ромашкин. — В парке, в центральной его части, находился дворец. Длинное красивое
здание посередине имело надстройку. Метрах в ста от дворца возвышалась церковь,
а недалеко от нее — различные постройки из камня. И отступавшие, и преследовавшие
их использовали строения для укрытия. Один из гитлеровцев даже втиснул себя
в дупло сломавшегося старого дуба и из этого укрытия успел разрядить по нам
автоматный магазин. Иван Пруцкий выследил врага, подкрался и прикончил его.
Вытащив застреленного гитлеровца из дупла, Пруцкий сам воспользовался этой удобной
позицией.
С прибывших в парк немецких автомашин доносились какие-то команды, но водворить
ими порядок среди перетрусивших вражеских солдат не удавалось.
Наша рота приблизилась к церкви и взяла под обстрел все четыре входа в храм.
Однако дальнейшее наступление приостанавливалось. Гитлеровцы, опомнившись, открыли
по нам довольно плотную стрельбу из всех видов стрелкового оружия. Много неприятностей
доставлял нам вражеский пулемет, установленный на колокольне. У нас появились
убитые.
Для решительного штурма каменной церкви необходимо было хотя бы одно орудие.
Но, увы, его у нас не было. Ручными гранатами и бутылками с горючей смесью мы
не достигали цели: все попытки подобраться к церкви на дистанцию гранатного
броска оканчивались гибелью смельчаков. И несмотря на это, нам нужно было во
что бы то ни стало срочно развить наметившийся успех. Промедление было недопустимо,
так как на помощь врагу со стороны станции Елизаветино уже спешили два танка...
Группе курсантов в составе Митрофанова, Стороженко, Туйкова, Иноземцева, Татарченко,
Силина и Жарко удалось проскользнуть между дворцовыми постройками и встретить
танки. Несколько бутылок с горючкой и связки гранат полетели в двигавшиеся по
дороге машины. Они загорелись. Воспользовавшись замешательством врага, курсанты
Александр Коренев, Иван Довганюк, Иван Пугачев, Иван Левченко и Иван Санников
по веранде и водосточным трубам попытались забраться на крышу дворца. Заметь
их гитлеровцы — и смельчакам был бы конец. Но этого не случилось. Изодрав руки
в кровь и поминутно рискуя упасть, бойцы выбрались на крышу, прихватив с собой
ручной пулемет. Маскируясь за выступами кровли и печными трубами, пограничники
выследили фашистов, засевших на колокольне, и расправились с ними.
Пулемет на крыше дворца оказался весьма кстати в борьбе с группами врага, спешившими
в парк со стороны станции Елизаветино. Казалось, что уже теперь ничто не препятствует
нашей атаке на гитлеровцев, засевших в церкви. Но как только курсанты поднимались
на штурм, их снова прижимал плотный огонь из окон храма и с островка на большом
парковом пруду. Обстрел с острова был особенно губительным. Бой затягивался.
Это не входило в наши планы, но и выход из боя без полного разгрома противника
нас не устраивал. Все понимали, что с минуты на минуту враг может разобраться
в обстановке и тогда нам придется туго: он превосходил нас числом.
Оценив обстановку, командир взвода лейтенант Иван Васильевич Богатырев приказал
курсантам усилить огонь по противнику, находившемуся в церкви. Стрельба с острова
также на какие-то секунды уменьшилась. Этим и воспользовался командир взвода
5-й роты лейтенант Алексей Георгиевич Петров. С группой курсантов — Фроловым,
Уфимцевым, Пукаловым, Мачковым, Изюминым, Каркавиным, Слободченко, Железниченко,
Токобаевым, Крыловецким, Амзиным, Гридневым, Еремеевым и Евстюшкиным — он сумел
с ходу проскочить по Горбатому мостику на занятый врагом островок и завязал
бой с засевшим там противником. За первой группой курсантов туда последовали
другие.
