Предыдущий текст — Следующий текст
ВОСПОМИНАНИЯ ВЕТЕРАНА 286 СТРЕЛКОВОГО ПОЛКА
90-Й СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ
ГУДЗЕНКО Григория Игнатьевича.
Всё то, что здесь описано, является подлинное, без вымыслов, всё я видел своими глазами, всё пережил, остался в живых. Сожалею, что из моей памяти вычеркнулись имена моих героев.
ГУДЗЕНКО Г.И.
Допризывник 1936 года.
В 193б году, работая на заводе имени Фрунзе в прокатном цехе вальцовщиком г.
Константинович Донецкой области. Получил повестку и явился в ВУС и был направлен
на подготовку в морской флот, в город Жданов на 1,5 месяца, нас туда направили
с Константиновки 100 человек в военных билетах у всех была отметка Морской флот,
и был тогда такой порядок, у кого была окружность груди более 110 см тот зачислялся
на флот.
Так было и мне, в Жданове мы обучались на Азовском море учили из чего начинают
стрелять, военные корабли, устав моряков и служба, было нас там 300 человек.
Приехали в своей одежде, но нам выдали бескозырки и рубашки моряка, а брюки
пехотинские, обувь у каждого была своя. У кого туфли, у кого сапоги, тельняшки
не давали, были в своих майках и если надо было кому-то сфотографироваться то
на бумаге чертили чёрные полосы и вкладывали под рубашку на груди и так вроде
в морской тельняшке фотографировались. Я и сейчас имею такое фото.
Наш лагерь по подготовке моряков для службы на флоте называли Осоавиахим и на
ленте бескозырки так было написано - ОСОАВИАХИМ.
Там произошёл такой эпизод. На кухни повар получил мешок соли и мешок соды мыть
котлы. Мешки бумажные и одинаковые. И вот вместо соли в котёл наш повар посолил
содой каустической. Всё это конечно перекипело, но однако всё это повлияло на
желудки и более 700 человек будущих нас моряков отравились той кашей, два дня
все бегали день и ночь, но к счастью всё прошло благополучно.
Вот во что обернулась ошибка повара.
До 1938 года два раза в год как только призывают в Армию то и мне есть повестка,
но так как на меня была бронь, как на специалиста вальцовщика, комиссия оставляла
меня до особого распоряжения.
В 1938 году, в начале сентября получил повестку в 3-х дневный срок с расчётом
явиться в Военкомат и иметь с собою определённые вещи для выезда на службу в
РККА.
15 сентября 1938 года на станции Артёмовка-II погрузились на эшелоны и вечером
уехали в сторону Харькова.
Любимой девушки у меня не было, и меня провожал родной брат с женой.
Через 7 дней наш эшелон прибыл на Белорусский вокзал в город Ленинград. Моя
50-я команда была отправлена на Финляндский вокзал и в час ночи мы погрузились
на поезд и уехали до станции Грузино. Со станции пешком до Лемболово в 286 стрелковый
полк.
Прошли карантин, потом курс молодого бойца и нас отобрали несколько человек
и отправили к штабу дивизии в ОБС учиться на связистов. Я, Гудзенко Г. И., попал
курсантом на радиоморзиста, Гузенко Григорий Каленикович родом с города Суммы
Михайловского района попал на телефониста, Семиков на телефониста, Вардумян
из Армении - на телефониста, Шишкин на телефониста.
Все мы были в роте связи 286 стрелкового полка учились 9 месяцев при дивизии.
Осенью 1939 года наш командир батальона объявил что сегодня школа закрывается
и что всем присваивается звание сержанта.
Еще будучи курсантом у нас произошло большое событие и оно осталось к памяти
на всю жизнь. В расположение дивизии прибыл Нарком Обороны СССР Маршал Ворошилов
К.Е. и должен побивать у нас курсантов. И верилось, и нет. И всё же прибыл к
нам Маршал Ворошилов.
Зашли они с командиром дивизии полковником Зайцевым. Мы встретились. Ворошилов
с нами поздоровался, а у нас не получилось, но второй раз повторили. Потом он
спрашивал у командира дивизии "Как ваши курсанты могут ходить на лыжах".