Гитлеровцы поняли трудность положения, в котором они оказались. Несколько солдат
попытались сбежать с острова на прогулочной лодке. Но этому помешали курсанты
Афонин, Евстафьев, Бутенко, Бобринев, Слыненко, Труфанов и Макадзюба. Они открыли
по беглецам огонь, а чтобы не дать им спастись, Павел Афонин бросил в лодку
гранату, которая, взорвавшись, разнесла в щепки посудину. Оказавшихся в воде
гитлеровцев курсантские пули отправили к их праотцам.
Все это усилило панику в рядах противника, заставило его искать какой-то спасительный
выход. Заметив на берегу протоки перевернутые лодки, фашисты устремились к ним.
Но и тут пограничники были начеку. Замаскированные за лодками курсанты Михаил
Козин, Петр Матвеенко, Ефим Петров, Евгений Овчар, Михаил Пешков и Петр Федоренков
подпускали гитлеровцев почти вплотную и расстреливали их в упор. Передние гитлеровцы
падали, а напиравшие сзади, не понимая в суматохе, откуда им грозит опасность,
все лезли и лезли к засаде.
От курсантов требовалось большое умение, чтобы бить многочисленного врага, не
слишком обнаруживая себя. Они выдержали это испытание, расчетливо использовали
свои ограниченные боеприпасы. Полностью и в короткое время выбить врага с острова
было трудно. Мешали деревья, кусты и приближавшиеся сумерки. Фашисты хотя и
пятились, но огрызались. Враг вел по нам огонь, не жалея боеприпасов. Курсанты
прилагали все свое умение приспосабливаться к местности, и все же то один, то
другой боец получал ранение или падал, сраженный вражеской пулей.
Прошло еще немного времени, огонь врага стал ослабевать. Видимо, у гитлеровцев
кончались боеприпасы. Да и у нас патроны уже давно были на исходе. И вот руководимые
инструктором физподготовки лейтенантом В. Д. Офицеровым курсанты пошли в штыковую.
Послышались стоны поверженных врагов. Со всей силой курсанты работали трехлинейками.
Участь сопротивляющихся была почти решена.
Курсанту Ивану Работягову пришлось вести борьбу с несколькими гитлеровцами одновременно.
Дрался он умело. Казалось, что он уже разделывается с последним врагом, когда
на него налетел неизвестно откуда взявшийся коренастый солдат противника. Фашист
неожиданно нанес удар штыком в левую часть груди Работягова и свалил его с ног.
Падая, Иван инстинктивно ухватился за мелькнувший штык и потянул его на себя,
не ощущая боли от глубоких порезов пальцев рук. Вражеский солдат не удержался
на ногах и выпустил из рук оружие. Подоспевший лейтенант Петров вовремя помог
курсанту.
Иван Работягов, с благодарностью взглянув на командира, крикнул: «Спасибо, товарищ
лейтенант! Век буду помнить вашу помощь!» А после боя курсант рассказал товарищам
о том, что от фашистского штыка его уберегла чайная ложка, лежавшая в кармане
гимнастерки. Ее, как боевую реликвию, полковник в отставке Иван Александрович
Работягов хранит и по сей день.
Враг метался. Фашисты теперь хорошо понимали, что, забежав на островок, они
оказались в ловушке, так как единственным выходом с него был узкий Горбатый
мостик шириною примерно полметра. Это прекрасно понимали все, и потому Горбатый
мостик крепко-накрепко был закрыт группой курсантов в составе Михаила Ганагина,
Николая Казакова, Ивана Калытюка, Максима Клеща, Никифора Коломийца, Трофима
Кобзаря и Федора Крупа. Они прицельно, без промаха разили каждого гитлеровца,
пытавшегося или уйти с острова, или перетащить на остров ящики с боеприпасами.