Командир ответил - могут. К. Е.. Ворошилов сказал командиру дивизии чтобы лучше
учили курсантов ходить на лыжах. Есть снег - по снегу, нет снегу - по болоту,
иначе финны вас будут бить как Сидорову козу, а тебе комдив я повыдёргиваю усы
если плохо будут ходить на лыжах. Наш комдив носил чёрные усы как у Богдана
Хмельницкого.
Итак все курсанты разъехались по своим подразделениям. Еще в школе я запомнил
курсанта родом с Белоруссии. Он был всё время отличником по школе и ему больше
всех выносили благодарности, учились мы вместе с ним на радистов, он это знает.
Я лично завидовал ему, что он с таким добрым характером.
286 стрелковый полк в Лемболово.
Когда вернулись в свой полк была зима и наша казарма была заселена лётчиками,
а мы поселились в палатках. На льду озера стояло много самолётов.
Комсомольское бюро роты связи избрало меня редактором стенгазеты и боевого листка.
Секретарём бюро был сержант Гузенко Г. К., я с ним был почти однофамилец только
он Гузенко а я Гудзенко. Он Григорий и я Григорий, только я Игнатьевич, a он
Каленинович. Мы с ним очень дружили, вместе и оформили стенгазету и т.д.
Командиром полка был майор Гулевских имя его не знаю, кавалерист, носил голубые
петлицы. Начальников штаба был капитан Симонов, комиссаром полка был Воробьёв,
старший политрук штаба был Горелик, родом москвич или кончал училище в Москве.
Начальником связи полка был старший лейтенант Швец Николай Захарович, командир
роты связи был младший лейтенант Синяк, родом с города Изюм. Командиром радиовзвода
был лейтенант Ежелев, старшиной роты был Головнин.
Так мы вышли на границу с Финляндией.
Через границу финны обстреляли наших соседей с орудий и были там жертвы. Наше
правительство вело переговоры с правительством Финляндии. Президентом Финляндии
был Пассикиви.
Советское правительство, чтобы обеспечить безопасность города Ленинграда предлагало
Финляндии отодвинуть границу на Карельском перешейке, давая взамен в несколько
раз большую территорию. Ибо возле Ленинграда очень близко была граница и Ленинград
мог обстреливаться из орудий. Переговоры ничего не дали.
Уже под границей в землянках меня выдвинули делегатом в депутаты, я сейчас только
не знаю, в какие, то ли в местные то ли другие. Но помню первый раз в жизни
я рассказывал на дивизионном митинге свою биографию, я сейчас не помню, что
я тогда говорил, ибо я краснел, потел, не знаю что и говорил, потом сам себе
думал, да какой же я депутат. Я малограмотный солдат, всего 8 классов окончил,
зачем меня так далеко избрали, я даже не знаю кто меня тогда выдвинул. Немного
догадывался и думал что меня выдвинул начальник связи, ибо он мне выносил [много]
благодарностей.
Под границей с Финляндией вся наша рота связи соорудила землянку на 90 человек,
это целое сооружение в земле. К нам приезжали с Ленинграда артисты и ставили
в нашей землянке концерты.
В расположении дивизии находился начальник пропаганды РККА Мехлис. Однажды наш
старшина роты Головнин проинструктировал новый наряд и были выставлены люди
на посты.
Возле нашей землянки стоял часовым наш художник роты, фамилии не помню до сего
дня, но знаю и помню, он хорошо рисовал и красиво оформлял панно, нашу стенную
газету. Был с приписного состава житель города Ленинграда, много старше нас.
Он стоял в наряде. Более 90 человек в ней спали. Между нами спали офицеры.
Среди ночи к нашей землянке пришли командир дивизии Зайцев, комиссар дивизии,
начальник штаба дивизии и с ними командир полка майор Гулевских и Мехлис. Когда
они подходили к часовому, он их остановил, но Мехлис сказал часовому, зачем
ты нас остановил, мы же тебя знаем. На это часовой ответил: "Что если ты
меня знаешь то иди ко мне". Мехлис подошёл к нему, поздоровался за руку
и спрашивает: "Твоя винтовка заряжена", часовой ответил "Да заряжена".
Мехлис попросил винтовку и часовой её отдал ему. Когда он отворил затвор в магазине
не было ни одного патрона.
После всего они зашли в нашу землянку и спросил часового где же твой старшина
и комроты, он всех показал. Всю роту подняли по тревоге. Очень было много неприятностей
всему комсоставу роты, и долго. Мне пришлось писать об этом в боевом листке.
Потом мы перешли границу Финляндии и двое суток сражались с финнами в укрепрайоне,
было много дотов и мин, заграждений. На второй день войны одному из наших связистов
было присвоено знание Героя Советского Союза. Он был командиром отделения связистов.
Он взял ДОТ финский и удерживал его до прихода наших подразделений. У него кончились
боеприпасы и он снимал у убитых финнов оружие и отбивался. Наши артиллеристы
выкатили пушку на прямую наводку и ударили по ДОТу. Он был ранен. Потом всё
поняли и огонь прекратили. Фамилия его не запомнилась ибо он был с приписного
состава и родом с города Ленинграда. О его подвиге и я писал в своём боевом
листке и писали в центральных газетах.
Когда подошли к линии Маннергейма у нас были еще награждены люди орденами, фамилии
не запомнились. Знаю был у нас один родом из Вологды, вроде фамилия Городецкий,
за его подвиг он был награждён орденом "Красная Звезда". В мирное
время он был не дисциплинирован, отделённого командира не признавал. Командир
роты ему за это неоднократно давал наряды в неочередь и аресты на всю катушку.
Давал арест и командир полка, за то что он учудил на посту дневального.
Еще до войны с финнами, он был дневальным по роте, а в расположение роты прибыл
начальник штаба и командир полка. Начальник штаба зашёл немного раньше в землянку.
Дневальный дал команду "Рота! Смирно!", но когда повернулся и увидел
командира полка входившего в дверь подал еще команду " Рота! Еще смирней!"
майор в дверь идет. Вот ему майор и влепил за это 20 суток аресту. Но в боях
с белофиннами он чётко повторял каждое приказание отделённого и бегом выполнял
его, особенно на повреждении связи. Он там понимал к чему ведёт не выполнение
приказа командира в военное время.
Около линии Маннергейма мы стояли долго. Там долго и больше всего работала наша
авиация и артиллерия. Финские бетонные ДОТы были одеты толстой резиновой шапкой
и с дальней дистанции снаряды не пробивали, если удавалось ударить по доту прямой
наводкой то снаряд отскакивал от резины и взрывался в стороне. Очень трудно
было поразить ДОТ. Тогда избрали такой способ. К танкам впереди прикрепляли
лист брони, а сзади танка прицепляли салазки с динамитом. Танк подъезжал к амбразуре
ДОТа, закрывал её бронёй. Сапёры обкладывали ДОТ взрывчаткой и мигом отходили
назад. Танк задом отходил назад. ДОТ от взрывчатки летел вдребезги.
<...>
После разгрома финнов у линии Маннергейма наша дивизия по лесам пробивалась
к Выборгу. Это был трудный путь солдату по лесу. Толстый покров снега, под снегом
вода, машины буксуют, танкам не пройти, всё это почти тянули люди на своих плечах.
К вечеру вышли к дороге которая идёт с Выборга на Хельсинки. Было уже темно.
Там у дороги стояли три домика лесничие, финские, в них расположились пехотные
роты, дальше организовали передовую и там наши батальоны окопались и пулемётчики
заняли свои позиции. Среди ночи произошла трагедия, что и до сих пор это нельзя
забыть. На передовой финны бесшумно сняли боевое охранение порубив их топорами.
Ворвались в два домика, где спали часовые и всем поотрубали головы. В третьем
домике часовой не спал убив несколько финнов поднял тревогу. В этой трагедии
погибло около 200 человек. Туда приводили многие подразделения и показывали
объясняя к чему приводит сон на посту.
Выборг наша дивизия брала штурмом с тыла. После Выборга сопротивление спало
у финнов но бои продолжались. Наш только полк прошёл с боями 140 км и выпустил
много снарядов по врагу. Однажды ночью наши поймали финского санитара. Он был
в упряжке и тянул лодку по снегу и двух раненых финнов. В штабе он заявил что
пехота ваша нам не страшна, а вот артиллерия не даёт нам поднять головы от земли.