Политрук роты Федор Федорович Логинов, ведя бой, увидел, как один из гитлеровцев
замахнулся ножом над только что упавшим тяжело раненым курсантом. Выпустив по
нему очередь из автомата, политрук тут же решил собрать раненых под охрану и
для оказания медицинской помощи. Вместе с курсантами Кулешовым, Макаровым, Цыгулевым,
Мазаловым, Рябко, Назаренко и Сметанниковым он сам включился в эту работу.
Чувствовалось по всему, что курсанты почти сломили сопротивление врага. Однако
до окончательного завершения разгрома гитлеровцев на острове было еще далеко:
противник огня не прекращал. Эту обстановку лучше всех оценил лейтенант Петров.
Чтобы избежать лишнего кровопролития, он потребовал от врага полного прекращения
сопротивления. Гитлеровцы стрельбу прекратили, но из укрытия не выходили,
С прудов поднимался туман. Приближались сумерки. Лейтенант Петров дал курсантам
команду не стрелять. Этим воспользовались немцы. Они стали перетаскивать своих
раненых и убитых через Горбатый мостик, продолжая беспрерывно кричать: «Не стреляй,
не стреляй!» Некоторые вражеские солдаты теряли равновесие и вместе с подопечными
— ранеными или убитыми — срывались с Горбатого мостика в воду. Когда переправа
завершалась и фашисты стали приходить в себя, они увидели результаты действий
курсантов: возле моста и в воде виднелось множество трупов и корчившихся в муках,
умиравших немецких солдат. Что ж, завоеватели получили по заслугам.
В наступавшей темноте раздались взрывы гранат. Это курсанты Алексеенко, Андреев,
Кононенко, Андрианов, Лиников, Ефимов, Фисунов, Гайнутдинов, Попенко, Плющ и
Прибасный блокировали церковь.
Бой на станции Елизаветино и в Елизаветинском парке запечатлен в документе,
опубликованном в сборнике «Пограничные войска в годы Великой Отечественной войны
1941—1945». В нем сказано: «В ночь на 18 августа 1941 г, нашей разведкой было
установлено наступление противника двумя мотомехбатальонами дивизии «СС» и одним
разведывательным танковым батальоном, движение которых было отмечено по дорогам
Волосово — ст. Елизаветино и озеро — ст. Елизаветино. В 5.00 18 августа 1941
г. противник прорвал передний край обороны батальона, и завязался ожесточенный
бой до 23.00 18 августа 1941 г. В результате этого боя было подбито и сожжено
два танка противника...»
И все же противостоять численно превосходящему противнику курсанты не могли.
Оправившись после внезапной атаки пограничников и подтянув свежие силы, гитлеровцы
возобновили наступление. В 23.00 противник занял парк станции Елизаветино. По
распоряжению полковника Роганова курсантский батальон отошел на другой рубеж
обороны — Микино—Шпаньково и к 8.00 19 августа 1941 года закрепился на новых
позициях. Курсанты приводили себя в порядок, пополнялись боеприпасами, доставленными
снабженцами училища. Горячий обед в тот день был обычным, но запомнился потому,
что фактически явился последним: в последующие дни батальону было не до обедов.
Возле Шпанькова батальон находился недолго. Потребовалось перекрыть дорогу на
Красногвардейск. Северо-восточнее деревни Большие Борницы батальон прибыл в
7 часов утра 20 августа. Однако на новый рубеж пришли не все. Под Шпаньковом
пришлось отражать атаки превосходящих сил врага. В бою погиб командир взвода
лейтенант Пизов Александр Петрович, получили ранения пятнадцать курсантов, в
том числе Иван Помыткин, Павел Демура, Николай Ковалев, Алексей Наумов, Иван
Распопов, Владимир Хромов, Александр Чубаров, Леон Корытин, Николай Неровный,
Иван Носков, Валентин Шестаков, Алексей Ельчищев, Василий Земляков, Дмитрий
Недрянко, Константин Мишин, Михаил Швырев.
Часть1, страницы 7-33; Часть2