В дальнейшем когда бои прекратились по дорогам мы шли маршем, а впереди нас
шли отступающие финны. Бывало и так что они остановятся и не идут. Наш начальник
штаба посылает связного спросить почему остановилась. Ему отвечали, что нет
приказу и нам приходилось ждать, когда они отойдут дальше.
<...>
В мае 1940 года на границу Финляндии пришла новая часть, которая сменила нас
и мы покинули Финляндию. Наш полк вернулся на старое место в Лемболово. Потом
маршем двинулись на Ленинград и далее в район Пскова. Мой радиоузел следовал
своим ходом от Ленинграда до места дислокации полка.
Через некоторое время наш полк пересёк границу Эстонии. Когда проходили эстонские
сёла нас торжественно встречали и забрасывали цветами. Очень было трогательно,
когда люди с душой, с добротой нас встречают. Было видно что люди вдоволь хлебнули
горя.
Пересекли почти всю Эстонию и наш 286 стрелковый полк остановился в г. Пярну
на берегу реки в палатках. Я не знаю как называется эта река. И вот однажды
в наш штаб пришёл солдат эстонец /ихняя армия продолжала существовать/, который
рассказал что в дом лесника эстонские офицеры каждый вечер привозят пушку и
устанавливают на прямую наводку на вашу часть. Это было ликвидировано и они
были арестованы.
В центре города Пярну были расположены наши пехотные батальоны. Эстонские офицеры
намеревались уничтожить наш батальон в тот момент, когда солдаты выйдут на физзарядку
к заливу. Они планировали захватить казарму с оружием батальона а личный состав
батальона расстрелять из пулемёта на физзарядке. Об этом доложил в наш штаб
пулемётчик с Эстонской армии. Он не сумел убедить своих солдат, чтобы они стреляли
по батальону не в людей а поверх их. Наши подразделения были подготовлены и
их операция провалилась. Они были все охвачены в момент нападения на казарму
батальона. Я лично тогда писал в боевом листке об этом, но фамилии тех солдат,
из эстонской армии, предупредивших нас, не запомнил.
В боях с белофиннами я всё время был начальником радиостанции, связь держал
с радиостанцией дивизии, где был начальником радиостанции Курганович Николай.
А по схеме держал также связь с артиллеристами и поддерживал связь с батальонами
на передовой.
Особых подвигов я не проявил, ибо днём поминутно сидели всё время на рации,
а придёт вечер, у меня полно работы с боевым листком, которой я обязан был к
утру написать. Утром его проверял политрук роты и замполит Гузенко и давали
ему зелёную улицу.
Можно бы много описать, но о себе не удобно много писать.
<...>
20 МАЯ 1941 ГОДА.
В этот день наша часть погружалась в городе Валга в железнодорожные составы
и отправлялась на летний период занятий. Грузили всё что имелось в части и утром
21 мая разгрузились на станции Таураге в Литве. Маршем ушли в лес. С[юда] прибыли
и остальные подразделения дивизии. Построили лагерь из палаток, большую столовую,
сюда переехало и подсобное хозяйство у которого было много свиней. Сюда же был
переведён и огромный артиллерийский склад и т.д. Пища готовилась вкусной и жирной.
За время с 25 мая по 12 июня в части почти на 50% был заменён офицерский состав.
Но заниматься много не пришлось.
В ночь на 21 июня 1941 года в 2 часа ночи по боевой тревоге часть вышла к Германской
границе в районе местечка Шилале где и заняли оборону. Каждому связисту было
выдано по 90 патронов. Все прибывшие сюда стали окапываться. К 5 часам утра
каждый из воинов окопался и замаскировал свои окопы. Было это в виде учебной
тревоги, но это была настоящая боевая тревога, ибо больше уже мы не вернулись
в свой летний лагерь.
Очень красивые лесные массивы в Литве. По вершинам леса слегка гуляет ветер,
дятлы стучат в стволы деревьев, у каждого солдата в груди стучит сердце, кругом
запах лесных и луговых цветов.
По подразделениям было объявлено чтобы к 10 часам 21 июня 1941 года они были
выведены на опушку леса. Никто не знал для чего. Заместитель политрука роты
Гузенко Г.К. попросил чтобы я взял бумаги и карандаш и все записал кто и что
будут говорить. Я так и сделал, ибо мне надо было выпустить боевой листок.
Митинг открыл старший политрук Гарелик и выступил на митинге командир [комиссар
- А.Т.] части Воробьёв.
Он сказал: мы все читали в нашей печати о том. Распоясавшийся Германский фашизм
оккупировал уже Голландию, Бельгию, Францию, Югославию, Чехословакию и подтягиваются
войска к нашим границам под любым предлогом. Значит все наши воины сержанты,
старшины, офицеры в кратчайший срок, должны сосредоточить все свои знания, все
свои возможности и с данным нам орудием дать отпор врагу, если он посмеет напасть
на нашу Родину. Мы полны решимости дать смертный бой, а если потребуется и жизнь
и фашисты не пройдут. У нас есть чем защищаться. На митинге выступили: командир
роты связи младший лейтенант Синяк, родом из города Изюм, сержант Семиков, замполит
роты сержант, коммунист Гузенко Г.К., сержант Вардумян старшина роты - коммунист
Волобцов и другие.
Все выступающие клеймили германский фашизм и его вояк и клялись не жалеть своих
сил и жизней, чтобы не пропустить врага на нашу землю.
После митинга я сразу взялся писать боевой листок. Его проверил политрук роты
и приказал вывесить на кузове радиостанции.
Боевой листок получился удачный и его охотно читали все.
Это был предпоследний боевой листок в моей жизни о последнем боевом листке опишу
ниже. После митинга все ушли к своим окопам. Перед заходом солнца за горизонт
в душе что-то чувствовалось, почему-то в голову лезли мечты, дослужить свой
срок службы до 15 сентября 1941 года, свои три года. Были мечты после службы
вернуться в родной Донбасс, найти хорошую девушку, жениться, потому что уже
было пора.
Мы видели как наливается колос пшеницы на Литовских полях, в лесу красиво заливались
соловьи, деревья стояли стеной над головами воинов летали птицы, как будто предупреждали
нас о надвигающейся опасности и беде. Трудно понять человеку птичий говор. До
настоящего времени всё это стоит в глазах. И иной раз невольно подумаешь, когда
же мы научимся понимать птиц, они для нас добрые помощники.
Ночь на 22 июня 1941 года прошла без сна, мы слышали гул первых самолётов идущих
через наши головы, мы их видели своими глазами. Они везли смертоносный груз
на наши мирно спавшие города. Самолётов было очень много.
Как только были сброшены на города бомбы на границе нашей страны раздались разрывы
немецких снарядов несущих смерть, В четыре часа утра 22 июня I941 года за нашей
спиной уже горела трава, лес, земля. Артиллерийская канонада противника нарастала
и шла огненной стеной. За этим валом началось массовое наступление на наши передовые
позиции. Фашисты шли в полный рост и строчили из автоматов.
В нашем полку весь личный состав был кадровым. Были отлично подготовлены и хорошо
владели оружием. Метко они разили врага пулями, но фашисты, вооружённые до зубов
лезли напролом шеренга за шеренгою устилая приграничную полосу своими трупами.
В воздухе ревели пикирующие бомбардировщики над нашими позициями.
В первое часы боя первого дня войны, там около села Шилале многие гитлеровцы
нашли себе могилы. Но силы были неравными. Если кончались патроны, бойцы шли
в штыковую атаку и кололи штыком презирая смерть. Это помогло отразить первые
атаки фашистов. Поле боя было застлано трупами гитлеровцев. Каждому советскому
воину помог выстоять личный подвиг. Все понимали что нужно бить этого фашиста,
иначе он убьёт тебя.
В одиннадцатом часу дня первого дня войны, как набат прокатилось по передовой
линии нашей обороны о том, что фашисты наступают через каждый час, посылая всё
новые и новые шеренги своих вояк, а их косят и косят наши отважные пулемётчики.
В одном из отделений нашей части пехоты был отделённым командиром грузин, пулемёт
косил и косил фашистов и когда в отделении закончились патроны, он поднял отделение
в штыковую атаку. Много фрицев они закололи штыками, а отделённый командир своими
руками вырвал горло гитлеровцу. На их участке гитлеровцы не прошли, хотя силы
были неравными.
Но Советский Солдат закалённый физически и вооруженный идеями Советской власти
не дрогнул перед вооружёнными до зубов гитлеровцами. Мы знали ихнее коварство.
В 12 часов дня 22 июня 1941 года старшина роты коммунист Волобцов построил роту
связи, поднёс ящики и объявил о том чтобы мы оставив себе по 10 патронов из
выданных нам 90 а остальные сдать и отправить на передовой рубеж обороны. Приказание
было выполнено чётко и беспрекословно. На переднем крае кончались боеприпасы
и там они были нужны как воздух.
После двенадцати часов на КП дивизии совершили налёт немецкие самолёты и сбросили
бомбы, после чего прекратилась связь со штабом дивизии. Не отвечала мне и радиостанция
Кургановича, сколько бы я его не вызывал установить связь не удалось. Моя радиостанция
вышла из строя из-за отсутствия питания. Анодных батарей и аккумуляторов не
было. Связь с командным пунктом дивизии оборвалась и поддерживалась конным связным.
Во второй половине дня 22 июня 1941 года взорвался склад с боеприпасами дивизии
расположенный около летнего лагеря. Снаряды долетали до расположения КП 286
СП. Так и осталось загадкой почему он взорвался. Возможно попала бомба при бомбёжке
немецких самолётов или по приказу командования. Этот взрыв на складе все знающие
о его существовании тяжело переживали. Сколько было там наших снарядов и патронов.
Их нам хватило бы бить фрицев на месяц. А мы уже видели как гитлеровцы из кустов
выкатывали свои орудия и устанавливали для прямой стрельбы по нашим артиллерийским
позициям. У наших артиллеристов кончались снаряды и более не пополнялись. Кончались
патроны и у пехотинцев.
Уже не было возможности счесть атаки проведённые фашистами и отбитые нашими
пограничниками и пехотинцами. Фашисты топтались на месте и не двинулись на 100
метров на нашу священную землю.
Воины 286 стрелкового полка совершали массовый героизм. Один из батальонов,
которым командовал капитан /фамилию не помню/ мужественно отражал атаку за атакой
гитлеровцев. Я разговаривал с одним солдатом, который там сражался и видел своими
глазами сколько было истреблено там фашистов. Их трупами была завалена речушка
и для новой атаки они служили гитлеровцам переправой. Они шли по их трупам.
А тот отделённый командир что вырвал фашисту горло остался жив и вышел невредимым
из той штыковой атаки. Возможно он и сейчас живёт и здравствует, но по своей
скромности личной остался в тени.
Во второй половине дня 22 июня I941 года положение в части сложилось критическое.
Боеприпасов нет, горючего в танки нет, патронов нет, тогда это было секретом,
но сейчас об этом можно было говорить ибо это было правдой.
После 18 часов 22 июня 1941 года к нам в штаб прибыло много танкистов с танковыми
пулемётами. Комиссар Воробьёв их буквально каждого поприветствовал, обнял и
пожал каждому руку. Потом поинтересовался у них насчёт танков. Один из офицеров
доложил что их танковый батальон послали к вам на помощь, но танки пришлось
оставить, так как кончился бензин, что им было приказано со всех танков снять
пулемёты и идти на помощь нам. Такое положение огорчило комиссара. Там на переднем
крае ждали танки а не пулемёты с них.
В это же время был получен приказ об отходе в 22 часа. Приказ был доведён до
каждого подразделения. После наступления темноты по всему горизонту фронта в
небе висели фрицевские зеленые ракеты.
Bсe подразделения части усиленно вели подготовку к отходу. В 22 часа начали
отходить. Отходили через деревню Шилале. Она была вся разрушена. Вспоминается
20 июня 1941 года когда мы шли через Шилале. Стояли красивые домики литовцев,
каждый домик выкрашен, сделано опрятно. Теперь деревню не узнать, она разрушена.
Крыш на многих домах не было многие дома разнесены снарядами, не видно на улице
ни одного жителя.
Еще вечером 21 июня мимо этой деревни шли наши линии проводной связи, которые
были трижды перерублены. Отделение связистов Семиков поймали там одного диверсанта,
который перерубал телефонный кабель. После Шилале наша колонна двигалась всю
ночь без единого привала.
На рассвете утром 23 июня с восходом солнца из-за леса на очень низкой высоте
выскочили несколько "Фоккеров", немецких самолётов и бомбили нас.
В это время наша колонна даже не успела отбежать от дороги на 50 метров. При
бомбёжке оказалось несколько человек ранено, был ранен и я в район поясницы.
Ребята вытащили у меня осколок. Я не искал медпомощь, потому что в то время
трудно было найти медицину. Был среди нас один тяжелораненый в живот. Он очень
мучился, у него выпадали кишки и он просил товарищей пристрелить его, потому
что не хотел попадать в руки фашистов, а в его винтовке уже не было патронов.
После того как самолёты прекратили бомбёжку колонна двинулась вновь на восток.
Нужно было торопиться потому что разведка сообщила о том что левее нас движется
колонна немецких войск и она может отрезать нам путь отхода.
23 июня 1941 года мы много прошли не принимая никакой пищи, кто как мог добывал
сам в брошенных домах населения. Когда мы проходили одну деревню, в которой
был обнаружен большой склад с голландским сыром, которого очень многие понаедались.
Он был очень солёный и в дальнейшем очень много пили воды.
Прошли много и к вечеру дошли до дороги о которой тогда говорили, что эта дорога
идущая из Каунаса в город Ригу. Ночью вошли в какую-то деревню где нашу колонну
обстреляли из чердаков зданий. Половина колонны успела проскочить деревню, а
второй половине пришлось её обходить. Мы с обозом начали переправляться через
речку, где много осталось нашего транспорта увязшего в болоте. Мы догоняли свою
половину колонны. Нас на лугу обстреляли из миномётов. Мы вошли в лес. Потом
вышли на ту дорогу, но колонну так догнать и не могли, возможно она куда-то
завернула. Нашу колонну вёл капитан.
Промаршировали еще день и вечер. Было это уже 24 июня 1941 года. Подошли к дороге.
Конная разведка разведала, что по дороге движется огромная колонна гитлеровцев,
и капитан-артиллерист дал колонне команду свернуть вправо в лес, всё уничтожить
и мелкими группами по 3-4 человека пробираться на северо-восток. У кого есть
компас - по компасу, у кого нет ориентироваться по деревьям определяя где север
а где юг.
Ко мне подошёл солдат, который плохо становился на ногу и попросился чтобы идти
со мной. Я согласился, так как он был ранен в ногу выше колена. Как только мы
тронулись немецкие танки обстреляли то место где было брошено нами имущество,
повозки. Впереди нас двигалась группа офицеров и мы старались от них не отставать.
Но чем дальше мы шли мой напарник чувствовал [себя] всё хуже и хуже и двигаться
дальше без моей помощи не мог. Он очень просил меня чтобы я его не оставлял
в лесу ибо он не выйдет далеко. Мне было его жалко. Если бы я был один я не
отстал бы от группы офицеров. Офицеры ругались на нас за то что мы идём за ними,
боялись что фашисты заметят и разбомбят.
Горько было выслушивать это от своих. Ведь они видели какие мы измученные и
голодные. Мы не видели пищи уже не один день. Но надежда на то, что[бы] выйти
к своим частям или присоединиться к партизанам давала нам силы. Мы осматривали
друг у друга свои раны. Своей мочой делали дезинфекцию своим ранам. В какой
бы мы хутор не заходили, нам всюду отвечали что немцы уже прошли на город Ригу.
Всё население предупреждено. Кто будет помогать русским или скрывать партизан,
тот будет расстрелян.
Числа перепутались. Кажется, числа 28 или 29 июня 1941 года примерно в 10 часов
утра на нас наскочили 6 фрицев верхом на лошадях и каждый с собакой овчаркой.
Собака схватила меня за правый локоть зубами, я закрывал рукою шею ибо она прыгала
и норовилась хватить за горло, а моего напарника собаки рвали на части ибо он
не мог стоять на одной ноге. Фрицы орут "авштейн" напарнику, а он
встать не может, собаки грызут его. Фашисты по-видимому поняли [так,] что он
не хочет подчиняться и один из фашистов пустил в него очередь из автомата и
он распрямился.
Овчарка привела меня к дороге, где из колонны немцев дали команду овчарке, которая
сразу же отпустила мою руку. Я очень боялся что они заметят моё ранение. Меня
поставили к кювету канавы, один фашист приставил к моему виску свой автомат,
a второй обследовал как искусала меня собака и не расстреляли меня. После этого
два фашиста поскакали к моему напарнику и еще дали очередь из автомата по уже
мёртвому моему товарищу, а возможно он еще был жив и его добили сволочи.
Меня угнали в хвост колонны, там у них были наши узники и меня к ним пристроили.
Меня наши спросили, прошёл ли я осмотр. Я им ответил что прошёл. Они предупредили
что раненых они расстреливают. Рана в пояснице меня не очень беспокоила, а рука,
искусанная собакой сильно болела.
К вечеру дошли до города Риги. Нас загнали во двор на окраине г. Риги и приказали
сесть на колени и руки положить на поясницу. Так в таком положении нас застала
здесь ночь, пошёл сильный дождь. Фашисты собирали награбленные куры, гуси и
яйца. Готовили и жрали как лошади.
Шёл ливень. Мы были предупреждены что будут стрелять. Кругом была вода. Мы с
рядом сидящим товарищем легли в воду на живот и как жабы отошли в сторону а
потом побежали.
Идти далеко было нельзя, потому что в каждом дворе была масса фрицев и мы залезли
на чердачок сарая и там были до утра и потом весь день до ночи чтобы высмотреть
куда бежать вечером дальше.
На вторую ночь ушли, переплыли реку Западную Двину и пошли дальше, но наш этот
побег был неудачным. Мы были голодные и вынуждены доставать еду. В одном населённом
пункте за городом Ригой мы были схвачены немецкими прихвостнями. Нас пригнали
в г. Ригу и сдали в тюрьму, где о побеге трудно было мечтать. Тюрьма была переполнена
старухами и стариками, детьми.
Однажды вечером из нашей камеры были отобраны четыре человека, в число которых
попал и Семён о котором я выше вспоминал. По прибытии он мне шепотом рассказал
куда их водили. Их подвели к тюремным воротам, выдали лопаты. Мы поняли что
идём рыть ямы. Вышли три фрица и повели их за тюрьму в лес. И когда подошли
к назначенному месту их остановили. Пока шли уже стемнело. Латвиец подвёл к
траншее и приказал её зарывать. Она была полна расстрелянными людьми. Они еще
не успели полностью зарыть, как их отвели в сторону положили на живот всех и
руки заставили взять за шею. К этой траншее подогнали большую группу людей поставили
лицом к траншее и в затылок всех расстреляли. Рассказывая об этом, Семён сильно
плакал и дрожал и его морозило. Он рассказал как люди кричали в яме, а изверги
пускали туда автоматные очереди, прыгали сами в траншею и добивали прикладами
и кололи штыками кричащих людей. Так повторялось трижды и почему их, видевших
всё это не расстреляли, а оставили в живых он не мог понять. Семён и его три
товарища еще долго выплёвывали изо рта землю, потому что они её грызли когда
гитлеровцы расстреливали людей, ожидая для себя такой же участи.
Милые мои читатели. Описывая эти строки мне очень, очень трудно вспоминать и
еще труднее описать, слёзы застилают мои глаза. Я бы хотел чтобы об этом знали
все на земле. Нельзя больше такого допустить, хотя об этом еще многие не знают.
Рижская тюрьма всё время пополнялась узниками и была набита так, что люди могли
только стоять.
В конце июля или начале августа многих из нас вывели из тюремных камер и построили
на тюремном дворе. Охрана пересчитывала колонну по два, три раза, а потом нас
погнали на железнодорожную станцию и погрузили на эшелоны. Железнодорожники
сказали, что нас повезут в Германию.
<...>
ГУДЗЕНКО Григорий Игнатьевич.
Предыдущий текст — Следующий текст